Художники
Шрифт:
Снегирь мелькнул безобразным черным.
Я вскочила – боль прошила ногу – блин!
Дикий издал рык.
– А-а-а!
Удар пришелся по пузу. Но зверь не пискнул – такой слабый был толчок. Я не заметила, снова ли Леж потерял сознание. Грохнулся.
Угрожающе оскалив зубы, волк зарычал.
Песня.
– Дракон был молодой, – я закрылась и…
В локоть вцепились мелкие зубы.
Больно!
Маленький волк досадливо жевал мои кости.
Вмиг
Я скинула, как смогла, волчонка, и он грохнулся о землю, на других. Звери оскалили на меня зубы. И залаяли.
– Прочь!
Они продолжали лаять, а некоторые попытались укусить. Черт, если эти звери-мелочь, то где-то их мама.
Да заткнитесь вы, мелкие твари! Не зовите мать!
Я махнула рукой: волк втемяшился в землю.
Остальные замолчали, но потом полезли…
Не сдерживая визга, я бросала псов в разные стороны. А потом взяла одного за шкирку и швырнула с силой в остальных мальцов.
Он мне чуть не вырвал мясо.
Волки пискляво залаяли. Они почему-то перестали бросаться. Я нагнулась, чтобы перенести руку Олега через плечо. Волк попытался вцепиться зубами мне в ногу, но я толкнула его – он отлетел.
Я не чувствую боль в ноге. Где?
Черт, мы так далеко не уйдем. Псы орали, но оставались на месте. Как будто им приказали сидеть…
Я услышала, как снегири вспорхнули.
Твою… боже! Сейчас точно что-то будет.
Я оглянулась, пытаясь догадаться. Одновременно идти.
Один из волков завис, глотнул в себя рык, и почему-то его теперь подергивало, а глазами он упирался в землю.
Твою мать, началось.
Шерсть его стала длиннее.
Остальные все тоже как-то странно застыли, волнами.
Я попыталась ускорить шаг.
На нас же теперь понесутся настоящие волки!
В голове… в голове почему-то одни «розовые птицы»!..
Я пошарила рукой по бедру – черт – ручки же нет!
В ноге боль.
Ай!
Я присела, чуть не свалившись, в ноге накатывало волну чувства; парень давил мне на плечи. Я чирканула пальцем по земле, открыла ладонь. Черт, хоть бы просто – «летела».
Как в «Ариэле» Беляева, быстро. Я оглянулась, волки…
И тут я не сдержала вопль.
Звери уставились на меня. Глотая слезы, я чувствовала, как из моих лопаток лезет кость. Это дьяволова конечность. На лбу выступил пот моментально, как только я перевела дух. И новая боль.
Волки втянули воздух. Пошли.
Я встала на трясущиеся ноги. Не подходите, твари. А-ах… взмах крыла дался мне через волю. Я с ужасом приметила в сознании, что крыло упирается в землю – ему мало места…
– Лети.
Хриплый голос накатил на меня слезы. Я сглотнула и пригнула колени… боль в ногах… побежала.
За крыло цапнул волк.
Промахнулся. Каким-то чудом я взмыла. Боль в лопатках ломала мои силы.
– Терпи, – сказал снова Леж.
Я стиснула зубы. Меня покосило вниз, я чирканула крылами о еловые иглы. Два волка подпрыгнуло.
Когда снова вспомнилось о боли, я чуть не потеряла сознание на уровне макушек сосен.
Плечо мое сжимал Олег.
– Пиши, – он снова тянул
к носу локоть. Не помня себя от боли, я в воздухе «расписалась» пальцем у него на руке.Но это подействовало. Снова крылья.
Темная муть закрыла пространство, а это были всего лишь перья. Он перехватил меня, и теперь я смогла сложить кости, перестав планировать в потоке, который только причинял мне боль. Олег взмахивал рьяно.
В какой-то краткий миг от моих лопаток отвалились.
Белые крылья. Они почему-то были белыми.
Глава 3
Взглянув на солнце, Гвим забыл прищуриться, отчего долгое время пространство вокруг было все в пятнах.
Когда же темень рассеялась более-менее, он уже был на базаре и – как это у него всегда получалось? – с карманами, целыми монет, не крадеными, но и не сворованными у него.
Он улыбнулся милой девушке в проходе.
«Когда солнце перестанет жарить, снег пойдет».
Это незамысловатая пословица, которую все уже произносили – от мало до велика – с легкой потерей смысла, относилась не к погоде начинающейся весны, а к красоте племянницы-принцессы: многие стали сравнивать ее со снегом. С каждым днем все печальнее, только не улыбка. На принцессу хотелось смотреть долго-долго. Впрочем, сейчас эта пословица вполне могла подходить и к погоде дня.
Гвим разложил палатку, выставил товар и свистнул, чтобы обернувшиеся на звук беспризорные мальцы, сами доделали за него остальное. Грязные малявки набежали, их тут же стал отгонять охранник, а потом, через какую-то минуту, подошли и покупатели. Вот что значит эффективная реклама.
Гвим охотно показывал товар. В какой-то миг девушка, которая улыбалась ему получасом ранее, снова возникла в поле зрения, опустила ресницы и скрылась. Гвим тоже чему-то улыбнулся, но, какие бы мысли ни были у девушки в головке, он за ней не пошел. Не потому, что товар не на кого было оставить. Просто не пошел.
Одна из покупательниц на зуб проверила пряник. Он ей показался черствым.
– И вы такое смеете продавать!
– Не хотите – не берите, – миролюбиво ответил Гвим и убрал обслюнявленный пряник за спину. Мальцам отдаст.
– Так вы разговариваете с покупателями?!
– Что же мне сделать, если вам товар не нравится?
Женщина захотела еще повозмущаться, но ее отогнали другие. В конце концов, Гвим был уже на этом рынке давно, и репутация на него работала.
К вечеру он набрал полные карманы денег, а остатки выпечки, общупанной недобросовестными покупателями, отдал беспризорникам.
– Спасибо, дядя Гвим! – говорили они, и парень с улыбкой шлепнул по рукам того, который все-таки попытался забраться ему в сумку.
Через час он был в таверне.
– Выручка?
– Как после ярмарки, – ответил Гвим волосато-усатому светлому русу, который, хрюкнув, облил усы пеной.
– Не нравится мне ситуация с регентом, – покачал головой рыжий, второй день ходивший сосредоточеннее тучи. – С этим надо что-то делать.
– Уж не переворот ли ты задумал? – тихо спросил Гвим и мельком глянул, по начинающейся привычке.