Икона и топор
Шрифт:
Хотя именно Сперанский подготовил к печати последнее создание общественно-политической мысли Радищева, трактат «Хартия российского народа», он не очень сочувствовал радищевской абстрактной риторике [780] . В первый период своей государственной деятельности Сперанский был занят решением сугубо практических задач: реформированием хаотического управления российскими финансами, установлением четкой системы ответственности и разграничением обязанностей в новых министерствах. Сознавая, сколь необходимы стране образованные чиновники, он содействовал основанию двух новых учебных заведений для их подготовки — политехнического института и лицея в Царском Селе. Лицей в особенности стал главным рассадником преобразовательных идей в среде российского дворянства [781] .
780
126. Raeff. Speransky, 23, примеч. 2.
781
127. См.: А.Яхонтов. Исторический очерк Императорского Лицея. — Париж, 1936.
После сближения Александра с Наполеоном и Тильзитского мира 1807 г. идея радикальной реформы российской государственности по французскому образцу получила решительную поддержку. Сперанскому было поручено составить негласный план преобразований, и он предложил учредить конституционную монархию с разделением полномочий, присвоить Сенату функции верховного суда и создать подчиненную центральному законодательному органу систему представительной власти
782
128. Raeff. Speransky, 119–169.
Этот хитроумный и несколько эклектичный проект 1809 г. осуществился лишь в том смысле, что сам Сперанский был назначен секретарем Государственного совета. Решение Сперанского усилить налогообложение дворянства и ввести для всех государственных служащих постоянные проверочные экзамены вызвало недовольство дворян. Человек скромного происхождения, которого общество связывало с французским влиянием, Сперанский, естественно, оказался под ударом, когда Наполеон вторгся в Россию. И хотя лишь годом раньше Александр заверял Лагар-па, что «либеральные идеи берут свое» [783] в России, в 1812 г. он отставил Сперанского и сослал его на восток. Вместе с ним отошел в тень наиболее основательный план укрепления российской монархии с помощью представительных и конституционных форм правления; новые планы такого рода появились почти через столетие.
783
129. Письмо Александра Лагарпу от 12 марта 1811 // СРИО, V, 1870, 41.
Глашатай самодержавного консерватизма Николай Карамзин эффектно выступил на политическую арену со своей «Запиской о древней и новой России». Произведение это, написанное в 1812 г. по просьбе сестры царя, являлось прямой полемической атакой на Сперанского. Царь был восхищен «Запиской» Карамзина и пригласил его поселиться в Аничковом дворце, где он, закрепив свое положение нового придворного фаворита, написал свою знаменитую многотомную «Историю государства Российского».
Карамзин был повидавшим мир аристократом, чьи сочинения и журналистская деятельность уже снискали ему репутацию западника и обновителя языка. Подобно другим новоиспеченным политическим консерваторам, объявившимся после Французской революции, Карамзин предпочитал мудрость истории абстрактным законам, господство «народности» — владычеству «форм». Он путешествовал за границей в 1789 г., во время революции, и приобрел там подлинное отвращение к революционным лозунгам. В оде Александру по случаю его коронации он наставительно замечал:
Свобода — там, где есть уставы, Свобода мудрая свята, Но равенство — мечта [784] .Выстроенный в конце XII столетия собор св. Дмитрия во Владимире (илл. IX) свидетельствует о творческом развитии византийской архитектуры, начавшемся во времена Киевской Руси и особенно характерном для этой лесистой сердцевины Великороссии. Изукрашенный «белый камень» (известняк и раствор) заменил здесь византийский кирпич и цемент, по-прежнему использовавшиеся как в Киеве, так и в Новгороде, — способствуя возникновению простых и массивных структурных форм и появлению поверхностей, пригодных для лепного ваяния, в то время как прежде ваятель касался лишь недолговечных деревянных поверхностей. Следы влияния армянского и романского стилей в структурных формах и в барельефном изобилии экзотической флоры и фауны — все это подтверждает более или менее космополитический характер домонгольской русско-византийской культуры.
Позднейшая архитектура того же края отражает растущую нетерпимость Московского государства не только к мирской тематике сакральных изображений, но и к скульптуре как таковой. И тем не менее новое стремление к изобретательности в церковной архитектуре сопутствует неуклонному возрастанию роли монастырей. Воздвигнутая в начале XVI в. над воротами в женский монастырь Покрова Пресвятой Богородицы в Суздале церковь Благовещения (илл. X) — одно из множества свидетельств строительства церквей особого богослужебного назначения, необходимых все более приверженному ритуалам и церковности обществу. Поклонение Богородице было особенно истовым на русском Севере (там и вошло в обычай празднование Покрова Богородицы); а три асимметричных купола — характерная черта суздальской архитектуры — являют отображение в камне декоративных, луковичных маковок прежних деревянных церквей.
Собор св. Дмитрия во Владимире, 1197 г.
Церковь Благовещения над воротами женского монастыря Покрова Пресвятой Богородицы в Суздале, начало XVI в.
Церковь Богоявления в селе Челмужи. Карелия, 1605 г.
Церковь Преображения в Кижах. Карелия, 1714 г.
В позднемосковские времена строгие полукружия византийских куполов полностью сменились устремленными ввысь стрельчатыми шатровыми крышами и луковичными маковками, сперва оформившимися в деревянной архитектуре Севера. Вверху (илл. XI) представлена относительно простая по конструкции церковь Богоявления, выстроенная в 1605 г. в Карелии, в селе Челмужи. Все возраставшее значение колокольного звона в богослужении Московского государства объясняет наличие большой колокольни, которая — что характерно — составляет единое целое с храмом. Крутые скаты крыш и башен сбрасывали снег и предохраняли массивные горизонтальные бревенчатые строения, нередко поднятые над землей, чтобы облегчить доступ в храм через сугробы. Пожары и мороз за редкими исключениями уничтожили эти старинные церкви в относительно малонаселенных районах Карелии, а также к северу и востоку от Архангельска, где советская экспедиция недавно обнаружила деревянные церкви и часовни, выстроенные еще в XIV в.
Несметное изобилие луковичных маковок и куполов в столетии, воспоследовавшем за строительством церкви в Челмужах, свидетельствует и о растущей озабоченности внешним контуром храма, и о неприятии в деревне и в старой Московии как неовизантийского стиля, который поощрялся патриархом Никоном, так и чисто западной архитектуры, внедрявшейся Петром Великим. В то самое время, когда Петр строил полностью западный город Санкт-Петербург возле устья реки Невы, впадающей в Балтийское море, приверженцы старого порядка воздвигали великолепный храм Преображения (илл. XII) на одном из тех карельских озер, откуда берет начало Нева. Очертания этой церкви в Кижах на Онежском озере уподоблялись зубчатой ели — дереву, из которого и был большей частью срублен храм.
784
130. Цит. в: Очерки… журналистики, 147.
С блеском и эрудицией он упорно доказывал необходимость возвращения к былому абсолютизму. Простота его вывода импонировала людям эпохи, смущенным изобилием новых преобразовательских прожектов и внезапным превращением главного европейского
реформатора Наполеона в недруга России. А изощренность Карамзинской аргументации повышала интеллектуальный престиж консерватизма. Его рассмотрение возможных политических альтернатив было типичным для Просвещения и роднило его со Сперанским. Анархия представлялась ему худшим разрешением политических проблем, и почти так же плох был деспотизм. Республиканский образ правления в теории был наилучшим, но пригодным только для небольшой страны. Владычество аристократии ведет лишь к распаду державы и политическому засилью иностранцев. Таким образом, лучшей формой власти для России оказывается самодержавная монархия [785] .785
131. См. рассмотрение вопроса в: Н.Булич. Очерки по истории русской литературы и просвещения с начала XIX века. — СПб., 1902, I, 273–303; также: Очерки… журналистики, 132–152 — о воздействии Карамзина на журналистику и литературу; и: R.Pipes. Karamzin's Mcmoiron Old and New Russia. — Cambridge, Mass., 1959, анализ и перевод текста; его же: Karamzin's Conception of the Monarchy // HSS, IV; W. Mitter. Die Entwicklung der politischen Anschauungen Karamzins // FOG, Bd. 2, 1955, 1 65-285; H.Rothe. Karamzinstudicn II //ZSPh, Bd. XXX, Heft 2, 1962, 272–306.
Пру всем своем изяществе, построения Карамзина остаются немногим более, нежели нападками на обновление, подкрепленными апелляцией к чувствам и казуистикой. Он безосновательно объявляет Сперанского «переводчиком Наполеона», выдвигает сомнительное утверждение, будто дворянство — более надежная опора трона, чем чиновничество, и льстит невежеству мелкопоместных дворян, высмеивая вводимый Сперанским образовательный ценз для занятия должностей на государственной службе. Его «История» также, при всем обаянии авторского стиля и эрудиции, имеет пропагандистскую установку. Вся история сводится к торжеству государства, являющегося царской вотчиной, и нравственные свойства царя предопределяют его успех или неудачу. Многие десятилетия обзоры истории России были всего лишь парафразами карамзинского сочинения, которое местами кажется ближе к историческим романам Вальтера Скотта, чем к аналитической истории.
Карамзин был своего рода монастырским летописцем в современном облачении. Он заново ввел в обиход санкт-петербургских интеллектуалов многие старомосковские исторические верования: например, убеждение, что все зависит от царя, что Промысл Господень оберегает Россию, если та хранит верность заветам предков, и что иностранные нововведения были источником всех российских бед. В один голос со старообрядцами и казацкими обожателями московской старины он проповедовал ненависть к бюрократии и компромиссам; но он сделал эту позицию по-новому привлекательной для Санкт-Петербурга, предположив, что истинными союзниками царя являются не заступники древних обычаев и старинных вольностей, а дворянство как таковое. Всякое умаление привилегий, которыми Екатерина мудро его наделила, опасно для России. Карамзин осуждает Ивана Грозного и Петра Великого за их безразличие к прочным общественным установлениям и превозносит юродивых и ясновидящих, обличавших безоглядные новшества и всякое западничество. По-видимому, Карамзин и себя считает неким новоявленным придворным провидцем, указующим Александру на гибельность либерализации.
Карамзинский герой русской истории — Иван III, выразитель идеи самодержавия в чистом виде, под победные знамена которого стекалось тогдашнее рыцарственное дворянство, готовое к героическим битвам. В своей повести «Марфа-посадница, или Покорение Новагорода» Карамзин восславляет завоевание города Иваном III. «Им должно было предвидеть, — говорит о новгородцах «издатель сей повести», — что сопротивление обратится в гибель Новугороду, и благоразумие требовало от них добровольной жертвы» [786] . В увещевательной речи один из бояр-покорителей замечает, что «народы дикие любят независимость, народы мудрые любят порядок, а нет порядка без власти самодержавной». К концу повести князь Холмский высказывается под стать любому диктатору нового времени: «Не вольность, часто гибельная, но благоустройство, правосудие и безопасность суть три столпа гражданского счастия» [787] . Любопытно и поучительно наблюдать, как советские истолкователи защищают «прогрессивность» подчинения Новгорода Ивану III и Карамзинскую интерпретацию этих событий вопреки прославлению Марфы и новгородской вольности революционерами-декабристами [788] .
786
132. См. пересказ повести и цитаты в: Булич. Очерки, I, 82; а также: Карамзин. История государства российского. — СПб., 1819, 2-е изд., VI, 130–132.
787
133. Цит. в: Булич. Очерки, I, 82.
788
134. См. в особенности: К.Рылеев. Отрывки думы «Марфа Посадница» и примечания к ним //ЛН, LIX, 1954, 23–24.
Постепенно консерватизм Карамзина восторжествовал при дворе и вынудил сторонников реформ занять во второй половине царствования Александра более радикальные позиции, нежели те, что отстаивал Сперанский. Западноевропейские впечатления офицерства во время последней войны с Наполеоном оказались чреваты новыми идеями. Александр позволял лелеять прежние надежды на «реформу сверху», туманно намекая, что и Россия когда-нибудь получит конституцию по образцу той, какую он даровал Польше, и назначив комиссию во главе с Новосильцевым для выработки таковой в федеральном масштабе.
Политические реформаторы, которых история окрестила декабристами, были, в сущности, всего лишь прошедшими войну офицерами, надеявшимися сделать Россию достойной того высокого призвания, которое открылось ей после победы над Наполеоном. Объединяло их в основном общее противостояние: аракчеевским военным поселениям, бессмысленному и мелочному бюрократическому произволу, восшествию Николая I на престол. Отчасти же им просто надоела российская действительность, и они намеревались «пробудить Россию от спячки», показать себя на родине такими же героями, какими были за рубежом. Поначалу они называли себя «российскими рыцарями» и «свободными садовниками» и вынашивали самые туманные замыслы от построения сети каналов, соединяющих великие реки России, до присоединения Сербии, Венгрии и даже Норвегии [789] . Зачатком декабристского движения был созданный гвардейскими офицерами в начале 1817 г. «Союз Спасения или истинных и верных сынов отечества», и такие патриотические журналы, как «Сын отечества», вовсю использовались для публикации их первоначальных проектов политических реформ [790] .
789
135. См. поразительные сорок шесть пунктов устава, составленного графом Мамоновым для своего замышляемого общества «Российских рыцарей», в ценной антологии: Из писем и показаний декабристов. Критика современнаго состояния России и планы будущаго устройства / Под ред. А.Бороздина. — СПб., 1906, 145–148. Тайное «Общество соединенных славян», бывшее одной из последних (и наиболее радикальных) групп, примкнувших к декабристскому движению, избрало своей эмблемой четыре якоря, обозначавших Белое, Черное, Балтийское и Средиземное моря, каковые они считали естественными границами всеславянской федерации, которой потребуется флот и большой порт на каждом море. См.: М.Нсчкина. Общество соединенных славян. — М. — Л., 1927, 91–92, 104–106 и вкладыш с символикой общества.
Содержательный, но недокументированный очерк движения представляет кн.: M.Zctlin. The Decembrists. — NY, 1958. Более подробно и документирование исследование: М.Нсчкина. Движение декабристов. — М., 1955, в 2 т.; библиография советских работ по истории движения, опубликованных в 1928–1959 гг., издана под редакцией Нечкиной и под тем же заглавием: Движение декабристов. — М., 1960; их идеи рассматриваются в кн.: В.Семевский. Политические и общественные идеи декабристов. — СПб., 1909; и: Н.Lemberg. Die nationale Gedankenwelt der Dckabristen. — Koln, 1963. Новые материалы о прежде обделенном вниманием Мамонове см. в статьях Лотмана, указанных в библиографии «Движение..'.», 79, 199.
790
136. О диапазоне этих журналистских начинании см.: Очерки… журналистики, 194–235.