Игра на Цезаря

– Понимаю, – буркнул Эрик. – Но, как я к нему…

– О-о, Ника я знаю с семи лет, и у него еще с кадетства всего два варианта замка: на стандартном прокуратском сверху рунный знак. «Защита» или «Атака».

– «Защита» или «Атака»… Тогда… ладно.

– Наконец-то! – всплеснула я руками.

– Угу, – зыркнул в ответ «блюститель чести». – Сегодня ближе к ночи жди с результатом. И я так понял: за домом твоих родителей теперь должны следить?

– Ну да. И в Гусельницах. Еще у нашей квартиры и недоделанного дома. Так что, разрешаю нарушить свой рыцарский кодекс еще: из подвала сразу к нам вовнутрь.

– Агата, – хмуро хмыкнул парень.

– А что? Проявишься бочком у двери, покашляешь для приличия, а вся моя семья сама к тебе выскочит.

Эрик, скосившись в сторону, вздохнул. И что у него за «личный кодекс» такой, интересно? Одним глазком бы в пункты взглянуть. Хотя примерная шкала ценностей мне уже ясна… Бедная его девушка (если она вообще в природе есть).

– Чем сегодня займемся? – поймал Эрик на себе мой ехидно-задумчивый взгляд.

Я ничуть не смутилась (у меня-то кодексов нет):

– Есть одна «блоха непойманная» еще со времен Поперечки: два камушка атрактина – натуральный и стеклянный. Их Ник моему дяде Теофилу заказал для сравнения как раз накануне Дома выскочек. А я теперь хочу махнуть к дяде со своей просьбой.

– Какой? – прищурился от ветра рыцарь.

– Свести со специалистом по атрактину. Раз другого способа сравнить камни нет.

– Ну-ну, – хмыкнул Эрик. – Ты не знаешь, что это за «экземпляры» – ювелиры. Да еще либрянские. Они перед дверью клозета по сторонам глядят: как бы кто у них оттуда чего не спёр или не узнал тайну ритуала. А если еще и гном… о-о.

– Ого, – потерла я нос. – Зато, если повезет, источник информации получится бесценный. Ты – со мной?

– Угу. С тобой.

– Тогда встречаемся уже там – в ювелирной слободе. Я в Гусельницы за сумкой вернусь, – и через пару секунд показали друг другу спины во вспыхнувших в разные стороны подвалах…

В результате к родителям я вернулась ровно в три часа дня. Кукушка, выпрыгнувшая из настенных часов, открыла клюв и радостно огласила тихие пустые комнаты: «Кух-ку!»

– Я и тебя выброшу, – мстительно пообещала ей я из дверей гостиной.

«Кух-ку! Кух-ку!» – хлопнув дверцей, смылась та восвояси.

– Доча… Доча, что же ты так долго то? – а вот мама моя возникла прямо «ангелом печали».

– Что у вас тут? – вмиг застыла я.

Она всхлипнула, ухватив меня испачканной в муке рукой:

– Тише. Пошли со мной на кухню, – и уже там с разворота начала. – Я ей только ведь сказала, что, ну, что…

– Ма-ма, – опустилась я на стул. – Толком говори.

– Ну, так, я и говорю тебе, только…

– Кому?

– Так, Вареньке. А она расстроилась… отчего-то.

– Что ты ей сказала то?

– Ой, что она теперь должна себя хорошо вести.

– Варя себя плохо вела? – вот так «новость».

– Нет, – всплеснула рукой мама. – Нет. Я ей на будущее. Ну, когда ты родишь. Да просто рассуждала. Корж катала, а она рядом другой вареньем мазала. Ну и болтали, как обычно. О том, о сём.

– Ма-ма?

– О том, о сём, – ускорилась родительница. – И я Вареньке сказала, что для малышей очень важен пример. И внимание. А она спросила: «Много ли внимания им надо?». И серьезно так. Я ответила, что «много, конечно». А она задумчивая такая сделалась, а потом и вовсе встала тихо и ушла к себе. Вот и все… Агата, доча…

– Тысь моя майка.

– Доча, я ведь ей…

– Мама, ты тут не причем, – поднялась я. – Мне надо было самой с ней сразу поговорить. О нашем будущем, – и пошла к лестнице наверх.

«Поговорить о нашем будущем». И кто б еще научил? А тут такое дело щепетильное. Вот Ник бы точно смог и слова подобрал, а я… да я с ней до сих пор, как с подружкой, хоть Варя и «не ребенок», но, все ж… дитё…

– Чем ты занимаешься? Привет, – дверь за моей спиной закрылась, шерканув по пояснице шаром ручки. Я так и осталась стоять, прижавшись к ней.

Варя, подогнув под себя ноги, сидела на нашей кровати. И смотрела в окно. Нет, на меня обернулась. «Плакала», – констатировала я.

– При-ивет, – вздохнула и снова – в окно.

– А я… в Либряне была. Тебе от всех там – большой привет.

– Угу, – вновь вздохнула. – И им тоже… передай.

– Передам, – опустилась я на другой край кровати. – А еще я сегодня всю ночь читала. В библиотеке деда… И к чему я это?

– Что?

– Я говорю: книжки читала… Про своих предков. Ага… Про… – и подняла на Варю глаза. – А знаешь еще, про кого? Про медведей. Они ведь тоже, хм-м, наши предки получаются. Да. И особенно про медведиц. Они такие матери замечательные: добрые, заботливые. Но, знаешь, что? Там так интересно написано… Когда маленькие медвежата после рождения весной покидают берлогу, перед ними открывался целый незнакомый мир. И они его сначала боятся и делают много глупостей, но, медведице иногда очень крупно везет. Потому что рядом с этими шустриками оказывается другой медвежонок – старше их на год. И он их оберегает, защищает и воспитывает. А называется он «пестуном». Представляешь?

– Угу, – кивнула Варя, не отрываясь от окна. – Медвежонок-пестун.

– Варя, у меня к тебе вопрос. Очень важный… Ты согласна стать для нашего будущего ребенка пестуном? Нет, пестуньей? Я без тебя – никуда. Без твоей помощи. Я ведь не медведица. Мне себя легче упырихой в дупле представить, чем полноценной…

– А я вам, – развернулось ко мне дитё. – я вам… мешать не буду?

– Ты чего?! – выпучила я глаза. – Наоборот. Я ж тебе говорю: я сама…

– Я согласна.

– Что?

– Я согласна стать ему пестуньей, – выдохнула Варя. – И это… мальчик будет. Я знаю. Я тебе первой хотела сказать. Ждала.

– Объект… в ближайшей зоне, – прошептала я. – Иди ко мне, – и, распахнув руки, рванула навстречу дитю. – Объект… Ты это – серьезно?

– Угу, – уткнулась мне Варя подбородком в плечо. – И не называй его «объектом», Агата. Он – малыш. Мальчик.

– Ва-а-ря… Ва-ря, – давясь слезами, стиснула я ее.

– Девочки? Что у вас тут?.. Варенька, ты прости меня.