Игра с тенью

Как выясняется, один из наиболее страстных демократов — ваш друг Тернер, который плетет заговоры против роялистов не хуже истинного Робеспьера и, встретившись с очередным роялистом, не может сдержать ярости и отвращения. Не кажется ли вам, что его не стоит приглашать на пашу свадьбу? Ведь в результате он может настроить против нас арендаторов, сформировать комитет, превратить церковь в Народный суд и провозгласить наши тела свободными от голов.

XXXV

Отрывок из письма лорда Мисдена Китти Драйвер

20 февраля 1809 года

Тернер, кажется, вновь уклонился от исполнения обязанностей профессора перспективы. Ни одна известная мне женщина не отнеслась бы снисходительно к мужчине, который, спустя больше года после брачной церемонии, продолжает демонстрировать стойкое нежелание посетить супружеское ложе. Однако Академия даже не намекнула на возможность обращения к юристам и врачам или на развод, но скромно улыбнулась и сообщила: вполне достаточно приступить к исполнению обязанностей в следующем году.

XXXVI

Отрывок из письма лорда Мисдена леди Мисден

22 января 1810 года

Трепещущая новобрачная все еще ждет. Тернер утверждает, что страдает мигренями, поэтому не сможет читать лекций в следующем году.

XXXVII

Отрывок из письма лорда Мисдена леди Мисден

1 февраля 1811 года

Должен заканчивать и звать Перкинса, дабы совершить вечерний туалет — но прежде еще чуть-чуть занимательных сведений. Брак наконец-то совершился! Тернер впервые явил себя публике в роли профессора перспективы!

Ларкин (я встретил его у Б.) поведал мне: это самое замечательное из столичных событий, если судить по количеству юмористических публикаций, рисунков в газетах и пр. Лектор уверенно повествует об одном, затем — о другом, пока постепенно не теряется всякий смысл, и Тернер с его аудиторией уже не понимают, о чем идет речь, за исключением того, что говорится явно не о перспективе. Ни фарс, ни комедия с этим не сравнятся, уверяет Ларкин. Академия может продавать билеты по гинее каждый и собрать зрителей со всего Лондона.

XXXVIII

Отрывок из письма досточтимой мисс Лидии Болт леди Мисден

1 сентября 1827 года

Короче говоря, дражайшая мамочка, мистер Тернер здесь, и он вовсе не таков, каким я ожидала его видеть, — он не груб, не нелюдим, а очаровательно застенчив, жизнерадостен и способен высказать собственное мнение почти по каждому предмету, от Чайльд Гарольда до того, как отражают свет мокрые перья. Мы встретились у меня в саду, когда я пыталась рисовать море и Портсмут. Я страшно смутилась из-за того, что именно он увидел мои рисунки, однако он был очень добр и приложил массу усилий, дабы помочь мне, не выказав ни капли неодобрения либо критики.

Он, мазок за мазком, написал одну из своих conver-sazziones. Представь полотно кисти Ватто, на которое упали капли дождя, прежде чем краска успела высохнуть, — и картина перед тобой.

XXXIX

Отрывок из письма Синтии (леди?) Эббот леди Мисден

13 апреля 1813 года

Жаль, что вас не было с нами прошлым вечером — мы обедали у Натхэмпстедов. Сам обед оказался вполне ординарным, за исключением одного замечательного разшіечения — молодой мистер Смайли, qui veut devenir artiste, [13] как он себя называет, чрезвычайно развлек нас, изображая Тернера, читающего лекцию в Академии. Его салфетка превратилась в записи Тернера — конечно же, потерянные лектором и в итоге обнаруженные под моим стулом. Один из лакеев преобразился в ассистента Тернера (к которому тот адресуется чаще, нежели к аудитории) — и, когда слова молодого Смайли можно было расслышать, они в точности напоминали речь Тернера, непоследовательную и невнятную. Не припомню всего, что он говорил, но апельсин, кажется, оказался «сфероидной формой»; полукруглая арка окна — «полуэллиптической»; а юных «д'жентльменов» из Академии он призвал «в'знести суть пейзажа до поэтических в'сот 'сторической живописи, во славу Британской империи». Прозвучала еще много чего в таком же роде, однако я не все расслышала, увы, de trop rire».

13

Растущий художник. — Примеч. перев.

XL

«ЧЕЛОВЕК СО ВКУСОМ»

фарс О'ДОННЕЛЛА

Постановка на частной сцене (1810?)

Отрывок из второго акта

Сцена вторая

(Том Уайлд видит в театре Люси Лаквелл и влюбляется в нее. Он следует за ней в загородный дом ее опекуна, знатока искусств лорда Даббла, и проникает туда, отрекомендовавшись художником и предложив написать портрет Люси. Но вместо того, чтобы остаться наедине с предметом своей любви, как он надеялся, Уайлд терпит нашествие художников и знатоков живописи, дающих ему советы.)

Входит СПИД

СПИД: Нет, нет, нет, нет, нет.

ТОМ: Как, снова чего-то недостает?

СПИД: Недостаточно впечатляет.

ЛЮСИ: О неправда, мистер Спид, вовсе нет!

СПИД: Почему бы вам не одеть ее в костюм Боадицеи или Британнии? Портреты — это вам не пустое место, их необходимо «поднимать на должную высоту», как говорит сэр Окуляр. История, вот в чем суть. Обождите. Я добуду корону и лестницу. (Удаляется.)

ТОМ: Милая мисс Лаквелл!

ЛЮСИ: Милый мистер Уайлд!

ТОМ: Милая Люси!

(Берет ее за руку.)

ЛЮСИ: О! О! О!

ТОМ: Боюсь, что должен кое в чем признаться.

ЛЮСИ: О, молю, не бойтесь! Я буду счастлива, счастлива, дорогой, дорогой мистер Уайлд, услышать любое признание, которое вы сочтете возможным сделать.

ТОМ: Что же, я, на самом деле…

Входят ПЕРЕ-ТЕРНЕР и КУЛД-КАТ. Они застывают, рассматривая полотно.

ТОМ: Хорошо?

КУЛД-КАТ (глядя на Пере-Тернера): Гм. Гм. Гм. Гм. Гм.

ПЕРЕ-ТЕРНЕР: Недостает желтых оттенков.

КУЛД-КАТ: Действительно, желтый цвет весьма изменил бы все к лучшему.

ПЕРЕ-ТЕРНЕР: И о'слепительное солнце.

КУЛД-КАТ: Ну конечно! Солнце!

ПЕРЕ-ТЕРНЕР: И м'орское чудовище.

КУЛД-КАТ: Именно это я и хотел предложить.

ПЕРЕ-ТЕРНЕР: Где ваши краски?

Том протягивает ему палитру.

ПЕРЕ-ТЕРНЕР: Кулд-Кат, выпишите счет. Итак…

Начинает ожесточенно смешивать краски. Входят СЭР ДЖАЙЛС И МИСТЕР МЕЖЕР.

СЭР ДЖАЙЛС: Нет! Нет! Нет! Нет! Нет!

ТОМ: А сейчас в чем дело?

СЭР ДЖАЙЛС: Нет! Стойте! Соблазн!

ТОМ (в сторону): Как, я разоблачен?

СЭР ДЖАЙЛС: Мистер Уайлд, не позволяйте ввести себя в чудовищное заблуждение!

ТОМ: Я могу заблуждаться, сэр Джайлс, однако ничто, связанное с мисс Лаквелл, нельзя счесть чудовищным.

СЭР ДЖАЙЛС: Позвольте взглянуть. Где моя лупа, Межер?