Игра с тенью

Он, полагаю, думал точно так же. Я неоднократно слышал, как он сдерживал дыхание или прищелкивал языком, словно собирался что-то сказать, но менял свое намерение и оставался безмолвным. Из чего я заключил: во-первых, он надеялся спровоцировать меня на нервный срыв, а во-вторых, нервы самого похитителя были далеко не в порядке, и это только укрепило мое решение не открывать рта.

Таким образом, у меня оказалось достаточно времени, дабы поразмышлять о том, кем он может быть и почему он проделал столь долгий путь, заманивая меня в ловушку. Самой естественной целью могло быть ограбление — но, без сомнения, и он, и его дружки с куда большей легкостью ограбили бы меня в маленьком дворике. Мне не приходило в голову, кто мог желать моей смерти, да и кэб казался для подобного намерения совершенно излишним. А не мог ли похититель принять меня за кого-то другого, подумалось мне? Тогда, если я прежде не успею сбежать, ошибка обнаружится в самом ближайшем времени.

Мы ехали, как я полагаю, около десяти минут, пока особенно сильный толчок не поверг меня на пол, в результате чего я ушиб лицо (поскольку не имел возможности прикрыть его руками) и повредил плечо. В этот момент мой компаньон окончательно лишился самообладания и закричал с заметным выговором кокни:

— О! Вы поранились, сэр?

Даже будучи ошеломленным и ушибленным, я ощутил прилив энергии, ибо моя воля победила его. Я не ответил, и мой спутник встревожился еще больше.

— Сюда, — пробормотал он, помогая мне устроиться на сиденье.

Руки его дрожали, а дыхание разило джином. Потом он приложил два пальца к моему горлу. Между ними ощущалось нечто твердое и острое.

— Это лезвие, — сказал он. — Вы понимаете?

Я кивнул. Возможно, мой капюшон помешал ему заметить кивок, ибо он легонько кольнул меня и повторил:

— Поняли?

— Да.

— Вот и ладно. А теперь я собираюсь развязать ваши руки и связать их снова впереди, а не за спиной, чтобы вы могли держаться прямо. Но без глупостей, а то, клянусь, я пырну вас вот этим, — последовал новый укол. — Поняли?

— Да.

Но, несмотря на браваду, его голос подрагивал, что свидетельствовало о неуверенности и едва не подвигло меня воспользоваться развязанными руками и попытаться одолеть его. Но потом я сообразил: он видит, а я нет; а в такой ситуации даже у выпившего трусоватого субъекта достанет сил пырнуть меня ножом, прежде чем я сумею освободиться из капюшона. Поэтому я решил выждать и без сопротивления позволил ему осуществить его намерение, что он и проделал с поразительной ловкостью, развязав на мгновение веревку и тут же снова ее связав — весьма уверенными движениями, которые, как мне показалось, выдавали в нем моряка, по крайней мере, бывшего моряка. Закончив, он уселся на свое место и сказал:

— Простите, сэр, но иначе мы бы не заставили вас повидать её.

Теперь его голос звучал совсем по-иному: печально, почти ласково.

— Повидать кого?

— Мою жену, сэр. Она хочет кое-что сообщить вам. И заходила к вам домой, но ее прогнали.

— Ко мне домой! — вскричал я, сообразив: именно сейчас можно доказать, что я — не тот, за кого меня принимают. — И где же находится мой дом?

— На Бромптон-гроув, сэр. Так она мне сказала.

Я пребывал в растерянности. Насколько я помнил, я никого не прогонял. И не представлял, какая женщина могла бы искать меня подобным образом. Проститутка, с которой я повстречался в Марстон-румс? Да, я грубо с ней простился — но предварительно заплатил, поэтому у нее не было причин жаловаться, если только ее не обуяла похоть, похожая на мою собственную. Впрочем, я тут же отмел такое предположение как абсурдное. И, кроме того, откуда она знала, где меня искать?

Потом я вспомнил ломбард на Мейден-лейн. Возможно, я случайно оставил какую-то записку с адресом в кармане своего пальто? Но зачем я ей понадобился? И почему она так долго выжидала?

В конце концов, не сумев отыскать правдоподобных объяснений и ощущая растущую тревогу, я спросил:

— Зачем ваша жена хочет меня видеть?

— Она скажет вам сама, сэр.

Дальнейшие расспросы могли выдать мой страх, и я придержал язык. Больше я с ним не заговаривал.

Я уже давно не понимал, куда мы едем, и, не имея возможности видеть, пытался угадать направление движения, полагаясь лишь на слух. Один-два раза я расслышал мерное пыхтение и плеск, производимые пароходами, из чего заключил, что мы находимся возле реки. Однако прочие звуки, которые до меня доносились: шум проезжающих экипажей, пьяные крики, лай собаки, — не говорили ни о чем, кроме того, что мы все еще в городе. Вскоре, впрочем, звуки существенно переменились — и стук колес нашего кэба, и цоканье лошадиных копыт зазвучали как-то мягче, словно нас неторопливо заворачивали в одеяло, отделяя от прочего мира. В то же время воздух стал недвижным и холодным, и мои связанные руки начали мерзнуть, заставляя вспомнить о перчатках и фляжке бренди в моем кармане (я все-таки не унизился до просьбы достать их). И я догадался: пошел снег.

И оказался прав. Минуло еще Бог знает сколько времени; мы наконец приехали, я ощутил запах снега сквозь ткань капюшона и почувствовал его под ногами, когда похититель помог мне вылезти из кэба. Я услышал, как он переговорил о чем-то с возницей, а потом взял меня за руку и повел по каким-то булыжникам, старательно придерживая, чтобы я не упал. Я услышал, как отъехал кэб, и сердце мое упало, ибо вместе с экипажем отбыла моя надежда на то, что беседа окажется короткой и меня сразу же отправят домой.

Мы определенно приближались к развлекательному заведению: до нас доносились характерные звуки пения и резкого смеха. Однако, не дойдя до притона, мы остановились, и я услышал тихий стук в окно, а затем — звук открывающейся двери. Тихий, едва слышный женский голос спросил:

— Тот самый?

Ответа я не расслышал, но спустя мгновение меня провели по не покрытому ковром полу в прихожую, а потом, вероятно, в гостиную, ибо я ощутил приветливое тепло камина. Послышался шелест платья, и пальцы приблизившейся женщины быстро сжали мои пальцы — подобием рукопожатия, которым мы могли бы обменяться при обычной встрече, будь мои руки не связаны.

— Я хозяйка этого дома, — произнесла она.

Ее речь была мягкой, со следами легкого ирландского акцента, и я сразу же понял, что никогда ранее с нею не встречался.

— Можете звать меня Мэри, если пожелаете. Садитесь, пожалуйста.

Мужчина помог мне усесться в удобное кресло подле камина. Насколько я мог расслышать, женщина устроилась напротив.

— Мне очень жаль, но вы должны остаться в капюшоне, — произнесла она. — Я не могу подвергать себя риску.

Я хотел спросить: «Какому риску?» Но понял: если я поддержу разговор, то невольно дам понять, что готов примириться с ситуацией, и она станет едва ли не естественной.

— Но извиняться я не буду, — продолжила она. — Вы кое-что разыскиваете, и я собираюсь вам это предоставить, — последовала эффектная пауза. — Вам нужна правда о Тернере, не так ли?

Я продолжал молчать. Она вздохнула, словно мать, которая пытается вразумить капризного ребенка, отчего я на минуту почувствовал себя таковым. Она настаивала:

— Я права?

— И что из того? — спросил я как можно беспечнее.

— Я знала его, — пояснила она. — Он приходил сюда.

— Куда — «сюда»?

— Я сдаю комнаты, — ответила она просто. — А большая часть постоялиц — подруги моряков.

— И он представлялся как «Тернер»? — переспросил я с подозрением, ибо каждый, кто знал Тернера, счел бы подобную опрометчивость совершенно для него не характерной.

— Нет. Я понятия не имела, кто он, пока парень, который держит «Корабль и винт», случайно его не увидел и не сказал: «Ты никогда не догадаешься, кто он».

— А он откуда его знал?

— Тернер был его хозяином.