Икона и крест

– В холодном свете утра наш поступок выглядит так себе. С какой стати мы должны бегать?

– Мы и не бегаем. Просто ложимся на дно, чтобы побить конкурентов.

Утверждение, конечно, спорное, но для препирательств было слишком рано. Я взял гренок.

– Кстати, куда мы направляемся?

– В Девон. У меня там есть убежище – родительский загородный дом. – Зоула наклонилась ко мне и понизила голос: – А еще я знаю, что на уме у Хэрриота и остальных.

ГЛАВА 16

– Что ж, Гарри. Сейчас твои мозги начнут дымиться. В состоянии ли ты переварить мои слова? Не уверена…

– Валяй!

Слово «валяй», наверное, было не лучшим из возможных, но уж что сказал, то сказал.

– Найди то место, где говорится о секретном цикле доктора Ди.

Я ни минуты не сомневался, что Зоула ездит на чем-то из ряда вон выходящем. И действительно, это была классика автомобилестроения, «релиант-симитар».

С трехлитровым движком, легким серебристым кузовом из стекловолокна и приборной панелью как в самолете. На длинном капоте я заметил тоненькие, с волосок, царапинки, но черные кожаные сиденья ничуть не просижены.

Толку от этой притаившейся мощи оказалось не много. Мы ползли со скоростью нескольких миль в час: на трассе М25 велись дорожные работы. В воздухе стоял легкий запах духов и кожи.

Я пролистывал страницы.

– Вот они, эти стихи. Что-то насчет земного и небесного годов, которые «помирились»… И еще: «не собьемся теперь и за триста лет».

– Именно. Первая подсказка. Это все как-то связано с календарями.

– Пока понятно, – сказал я.

– Только пока. Теперь – следующая улика. Что связывает Томаса Хэрриота и Джона Ди?

– Оба принадлежали к «Школе Ночи».

Дорожные работы заканчивались. Зоула смотрела вперед, выискивая брешь и готовясь к рывку.

– Ты меня поразил, Гарри! – призналась она. – Вот уж не ожидала, что вшивый лавочник может знать что-либо подобное.

– Мне известно, – продолжил я, – что лучшие умы того времени собирались у Уолтера Рэли – в его лондонском доме, в Дарем-Хаусе. Например, Фрэнсис Дрейк, путешественник и исследователь, Молине, один из создателей земного и небесного глобусов, Кристофер Марло, драматург, Джон Ди, придворный астроном, Томас Хэрриот, математик… Были и другие. Я знаю, что некоторые из них имели доступ к королевскому уху. Знаю, что их обвиняли в атеизме, богохульстве и отправлении странных обрядов. На самом деле темой их бесед становились самые разные вещи: насколько правдив Ветхий Завет, теория Коперника, новая математика, навигация… Они одной ногой стояли в современной науке, готовили почву для исследования всего земного шара и будущего могущества Англии. А так о «Школе Ночи» я знаю совсем немного.

Теперь дорога была свободна от дорожных служб. Зоула приметила щель и воткнула передачу. Я почувствовал жесткий толчок в спину, и мы с ревом пронеслись мимо стада машин. Она сказала:

– Там есть волшебный треугольник: Рэли, Хэрриот и Джон Ди. Теперь позволь дать тебе третью подсказку. Глянь, какую надпись оставила королева Елизавета на донесении Джона Ди.

– «Quod defertur non aufertur», – прочитал я. – Она говорит Джону Ди, что отложить на время – не значит забыть вовсе. Потом это было вычеркнуто и заменено на «jacta est alia» – «жребий брошен».

Зоула незаметно разогналась до сотни миль в час.

– Что за жребий, Гарри?

– Он как-то связан с тайным кругом и календарем?

– Умный мальчик, соображаешь. Теперь давай я расскажу тебе о секретном календаре Джона Ди. У нас есть високосные годы, потому что в году не ровно триста шестьдесят пять дней, так? Около четверти суток остаются неучтенными.

– Поэтому к каждому четвертому году добавляется один день. Мы ввели високосный год.

– Что и делалось со времен Юлия Цезаря. Вот только та разница немного отличается от четверти суток.

Счет был по-прежнему не совсем точен, и календарь шел чуть-чуть не в ногу с временами года. За человеческую жизнь накапливалось немного, однако за те тринадцать веков, что церковь пользовалась римским календарем, отставание достигло десяти дней. В конце концов Санта Клаус заявился бы к нам посреди лета.

– Так ведь григорианский календарь, которым мы пользуемся до сих пор, вроде как лишен этого недостатка. Насколько я помню, там учитываются не все високосные года.

– Исключаются все года с двумя нулями, кроме делящихся на четыреста. Двухтысячный год был високосным, а тысяча девятисотый – нет. Григорианский календарь повторяет четырехсотлетний цикл. Но и это еще не все, Гарри. Этот календарь был католическим. Его в тысяча пятьсот восемьдесят втором году ввел папа Григорий Тринадцатый, он же пьяница и бабник по имени Уго Бонкомпаньи. Так что протестантские страны стояли перед выбором: то ли придерживаться старого календаря и год от года ухудшать свое положение, то ли стиснуть зубы и принять превосходящий его католический. Это был вопрос жизни и смерти. Календарь определял время религиозных праздников, а между католической и протестантской идеологиями шла война, в которой все средства были хороши.

– Ты к чему клонишь? Джон Ди, что ли, изобрел новый календарь?

Зоула кивнула. Стрелка спидометра замерла на ста десяти милях в час. Промелькнули указатели на Саутгемптон.

– Что это была за прелесть! Для начала, он лучше выполнял главную задачу календаря, о которой думали и папа Григорий, и Филипп Испанский. Нужно было добиться, чтобы двадцать первое марта – отправной пункт для всех расчетов, связанных с Пасхой, – как можно точнее приходилось на весеннее равноденствие. Это когда день равен ночи.

– Зоула, я не отрицаю, что ходил в рядовую общеобразовательную школу, но что такое весеннее равноденствие, мне известно. И почему это так важно?

– Четыреста лет идет скрытая от глаз война. Она не затихла до сих пор. Даже сегодня мы о ней мало что знаем.

– Война?

– Между Христом и Антихристом.

Я на нее так и уставился. Она не шутила.

– Ты всерьез?

– Не то слово, Гарри. Война за души людские, и тут не обходится без календаря. Современный календарь – григорианский – включает четырехсотлетний цикл, в каждом из которых по девяносто семь високосных лет. Скучные цифры, непонятные трудящемуся до изнеможения сил крестьянину. А Ди выработал куда более совершенную систему високосных годов, при которой календарные даты шли в полном соответствии с временами года. Восемь из них повторялись в тридцатитрехлетнем цикле.

– Тридцатитрехлетнем?

– Да, равном возрасту Христа. Со временем поймешь, Гарри. Для простого человека, жившего в шестнадцатом веке, календарь, в котором учитываются не только времена года, но и продолжительность жизни Христа, – такой календарь казался бы даром Всевышнего. Календарь папы Григория был бы посрамлен.

Протестантские государства приняли бы календарь Ди, а католики наконец-то получили бы по заслугам.

– И все из-за високосных годов?

– Умный мальчик! Первый цикл – с первого года по тридцать третий. Високосные годы: четвертый, восьмой, двенадцатый, шестнадцатый, двадцатый, двадцать восьмой и тридцать второй. Второй цикл повторяет первый и длится с тридцать четвертого года по шестьдесят шестой. И так далее.

– Четырехлетние промежутки между високосными годами? Как в григорианском календаре?

Зоула помотала головой, нажала на акселератор и обогнала вереницу машин.

– Не совсем. Между последним високосным годом одного цикла и первым високосным годом следующего пропуск в пять лет.

– Не слишком ли сложно? Как их вычислять?

– Проще простого. Возьмем две тысячи четвертый год. Разобьем его на 20 и 04, а потом сложим – получится 24. Двадцать четыре делится на четыре, значит, по системе Ди этот год – високосный. Как мозги, Гарри? Поджариваются помаленьку?