Императорский Балтийский флот между двумя войнами. 1906–1914 гг.

Уверенно разрезая морскую гладь, несся «Адмирал Макаров» по Тирренскому морю. Спокойно светила луна, купая серебряные лучи на морской поверхности. Все было, как всегда, но не часто случалось, что корабль был полон пережившими столь большое несчастье людьми, сколько отчаяния и горя в их душах, но и благодарности за чудесное спасение.

Рано утром крейсер вошел в Неапольскую гавань. Предупрежденные по радио портовые власти выслали навстречу буксиры, которые поставили его у пристани. Множество санитарных повозок ожидало нашего прихода, и началась разгрузка раненых.

Представители власти выражали крейсеру самые искренние чувства благодарности. Но, в сущности, мы ведь исполнили только человеческий долг, и разве моряки русского Императорского флота могли отнестись иначе к несчастью другой нации.

У ворот порта стояла огромная волнующаяся толпа народа, которая наблюдала, как грузили раненых. Итальянцы очень экспансивны, и полиции было трудно сдерживать толпу, которая старалась прорвать цепь и ворваться в порт, чтобы подойти к крейсеру и приветствовать экипаж. Когда же в воротах появилась группа гардемарин и наших матросов, то чувства толпы вылились на них. В первый момент нашим людям показалось, что их итальянцы растерзают в порыве своих чувств, но все обошлось благополучно, и только одежда оказалась помятой, когда их поднимали на руки.

В этот день русские моряки оказались героями дня. Все газеты Италии на все лады нас расхваливали, и везде, где мы появлялись, нам устраивали овации.

Командир не хотел задерживаться в Неаполе, чтобы еще успеть принять участие в спасении пострадавших в Мессине. Поэтому, как только погрузка угля была закончена и были приняты перевязочные средства и провизия, мы вышли в море.

Подойдя к Мессине, мы увидели наш отряд, а также наших станционеров в греческих водах – канонерские лодки «Хивинец» и «Кореец» [214] . Кроме того, на рейде стояли два английских крейсера и несколько военных кораблей других наций. Впоследствии в заграничной печати стали появляться описания спасения пострадавших жителей Мессины. Причем всегда умалчивалось, что главная роль в спасении принадлежала русским морякам. Но в тот момент было бесспорно, что мы оказали наибольшую помощь.

214

В оказании помощи жителям Мессины принимали участие канонерские лодки «Гиляк» и «Кореец».

Крейсер опять вошел в гавань и встал на прежнее место. Других военных кораблей в гавани не было. Немедленно две роты были спущены на берег. А крейсер начал принимать раненых.

Насколько было опасно подходить к берегу, можно судить по случаю со «Славой», которая хотела встать на якорь сравнительно далеко на рейде. Выбрав по карте подходящую глубину, командир, капитан 1-го ранга Любимов [215] , приказал на этом месте отдать якорь. Старший офицер скомандовал: «Из правой бухты вон, отдать якорь». Якорь полетел воду и потянул канат, который начал сучить (т. е. он со страшной быстротой тянулся за якорем). Надо заметить, что корабли становятся только на такой глубине, которая в полтора раза меньше длины каната, вытравленного за борт. Иначе они легко могут быть сорваны с якоря, который удерживается в грунте тяжестью каната. Так было рассчитано и на «Славе». Но оказалось, что глубина по карте совершенно не соответствовала действительной глубине. Канат вытравился до «жвака-галса» (т. е. до самого конца), стопор не выдержал, и он ушел с якорем на дно. Оказалось, что оно настолько деформировалось после землетрясения, что если в этом месте оказался провал, то в другом могла образоваться мель. Поэтому и входить в гавань было далеко не безопасно [216] .

215

Автор не точен – капитан 1-го ранга П.Я. Любимов в тот период командовал линейным кораблем «Цесаревич», командиром «Славы» был капитан 1-го ранга Э.Э. Кетлер.

216

В рапорте контр-адмирала В.И. Литвинова морскому министру от 15 января 1909 г. этот случай излагался совершенно иначе: «Утром 16-го декабря во время постановки на якорь на Мессинском рейде линейный корабль “Слава” потерял правый якорь, канат которого лопнул на вертлюге последней смычки у жвака-галса, и, не смотря на то, что к якорю был привязан томбуй, он вследствие большой глубины (около 150 сажен) найден не был. Случай потери якоря произошел из-за неверного определения места корабля старшим штурманским офицером, который, в свою очередь, был введен в заблуждение тем, что, определяясь по пеленгам, принял маяк Pounta Secca за Pounta Ronieri, разрушенный до основания бывшим накануне землетрясением» (РГАВМФ. Ф. 417. Оп. 1. Д. 3769. Л. 286).

Старшим штурманским офицером «Славы» в то время был лейтенант Борис Петрович Дудоров.

Перед нами были опять развалины Мессины. Большая гостиница «Тринакрия» продолжала гореть. Над нею стояли клубы дыма, но другие пожары прекратились. Набережная в порту представляла оригинальную картину: по ней были рассыпаны груды апельсинов, высыпавшихся из ящиков, приготовленных к отправке за границу. Видимо, за неимением другой пищи местные жители питались ими.

Теперь уже было заметно, что итальянцы приняли кое-какие меры – имелись санитарные и питательные пункты. Но, в общем, картина была еще непригляднее: валявшиеся во множестве трупы быстро разлагались, с берега несло нестерпимым трупным запахом; появились мародеры, грабившие все, что было ценного под развалинами; было много бешеных собак, питавшихся человеческим мясом.

Нашим командам строго-настрого запретили брать что-либо из всюду валявшегося имущества. Никто не имел права взять даже открытку на память. Это было чрезвычайно важно, чтобы потом не стали говорить, что и русские моряки мародерствовали. Соблазн же был очень велик – мы то и дело натыкались на самые разнообразные товары, валявшиеся у разрушенных магазинов. Казалось совершенно безобидным взять какую-нибудь безделицу на память. Но ни один человек из состава экипажей русских кораблей не взял ничего. Наоборот, наши матросы поймали нескольких грабителей-итальянцев и передали властям, которые с ними расправлялись весьма круто [217] .

217

В качестве примера приведем рапорт корабельного гардемарина Людомира Адамовича на имя помощника старшего офицера «Адмирала Макарова» старшего лейтенанта С.Д. Коптева:

«16-го сего декабря я был отправлен с командой в 11 человек нижних чинов крейсера на раскопки в Мессину. Около трех часов дня, когда на смену пришла 2-я рота, ко мне прибежал комендор Москалев и доложил, что он и кочегар Мищенко заметили, что вооруженный итальянский патруль из трех человек на соседней улице взламывает несгораемый шкаф и знаками приглашает их принять участие во взломе. Мищенко остался наблюдать за патрулем, а Москалев прибежал ко мне. Взяв артиллерийского квартирмейстера Крюкова и комендора Николаева, я по указанию Москалева направился на соседнюю улицу, где и застал кассу уже взломанной, а трое итальянских солдат были заняты выгрузкой содержимого. Я приказал отнять у патруля ружья, что и было быстро исполнено Крюковым, Москалевым и Николаевым, несмотря на слабое сопротивление не ожидавших этого итальянцев. Затем я приказал обыскать их, причем у двух было отобрано по пачке банковских билетов, а у третьего платок, наполненный золотом и медью. По-видимому, были деньги у них и под одеждой, <часть текста утрачена>. Положив <…> в кассу, я отправил Николаева поискать вблизи какой-нибудь итальянский патруль с офицером и привести его к кассе. Итальянцы бежать не пытались, а предлагали команде поделиться. Спустя минуты две после ухода Николаева я увидел, что по соседней улице проходит ружейный взвод с офицером, по-видимому, генералом. Когда ему было доложено о случившемся, он поблагодарил и немедленно отрядил пять человек для высылки к кассе. Указав посланным кассу и мародеров, я с командой отправился на крейсер. Уходя, я видел, что к кассе был поставлен часовой, а итальянских солдат грабителей трое других куда-то повели. Считаю своим долгом донести Вашему Высокоблагородию об этом случае, в котором команда крейсера проявила себя с самой лучшей стороны. Нижние чины, зная, что патруль может оказать вооруженное сопротивление, быстро и ловко исполнили мое приказание» (РГАВМФ. Ф. 770. Д. 13. Л. 279–279 об.).

Днем я опять был послан со своей ротой на раскопки. Мы проработали до заката солнца. Теперь стало еще труднее отыскивать места, где можно было предполагать, что находятся заживо погребенные.

Жители повели нас к одному дому и уверяли, что в нижнем этаже кто-то подает признаки жизни. Работа оказалась очень трудной и опасной. Все стены имели большие трещины и грозили в любой момент рухнуть. Но я, принимая возможные предосторожности, разрешил работать. Вдруг ко мне подошел какой-то итальянский офицер и стал доказывать, что мы должны прекратить работу, и показывал на трещины. Я объяснил офицеру, что отлично понимаю всю опасность, но мы слышим стоны из-под развалин, поэтому должны стараться спасти этого человека, хотя бы и рискуя самим пострадать. Он отчего-то был недоволен этим, пожал плечами, выругался и ушел. Толпа же итальянцев была очень довольна, что я не сдался на убеждения офицера, и выражала нам одобрение. К счастью, опасения офицера оказались напрасными и стены, пока мы работали, не развалились, и удалось откопать полуживого мужчину, которого отправили на санитарный пункт.

После этого нас потащили к другому дому. Там, несомненно, в нижнем этаже был живой человек. Совершенно явственно доносились его крики, стоны и плач. Мы энергично принялись за дело и скоро добрались до стены, за которой были слышны эти звуки. Пришлось ее проламывать и через небольшое отверстие приникнуть внутрь. Это оказалась лавочка съестных припасов. В ней на стуле сидел молодой парень, лет двадцати, жевал шоколад и то и дело всхлипывал. На расспросы подскочившего к нему итальянца он мычал и показывал куда-то рукою. Добиться от него толку было невозможно, а мы хотели знать, надо ли искать других людей. В результате пришедший на помощь другой итальянец добился, что несчастный говорит, что его родители уехали в Катанию, оставили его одного и он просит и его отпустить к ним. Во всяком случае, было ясно, что он не в своем уме и ничего от него добиться нельзя. Ведь несчастный провел три дня в полной темноте и одиночестве после страшного землетрясения, и неудивительно, что его мозг не выдержал.

Но задерживаться не приходилось, пошли дальше. Опять гора развалин, из-под которых слышатся слабые стоны. Опять работа и опасность быть засыпанными. Наконец добрались до кровати, на которой лежала женщина. Ее ноги были придавлены обломками, а туловище оставалось свободным. Освободив ее, мы увидели, что ноги совсем раздавлены и, наверно, уже началась гангрена. Мы отправили ее на перевязочный пункт, но едва ли ее можно было спасти.

Это была последняя жертва, которую нам удалось откопать, и дальнейшая работа никаких результатов не дала. Извлекли лишь несколько трупов в ужасном состоянии. Злополучные родственники, которые просили нас их откапывать, были в отчаянии. Ужасно тяжело было видеть, как родители убивались над своими детьми, видеть это неподдельное человеческое горе.

Шли все дальше. Вдруг из-за угла выскочила собака с пеной у рта и бросилась на нас. Предупрежденный, что много бешеных собак, я выхватил револьвер и ее подстрелил. Видели и другую собаку в таком же состоянии, которую на наших глазах убил итальянский солдат.

Начинало смеркаться. Пора было возвращаться на крейсер. Мы повернули к набережной, по направлению горящей гостиницы. Она должна была служить нам маяком. Чем больше темнело, тем более трудно и жутко было идти. Приходилось лазить по обломкам, и это было очень тяжело. Взошла луна и осветила своим мертвенно бледным светом хаос развалин. Казалось, что мы идем по какому-то месту ужасов. Так можно себе представить картину конца мира – все повергнуто в развалины, мертвая тишина, и валяются трупы. И какие трупы! С раздутыми животами, посиневшие, скрюченные – ужасные. Их вид вселял страх и отвращение. Хотелось закрыть глаза и заткнуть нос, чтобы не ощущать этот противный сладковатый трупный запах. Хотелось скорее выбраться из этого страшного мести. Но не тут-то было, груды обломков замедляли ход, приходилось то подниматься, то спускаться вниз. Мы подвигались чудовищно медленно. Казалось, никогда из этого места не выберемся, точно нас держат костлявые руки мертвецов.

Первоначально нам казалось, что мы совсем близко от порта, но оказалось, что из-за разрушенных улиц и в поисках ходов мы заблудились. Пришлось несколько раз возвращаться. Уже было около 10 часов, когда мы добрались до гавани [218] .

Картина разрушения Мессины так врезалась в мою память, что и теперь, когда прошло с тех пор много десятков лет, она ярко встает перед глазами: страшное царство разрушения, освещенное таинственным светом луны, обоняние трупного запаха.

218

В документах крейсера «Адмирал Макаров» сохранился рапорт лейтенанта Г.К. Графа на командира корабля: «Доношу Вашему Высокоблагородию, что командою крейсера, в моем присутствии в первый съезд было спасено: 1 мужчина и 1 женщина, второй съезд тоже: 1 мужчина и одна женщина. Лейтенант Граф. № 22. г. Александрия, 22 декабря 1908 г.» (РГАВМФ. Ф. 770. Д. 13. Л. 275).