Хроники Мировой Коммуны

…свет, наполняющий комнату, собрался в узкую нить невыносимого накала и ударил её по глазам.

Она увидела себя на белой веранде, покрикивающей на горничную, и сына-предпринимателя, сбывающего беднякам просроченные лекарства, и мужа-полицейского, лупящего демонстрантов дубинкой. И надсадно кашляющего Нгуена, поднимающего тяжелый тюк на каком-то рынке. И однорукого Прамада после несчастного случая в потогонной мастерской. И Бетти, работающую по две смены на консервном заводе, чтобы кормить семью. И вице-президента банка Вернера, заказывающего на ночь двенадцатилетнюю девочку, и закутанную в черное с головы до ног Саиду, и Эрику со шприцем в руках…

Собрав все силы, задыхаясь от ужаса, она выдернула руку из мерзкого клубка протоплазмы.

– Значит, ты ничего не сделала, Соле? Тебе и так хорошо? Интересно, почему. Ты хочешь иметь нас только для себя, ради вечной благодарности, что ли? Или так довольна, что выжила, стала большим начальником? А как же мы?! Наши отцы и матери? Ты спросила у Эрики, у меня: что бы мы отдали ради них?!

Её трясло, не сразу вернулось зрение – но голос прозвучал ровно.

– Я не знаю, почему ты думаешь так, Нгуен, какой повод я дала для таких обвинений. Но твои родители… они боролись именно за это будущее, и верили так, что умерли за него. За то, чтобы больше никогда… не повторилось всё, через что нам пришлось пройти. Чтобы не было привилегированных и более равных, чтобы никогда один человек, кем бы он ни был, не выбирал единолично судьбу для всех остальных. Мне не нужно спрашивать у них: хотели бы они вернуться такой ценой?.. Я знаю ответ. Неси свой экспонат обратно, и если ты обещаешь больше так не делать… мы обо всём забудем.

Не поднимая глаз, сын упаковал безжизненно опавшую связку потемневших волокон – и вышел.

В ползущем из оврагов предутреннем зябком тумане Соледад брезгливо передернулась, как будто её рука навсегда сохранила липкий отпечаток невыносимо чуждого предательства, вперемешку с давно знакомым соблазном. Прочь! Небесный окоем стремительно бледнел, выцветало веретено Большого Орбитального лифта, резче выступали проносящиеся внутри тени.

– Мама! – Соледад! – Скорее подключись, мама!

Тихие отзвуки голосов пробились настойчивым комариным звоном через непроницаемый кокон её одиночества.

– Соле, неужели ты хотела сбежать от нас? В такой день?!

Они были все там, на порталах нейросети – в темных парках над озерной гладью и гуляниях со стратосферными фейерверками, в кабинетах и кафе, Домах культуры и отдыха, на плотах и ракетопланах. Лица и аватары кружились вокруг неё, менялись, мелькали, она едва успевала взять крупный план как сразу выныривали новые. Эрика была в центре всего – полудевочка, полурысь на фоне сибирского кедра, и новый председатель, и бывший, и товарищи по кооперативу, и коллеги, и смутно знакомые ники.

Молчаливая фигура приблизилась, и Соледад осознала впервые, каким видит себя Нгуен: рыцарь-защитник с огненным мечом. После прошлой их встречи он отправился прямо в Комитет Чести и Права, все рассказал, и был на год отстранен от исследований – оставшись лаборантом в своем институте.

– Мама, сегодня последние государства присоединились к Союзу! Свободная республика Техас и ассоциированная территория Монако. Оба! В один день.

– Ты понимаешь, что это значит, Соле? Больше нет границ на Земле! В день нашей победы мы наконец едины! Все закончилось, Соледад… Ты представляешь,.. мам?

Не различая света и тьмы, обрывов и кочек, она шагала куда-то сквозь кусты и промоины, защищенная универ-плащом от камней и колючек, холода и падения. Руки парили в воздухе, обнимая пробудивших её от морока и целой вечности кошмарного сна друзей, товарищей, соратников, её душа растворилась в ноосфере братства и радостной готовности к будущему – нет больше границ, и нет ничего невозможного для человечества.

Единственная граница, оставшаяся на Земле: граница дня и ночи, росы и полдневного зноя, звездного света и алой зари.

Дмитрий Никитин. Зубы дракона

Командир крейсера зачитал предписание вслух:

– Курсант четвертого курса штурманского факультета Пекинской академии звездоплавания Ли Чан направляется для прохождения практики на корабль Народного космического флота «Разведчик Семь».

У командира были аккуратные рыжие бакенбарды, длинный костистый нос и шпалы каперанга на воротнике. Он холодно посмотрел на Чана:

– Вашу практику отменили три дня назад. Вахтенный, попросите портовый катер забрать пассажира.

– Катер уже отбыл! – отозвался в динамик дежурный. – Вернуть?

– Зачем? – рядом с командиром встал щекастый офицер со смешливыми черными глазами. – Можно подождать другой катер. Когда он будет?

– Лишь бы до старта! – буркнул командир и протиснулся мимо пустых кресел вглубь рубки, к мертвому пока главному пульту.

Чан растеряно рассматривал неожиданного заступника. На воротнике у того было два ромба супер-командера, а на коротком рукаве форменной рубашки алела комиссарская звезда.

– Вы нам представились, а мы вам нет. Нашего кэпа зовут Иенсен, а я – Тулин, второй пилот. Курсант Чан, как оказалось, что вы не знали об отмене практики? Или всё-таки знали?

Чан судорожно сглотнул:

– Я должен обязательно пройти звездное плавание в этом году.

– Куда спешите? Пройдете в следующем.

– Через год заканчивается набор в отряд «Феникса». Я должен туда попасть. Но к конкурсу допускают только офицеров. А я не получу диплом без практики.

– Устройтесь на другой учебный рейс.

– Нет свободных вакансий.

Тулин посмотрел в сторону командира. Тот бросил, не поворачиваясь:

– Спешка. Нас сняли, другого не поставили. Мне и об этом следовало позаботиться?

– Нет, это моя недоработка, – комиссар снова повернулся к Чану. – Вы знаете почему «Разведчик» не берет в этот рейс гардемаринов?

– Нет. Честно, не знаю.

– Крейсер идет в боевой поход.

Палуба поплыла у Чана под ногами.

– Нее… не может быть!

Он, конечно, знал, что когда-то Земля была разделена на отсталые государства, и они воевали друг с другом. Но с кем может воевать объединенное человечество?