Игра без козырей
Шрифт:
Мужчины вернулись. Оксон притащил из комнаты стюардов деревянный стул с прямой короткой спинкой и подлокотниками. Крей и Болт принесли из раздевалки кочергу длиной в ярд и веревку, на которой обычно сушились бриджи. На ней еще болтались две прищепки.
Оксон поставил стул в ярде от весов, а Дория махнула пистолетом, показывая, что я должен пересесть. Я не шевельнулся.
– Господи! – разочарованно воскликнула она. – Да ты просто червяк, маленький, трусливый и упрямый, как в Эйнсфорде.
– Он не помощник продавца, – резко перебил ее Болт. – Не забывайте об этом.
Я даже не взглянул на него. Болт не клюнул на
– Иди! – толкнул меня в плечо Оксон.
Я встал и, пошатываясь, сошел с весов. Они тесно обступили меня. Крей ухватился за мою рубашку и усадил меня на стул. Он, Болт и Оксон, словно оказавшись в Средневековье, принялись за доставляющую им радость работу: привязали мои лодыжки к ножкам стула, а руки – к подлокотникам. Вот зачем им понадобилась бельевая веревка. Дория не сводила с них глаз.
Я вспомнил ее склонность к необычным удовольствиям и устало сказал:
– Не хотите поменяться местами?
Она не рассердилась, а томно улыбнулась, положила пистолет в карман, нагнулась ко мне и впилась в губы жестким поцелуем. Мне стало мерзко. Когда она наконец выпрямилась, у нее на губах была моя кровь. Дория вытерла их рукой, глаза ее затуманились, как после оргазма. Меня чуть не стошнило.
– Ну? – спросил Крей. – Где они? – Он совершенно не обратил внимания на то, что его жена поцеловала меня. Крей, конечно, понимал ее.
Я смотрел, как они привязывают мою левую руку. Веревку несколько раз обкрутили выше запястья, но само оно оставалось открытым, и кисть руки была свободна. Хотя что пользы от нее, раз она не действует.
Я обвел взглядом их лица, одно за другим: Дория в восторге, Оксон слегка удивлен, Крей сосредоточен, Болт расчетлив и подозрителен. И ни в одном из них нет ни капли милосердия.
– Так где они? – Крей поднял руку.
– В офисе, – беспомощно пробормотал я.
Он ударил меня кочергой по запястью. Я надеялся, что, по крайней мере, удар будет слабым, но он размахнулся изо всех сил и с первого раза разнес все. Кочерга рассекла кожу, кости звучно хрустнули, словно щепки.
Я не вскрикнул только потому, что мне не хватило дыхания. До этой минуты я считал, что знаю о боли все, но похоже, всегда остается возможность узнать что-нибудь новое. В моих закрытых глазах кружилась серовато-желтая муть, на лбу у меня выступил пот. Таких мучений я не испытывал никогда в жизни. Это уж слишком, билась в голове мысль, чересчур. Больше я не выдержу.
– Где они? – повторил Крей.
– Не надо. Не надо больше. – Я едва смог это выговорить.
Дория глубоко вздохнула.
Голова у меня бессильно свесилась набок, я чуть приоткрыл глаза. Крей улыбался, довольный своей работой, Оксон выглядел совсем больным.
– Ну? – нетерпеливо рявкнул Крей.
Я сглотнул, продолжая колебаться.
Крей приложил к моему окровавленному запястью кончик кочерги и резко дернул на себя. Меня будто пронзило током. От пота рубашка прилипла к телу, а брюки – к ногам.
– Не надо, не надо, – повторял я. Это был стон, капитуляция, мольба.
– Тогда говори. – Крей снова поднял кочергу.
И я сказал. Сказал, куда ехать.
Глава 18
Они решили, что забрать негативы должен Болт.
– Кто там живет? – Адрес Болту был незнаком.
– Девушка...
Моя подруга.Он бесстрастно наблюдал, как пот заливает мое лицо. Во рту у меня пересохло. Мне страшно хотелось пить.
– Скажите... что я послал вас, – бормотал я, жадно хватая воздух. – Я попросил ее подержать их у себя... в безопасном месте. Там и другие мои вещи... На пакете, который вам нужен... есть имя того, кто проявлял пленку... Йогоро Кано.
– Йогоро Кано, – кивнул Болт.
– Дайте мне, – попросил я, – морфию...
– После всех неприятностей, которые ты нам устроил? – засмеялся Болт. – Даже если бы у меня был морфий, я бы ничего тебе не дал. Сиди здесь и отдыхай.
Я застонал. Болт удовлетворенно улыбнулся и направился к двери.
– Как только заберу негативы, позвоню вам, – обернулся Болт к Крею. – Тогда мы решим, что делать с Холли. По дороге я что-нибудь изобрету. – По его тону можно было подумать, что он собирается обсудить, как избавиться от упавших в цене акций.
– Хорошо, – согласился Крей, – мы подождем вашего звонка в квартире Оксона.
Они направились к двери. На пороге Дория и Оксон оглянулись. Дория широко раскрытыми глазами зачарованно наблюдала за мной и не могла оторвать взгляда. Оксон оглянулся по более практической причине.
– Вы собираетесь оставить его здесь? – удивленно спросил он.
– Конечно, а почему бы нет? – в свою очередь удивился Крей. – Дория, дорогая, пойдем, представление уже кончилось.
Нехотя она последовала за ним. Замыкал шествие Оксон.
– Воды, – попросил я. – Пожалуйста.
– Нет, – отрезал Крей.
Он пропустил их всех в дверь и, прежде чем закрыть ее, напоследок посмотрел на меня – с презрением и жестокостью. Потом выключил свет и ушел.
Я услышал шум отъезжающей машины. Итак, Болт уже в дороге. В окна смотрела непроглядная ночь. В глубокой тишине я сидел и слушал, как за дальней стеной гудит бойлер. Гул этот был низким и безопасным. Ну хоть об этом можно не беспокоиться. Слабое, очень слабое утешение.
Спинка стула доходила мне только до плеч, и прислонить голову было некуда. Я смертельно устал. Любое движение было мучительным. Казалось, каждый мой мускул соединен отдельным нервом с левым запястьем. Стоило лишь попытаться согнуть правую ногу, и я начинал задыхаться от боли. Хотелось просто лечь и не шевелиться. Хотелось потерять сознание. Однако я продолжал сидеть на стуле, голова разламывалась и налилась свинцом, разбитая рука горела, словно ее поджаривали на медленном огне.
Я представлял, как Болт стоит перед дверью квартиры Занны Мартин. Как он обнаруживает, что его собственная секретарша помогала мне. В сотый раз я задавал себе вопрос, что он сделает. Не причинит ли ей вред? Бедная мисс Мартин, которой и так уже причинили слишком много боли.
И не только ей. В той же папке лежит письмо, которое Мервин Бринтон по памяти записал для меня. Если Болт увидит его, Бринтону до конца дней понадобится телохранитель.
Я вспомнил людей, которых жгли, били, пытали нацисты и японцы и которые умирали, так и не выдав врагам секреты. Я думал о зверствах, которые и сегодня творятся в мире, и о легкости, с какой человек может сломать другого человека. Во время войны в Алжире, говорят, совершались немыслимые зверства. И за «железным занавесом» занимались не только промыванием мозгов. А что творится в африканских тюрьмах, кто знает?