Их любимая кукла
Шрифт:
Нашим бортовым системам всё-таки удаётся засечь гиганта. Видимо, благодаря моей наводке и сравнительному анализу с той информацией, которую удалось получить с обнаружения первого монстра.
И ещё около получаса я с замиранием сердца наблюдаю, как движутся на голографическом экране две точки. Сам корабль и наш преследователь. Пока последний в конце концов не начинает отставать.
– Каж-шется, он не захотел слиш-ш-шком отдаляться от астероидного облака, – замечает Шоа-дар, когда становится понятным, что мы действительно оторвались. – Ну или от своего малыш-ша.
– Либо от своей
Самки? Малыша? Кто бы это ни был, надеюсь, ранение не серьёзное и несчастный монстрик выживет. Жалко же. Может, они бы нас и вовсе не тронули, если бы не тот залп?
Интересно, если я попрошу братьев вернуться и проверить, они меня сразу придушат? Но в том, что не послушают, даже сомнения не возникает. Для них миссия превыше всего.
Ещё около часа мы мчимся вперёд на той же скорости. Видимо для того, чтобы оказаться как можно дальше от столь серьёзной угрозы.
И теперь я наконец полностью расслабляюсь. Тело ощутимо колотит после очередного видения и переохлаждения. И в сон начинает клонить. Настолько, что я в какой-то момент попросту выключаюсь. И снится мне мама, которая своим излюбленным менторским преподавательским тоном рассказывает, что я должна учиться и думать о своём будущем, а не со змеями всякими по чужим вселенным шляться. Потому что змеям верить нельзя. Змеи холодные, хладнокровные и бессердечные. И любить их тоже нельзя. Потому что я для них лишь кукла. А вот мама лучше знает, что мне нужно.
В какой-то момент и без того жутко неприятный, кошмарный сон превращается в полный бред. И я вдруг вижу себя на странной каменной круглой плите. Лежу, распятая, словно для жертвоприношения. А мама, стоящая у меня в головах, зачем-то пытается вогнать мне длинный-предлинный гвоздь между глаз.
Когда острие пробивает мою кожу, я наконец с криком просыпаюсь. Чтобы обнаружить себя посреди круглой на-агарской кровати. С которой тут же кубарем и слетаю.
О небо. С такими снами и видениями я точно с ума сойду, пока домой вернусь.
Глава 24
Только то, что я сама терпеть не могу фразу «А я же говорила», удерживает меня от того, чтобы с порога громко выпалить её, когда я прихожу в комнату отдыха, где оба на-агара устало поглощают приготовленный мною ужин.
– Я долго проспала? – спрашиваю вместо этого, проходя к ним и усаживаясь на любезно подставленный хвост Шоа-дара.
– Нет. Пару с-с-стандартных часов, – уверяет он, притягивая меня ближе. Обнимает за талию, целуя в висок. – Как себя чувствуеш-шь?
– Так, будто дважды за сутки промерзала до костей и видела несуществующих тварей, а ещё так, будто моё содержимое хорошенько взболтали, – ворчу, устало прикрывая глаза.
Хочется прямо тут улечься и не шевелиться. Можно прямо на Шоа-дара, он тёплый. Впрочем... а почему нет?
– А биосинтезоидный организм может простудиться? – спрашиваю, устраиваясь поудобнее.
– Что ты подразумеваеш-ш-шь под простудой? – спрашивает Са-ард.
– Ну-у-у, кашель там, насморк, повышенную температуру, воспаление лёгких, – перечисляю я, сворачиваясь калачиком на хвосте змея младшего. Как же мышцы ломит.
Смотрю на змея старшего из-под
ресниц.– Нет, – качает он головой. – Биос-с-синтезоидный организм без труда справляется с инфекционными воспалительными процес-с-сами, которые могут развиться после переохлаждения.
Ну хоть на этом спасибо. Но всё же…
– Тогда почему мне так плохо?
– Это мыш-ш-шечная боль после перегрузки. Скоро пройдёт, – проводит ладонью по моей спине Шоа-дар. И принимается мягко разминать плечи.
Зажмурившись, я наклоняю голову вниз, давая ему больше доступа. Едва не мурлыча от удовольствия. За столом повисает напряжённое молчание. Притом, напряжение больше всего ощущается по другую сторону от стола.
На языке вертится много чего, но помня о том, сколько раз меня одёргивали сегодня, я пока не готова лишний раз открывать рот, напрашиваясь на очередную нотацию от Са-арда.
Он тоже не спешит что-либо говорить. Лишь наблюдает молча. Я буквально кожей чувствую его пристальный взгляд.
Стоит ли удивляться, что воцарившуюся тишину нарушает Шоа-дар.
– Ж-шеня, а хочешь, Са-ард отнесёт тебя в кровать и хорош-ш-шенько разомнёт всё, что доставляет тебе беспокойство с-с-сейчас?
С учётом, что сам он уже неспешно массажирует мою спину, вопрос кажется мне слегка странным.
– А почему не ты? – брякаю, не успев задуматься. И буквально чувствую, как ещё сильнее напрягается змей старший. От него так и фонит недовольством.
– Потому что брату с-с-сейчас очень хочется позаботиться о тебе. А тебе очень нуж-шно почувствовать его заботу, – со смешком отвечает Шоа-дар, оглушая своей прямолинейностью. Притом, не только меня.
Резко вскинув голову, я успеваю заметить, как сжимает челюсти Са-ард. Сужает грозно глаза, награждая брата раздражённым взглядом.
Ага, так по нему и видно, что он хочет обо мне позаботиться. Видимо, судьба у меня такая. Элементарную заботу обо мне все в моей жизни проявляют только тогда, когда им это удобно. Если вообще проявляют. И только ради своих целей, а не ради меня самой.
– Мне кажется, ты преувеличиваешь, Шоа-дар, – качаю головой, отворачиваясь. Чувствуя, как глаза начинает щипать от совершенно необоснованной обиды. Не на сурового старшего на-агара, а так, вообще...
Что-то я совсем расклеилась.
Впрочем, это и немудрено после всего пережитого. Да ещё после такого сна. Вот вроде бы бред, а всё равно душа не на месте. Хотя, о чём это я? Она и так не на месте.
– Брат не преувеличивает, – вдруг врывается в мои нерадостные мысли голос Са-арда. И я слышу, как он поднимается с сафы.
А ещё спустя несколько секунд меня осторожно вынимают из рук змея младшего и действительно уносят в спальный отсек.
– Я же не соглашалась, – бормочу с вымученным возмущением где-то на полпути.
– Вслух не соглаш-ш-шалась. Но не ври, что в с-самом деле хотела отказаться, – замечает на-агар ровным тоном.
– Всё-то вы знаете, – фыркаю.
– Не вс-с-сё. И мы договаривались, что ты не будеш-ш-шь мне выкать.
– Мне сложно привыкнуть, – пожимаю плечами.
О том, что его командирские замашки этому привыканию тоже не особо способствуют, я благоразумно умалчиваю.