И все деревья в садах

Оказавшись на гребне, он увидел облитый зноем женский силуэт — воздух колебался вокруг него и оттого казалось, что фигура обведена дрожащим контуром.

— Фей! — он так и не выпустил из рук карабин.

Она обернулась, увидев его, поднесла палец к растрескавшимся губам.

— Ты — что? — вытолкнул он пересохшим горлом.

— Тсс!

— Ты что? — повторил он шепотом.

Сошла с ума? Или…

Она была все в том же выгоревшем платье, а мандрагор в одежде не нуждается. Понятное дело. Но показать одежду он может… И черты лица…

Это все запах…

— Фей?

— Потише, Ян.

Может ли мандрагор говорить? Раньше он думал — нет. Но все меняется.

Ее тень висела на камнях — синяя, изломанная.

— Фей…

— Да помолчи же, — выдохнула она, — слушай!

Не сводя с нее глаз и не убирая ладони с раскаленного приклада, он прислушался.

Свистел, пересыпаясь, песок.

Потом…

Он услышал детский плач. Тонкий, заливистый.

— Вот… Опять.

Плач. Тихий, захлебывающийся. Словно плачущий устал.

— Кто-то выжил!

Он покачал головой, но понял, что Фей не увидела — она напряженно вглядывалась в дрожащее марево.

Тогда он разлепил пересохшие губы.

— Мандрагор!

— Но… Ян, они же не умеют плакать!

— Им и не нужно. Это мы. Слышим то, чего нет. Запах…

— Не может быть! Слишком далеко!

— Ветер в нашу сторону.

— Я посмотрю!

— Не смей!

— Посмотрю. Ты же сам говорил — мандрагоры не охотятся за одиночками.

— Значит, уже охотятся.

Плач раздался снова. Он плыл над горячим маревом, над желтыми скалами, над пенными бурунами, набегающими на берег, над сетями, сохнущими на распялках…

— Кто-то выжил! — повторила Фей. Позабыв про свои страхи, он попробовал задержать ее, но она с неожиданной силой оттолкнула его и бросилась в скалы. Он побежал за ней, придерживая ладонью хлопающий по груди карабин. Солнце било наотмашь и пот просыхал на рубахе, оставляя соленые разводы.

— Фе-ей! Погоди!

Но она, резко вильнув вбок, скрылась за изъеденным ветрами скальным столбом.

Оттуда доносился плач, трепеща на ветру.

И все стихло. Плач смолк.

Свистел песок, пересыпаясь через скальные гребни.

Он насторожил карабин и заглянул за уступ скалы.

Фей присела на корточки перед кем-то совсем маленьким. Девочка? — гадал он, разглядывая хрупкое тельце в ободранной рубахе — мальчик? Скорее, девочка. Черт, да что он гадает такое? Это вообще не ребенок. Не человек.

— Фей! Отойди!

Он прицелился в смутное пятно белой рубахи, маячившее за плечами Фей.

Сейчас призрачная ткань взорвется зеленой стрелой спор, ударит в Фей, обовьет ее, внедрится под кожу, прорастет зелеными побегами…

Та только покачала головой.

Девочку она прижимала к себе, вжимая, втискивая в тело, так, что он не мог разглядеть ее лица.

— Отойди!

— Нет!

— Фей, — сказал он, — это мандрагор.

— Нет!

— Это мандрагор…

Почему оно не взрывается? Не созрел еще? Тогда надо торопиться…

— Это девочка, Ян, она заблудилась в скалах, наверное, собирала ракушки при отливе, ты же знаешь, одной всегда было безопасно, вот ее и отправили, она и пошла себе, а потом вернулась, а их нет, она так плакала… — на одном дыхании выпалила Фей.

Над ее головой кривились и содрогались щупальца солнца.

— Это она тебе сказала?

— Нет, но… как иначе?

— Она молчит, Фей. Это мандрагор.

— Но ведь мандрагоры теперь разговаривают, Ян, — тихо вздохнула она.

— Верно. Теперь уже ничего не поймешь. И все-таки, Фей, отойди.

Теперь он отчетливо различал крохотную белую ручку, цеплявшуюся за огрубевшие, распухшие пальцы Фей.

— Нет! Ян, послушай, если бы это была мандрагора, она бы давно меня убила, верно?

— Ну… может, она просто очень маленькая….

— Маленьких мандрагоров не бывает, Ян.

Да, подумал он, они отрываются от материнского стебля уже зрелыми. И сразу отправляются на поиски.

— Если ты ее убьешь, — сдавленным голосом произнесла Фей, — я убью себя.

Он молчал. Надо как-то отманить Фей подальше. Ну, поплачет, увидев, как бессильно хлещет в небо зеленая стрела спор. Руки на себя не наложит. Если впрямь…

А если от разрывной пули на рубашку толчком выплеснется красная кровь? Что тогда?

— Раковины собирала, говоришь? — Он окинул недоверчивым взглядом босые исцарапанные ноги, — а корзинка где?

— Но Ян, она же… вернулась в поселок, увидела… что увидела, убежала, потеряла корзину…

— Почему ты говоришь за нее? — недовольно спросил он.

— Но она же молчит…

Она вновь втянула в себя воздух и замолчала.

Солнце, разбухшее, красное, уже висело над горизонтом, щупальца тянулись вниз, вверх, во все стороны.

Может и впрямь, думал он, может — уцелела. А если нет?

— Ладно, — сказал он, — идем.

И добавил сквозь зубы:

— Только держись от меня подальше.

Если девка и впрямь поддельная, то с Фей можно попрощаться, думал он, по-прежнему сжимая карабин и глядя на темную от пота спину Фей, и что тогда? Зачем жить? А может… Она уже постарела, — подумал он, — а я еще молод. У меня могут быть еще дети. Если бы найти хоть какое поселение… Он сам устыдился этих мыслей, но они засели в голове, точно ржавый гвоздь.

В скалах уже затаилась тень. Тент все так же ходил волнами на ветру.

Он огляделся. Подходящая расселина нашлась быстро — достаточно большая, чтобы укрыться там даже втроем, и с достаточно узким входом — привалить камень, и все.

Но…

Нужно окончательно сойти с ума, чтобы запереться в такой пещере с мандрагором.

Ночевать все равно придется здесь, думал он, а завтра надо идти на поиски, сразу перед рассветом, хорошо бы собрать воду и пойти, пока солнце не добралось до зенита, поселений на берегу не так уж мало, хоть кто-то да уцелел. Вот только…