И пусть наступит утро

– Третьему - беглый огонь!
– скомандовал Богданов.

Когда дым рассеялся, стало ясно, что число горящих танков врага увеличилось. По полю замелькали фигурки спасавшихся фашистов. Сергей перенес огонь на них и тут же увидел, как метнувшиеся в сторону бронированные машины попали под кинжальный огонь орудий Николая Серикова. Бешено ревя моторами, танки отпрянули назад, давя продолжавших прыгать из подбитых машин танкистов. Но несколько танков остановились; хищно поводя стволами, они ловили в прицел орудия, преградившие им путь. Вот загорелся еще один гитлеровский танк, расстрелянный в упор. Но другой уже поймал орудие в перекрестие своего прицела, и два снаряда, один за другим, разворотили орудийный щит четвертого орудия Серикова. Командир орудия упал у лафета. Наводчик застыл у панорамы в неестественной позе. Он был мертв.

– Снаряд!
– крикнул Николай заряжающему. Бросившись к орудию, лейтенант прижался к панораме и быстро завертел ручку поворотного механизма.

Новый снаряд разорвался поблизости, и боец, только что заряжавший орудие, со стоном осел на землю.

– Гад!
– вне себя крикнул Николай, дергая шнур, ж «крестоносец», подпрыгнув от тяжелого удара, накренился на бок и застыл. Одновременно с этим осколок вражеского снаряда, разорвавшегося на орудийном щите, словно бритвой срезал панораму вместе с корзинкой, в которой крепился оптический прицел. Орудие лишилось «зрения». А еще одно бронированное чудовище, свирепо лязгая гусеницами, подвигалось все ближе и ближе. Тогда Николай, оглушенный последним разрывом и отброшенный волной от орудия, снова подполз к нему и, открыв затвор, стал наводить орудие под нижнюю часть приближавшегося танка. Раненый замковый подал снаряд. Николай дослал его в казенник и щелкнул затвором.

– Орудие!
– хрипло скомандовал сам себе лейтенант.
– Огонь!
– Грянул выстрел - и третий танк, подбитый Сериковым, беспомощно замер и задымил, не дойдя до его орудия всего тридцать - сорок метров. Из развороченного люка свисало тело водителя.

С громкими криками, ведя огонь на ходу, на позиции артиллеристов устремились вражеские автоматчики. И в тот же миг Сериков увидел Богданова. Командир полка повел в контратаку штабную батарею и разведывательный дивизион.

Ружейно-пулеметная стрельба, изредка заглушаемая грохотом пушек, доносилась до наблюдательных пунктов третьего дивизиона. Ерохин старался создать огневое заграждение, чтобы же дать гитлеровцам подтянуть подкрепление.

Но танки противника изменили тактику. Две группы обошли огневые позиции. Ерохин увидел их только тогда, когда они, рассыпавшись, мчались на орудия с флангов.

– Танки справа!
– закричал Березин.

– Слева тоже!..

– Огонь!
– громко скомандовал командир дивизиона. Но в этот момент головной танк левой атакующей группы вдруг занесло в сторону, хотя ни один наш снаряд еще не долетел до него. Внезапно осел и второй танк, запылав как свеча.

– Ура!
– закричал Пронин, и все увидели наши танки, обходившие балку. От радости перехватило дыхание. Еще одна группа танков атаковала фашистов с северной стороны.

– «Барс», внимание!
– внезапно передал телефонист первого дивизиона. Командир полка снова принял на себя управление огнем дивизионов.
– «Барс», огонь!
– закончил телефонист передачу длинной команды Богданова.

– Целы!
– закричал от радости Пронин.
– Целы!

– Живы!
– обрадовался Березин.

И появление наших танков в критический момент боя и команда Богданова с огневых позиций первого дивизиона - все это было настолько неожиданным, что казалось почти невероятным.

В наступающих сумерках наши танки принимали фантастические очертания. Над одним из них взвилась ракета, и словно в ответ ей прогремел дружный залп полка богдановцев.

Здравствуй, Голядкин!

Глубокой ночью полк Богданова прошел через Пересыпь. В небе, подобно большой осветительной ракете, висела полная луна, озаряя все вокруг спокойным голубоватым светом.

«Выходит, Одесса окружена, - думал Богданов, - а там, у Беляесвки, наверное, особенно плохо. Иначе зачем было нас посылать туда через весь город?»

Майор остановил машину, пропуская колонну тракторов и орудий полка. Мимо него прошел третий дивизион.

Рде-то далеко, вероятно над морем, метались узкие луни прожекторов. Они то сходились и перекрещивались, то расходились, продолжая шарить по небу длинными щупальцами.

Машина Богданова миновала мост, переброшенный через противотанковый ров, и въехала в Одессу. Шелестели под сильным ветром каштаны. На широкие листья падал рассеянный лунный свет. Казалось, город спал. Но на первой же улице они увидели большую группу людей. Женщины снимали рельсы с трамвайных линий и укладывали их вместе с мешками, набитыми песком и булыжником, в баррикады. Баррикады были почти на каждой улице. А ближе к центру Богданов увидел орудийные капониры и дзоты.

На фасаде светлого здания висел плакат. На нем была изображена женщина, прижимавшая к груди ребенка. Вокруг них бушевало пламя. «Защити нас, воин!» - призывала надпись. На другом доме Богданов прочел: «Смерть немецко-фашистским захватчикам!» Плакаты были на многих зданиях.

Колонна свернула влево и вытянулась вдоль набережной. Море штормило. Слушая его глухой рокот, Николай Васильевич всматривался в улицы города. Совсем недавно, в мае, он ходил по ним, радуясь синему морю и ясному небу. А сейчас, одевшись в броню баррикад, опоясавшись противотанковыми рвами, город ничем не напоминал ту весеннюю Одессу. Город жил другой, фронтовой жизнью.

Машина Богданова обогнала орудийные поезда, осторожно объехав груды камня, остановилась за баррикадой. Мимо, лязгая гусеницами, прошли тракторы с орудиями аа крюках. Пропустив последний орудийный поезд, Богданов поехал в штаб армии.

В приемной попросили подождать. Из-за двери доносился знакомый голос. Богданов прислушался: говорил полковник Крылов, заместитель начальника штаба Приморской армии:

– Противник пытается стремительным ударом отрезать Одессу и захватить ее, надеясь на значительпое превосходство в силе, технике и на отсутствие естественных рубежей, позволяющих нам создать прочную оборону. Территориальные успехи противника на юге шаткие, а снабжение крайне затруднено. В этих условиях оборона Одессы приобретает исключительно важное оперативно-стратегическое, не говоря уже о морально-политическом, значение...

Богданов необычайно отчетливо представил себе подступы к городу. Безлесую холмистую степь, пересеченную рядами прямоугольных лесных посадок, оказавшихся такими нужными вчера, когда им пришлось отбивать атаки гитлеровских танков.

– Обстановка ясна, - услышал Богданов уже другой голос.
– Наша главная задача - задержать продвижение противника к городу, остановить его. Каждая задержка врага, даже на один час, сорвет прежде всего темп его наступления ж нарушит его планы...

Положение было серьезным. В этом Богданов еще больше убедился, когда его принял командующий артиллерией полковник Рыжи.

Врагу удалось почти изолировать город с суши. Богданов молча смотрел на карту в кабинете Рыжи, где тонкие синие стрелы нацелились в сердце Одессы. Богданову стало не по себе. Слишком мал и невыгоден был плацдарм, на котором предстояло сражаться. Как бы угадав его мысли, полковник провел по красной линии тупой стороной карандаша и, медленно выговаривая сдова, произнес:

– От нас ожидают стойкости, организованности и мужества. Намерения противника ясны, - продолжал он.
– Остановив его, мы перейдем к активной жесткой обороне. Не давать покоя фашистам, изматывать контратаками,1 используя все возможное для наступления в любых масштабах, - вот наша общая задача. А вам, конкретно...