Имперский крест

Профессор Терехов отпил вина, и тут шкала приемника осветилась желтым светом. Динамик зашуршал помехами, и сквозь эти помехи пробился слабый человеческий голос:

– Борис… Борис, ты слышишь меня…

– Я здесь! – крикнул Терехов и, уронив бокал с вином на ковер, бросился к приемнику.

В последнее время сеансы связи с пропавшим братом становились все реже и короче. Объяснения этому факту профессор не находил, как не находил он объяснения и тому, что брат, пропавший из нашего мира больше двадцати лет назад, общается с ним при помощи старого приемника.

– Саша, ты слышишь меня? – крикнул профессор Терехов.

– Да… – отозвался далекий, кажущийся нереальным голос. – Как продвигается работа по сбору предметов?

– Я над этим работаю, Саша! Есть уже три предмета, и сейчас мой парень отправился за четвертым!

– Пусть твой парень поторопится… я стра… но… уже не… – Треск помех стал громче и практически заглушил последние слова Александра Терехова.

Потом приемник замолчал, и панель его погасла так же внезапно, как загорелась. Несколько минут профессор стоял возле комода, сунув руки в карманы своего красного восточного халата и напряженно глядя на приемник, потом вздохнул и вернулся в кресло. Вероятно, связи с братом сегодня больше не будет.

Александр Терехов исчез в тысяча девятьсот восемьдесят пятом году вместе с передвижной лабораторией и всем, что там находилось. Через несколько минут лаборатория вновь вернулась в наш мир, но Александра там не было. Не– доставало и нескольких вещей, которые Александр сложил перед экспериментом на железный столик.

Много лет Борис пытался определить, в какую точку пространственно-временного континуума переместился брат, однако попытки эти оставались безуспешными. До тех пор, пока Александр не объявился сам – пусть всего лишь в виде далекого голоса, доносившегося из динамиков старенького «Рассвета».

Профессор Терехов много раз пытался узнать у брата, где тот находится, однако стоило ему заговорить об этом, как сеанс связи тут же заканчивался, и приемник снова умирал.

Борис Алексеевич много об этом размышлял и в конце концов пришел к выводу, что таинственная сила, обеспечившая ему связь с братом, тщательно следила за тем, чтобы Александр не сболтнул лишнего. О причинах подобного подхода можно было только гадать.

Профессор взглянул на осколки бокала, нахмурился, но поднимать не стал, а просто задвинул их под столик ногой, обутой в мягкий кожаный тапок с загнутым кверху носком. Купленные пятнадцать лет назад на стамбульском рынке, тапочки до сих пор служили Терехову верой и правдой.

Все еще бросая на приемник быстрые взгляды (привычка, приобретенная за долгие годы), профессор подвинул к себе новый бокал и наполнил его вином почти доверху.

Потягивая вино, он припомнил слова брата, которые когда-то удивили и заворожили его.

– Изучая двойные звезды, – сказал тогда Александр, – я обратил внимание на одну странную особенность: хотя «связаны» друг с другом светила разных классов, многие характеристики у них совпадают. И чем старее этот «дуэт», тем таких совпадений больше. И тогда я предположил, что большая звезда воздействует на малую, превращая ее в свое подобие. Но какими средствами? Не время ли переносит информацию, заставляющую одну звезду принимать облик другой? Чтобы выяснить это, я навел на звезды телескоп, объектив которого закрыт так, чтобы ни свет, ни какое-либо другое излучение не влияли на показания приборов. И приборы показывали удивительные вещи. У окуляра телескопа, наведенного на звезду, изменилась частота колебания кварцевых пластинок. А у гироскопа, подвешенного к весам, изменилась масса. Тогда я навел телескоп на ту точку неба, где звезда, по расчетам, должна находиться сейчас. И снова зафиксировал тот же «поток времени».

– Саша, а где доказательство, что именно поток времени идет от звезд? Может, это и не время вовсе, а какое-то новое, незнакомое нам явление?

– Возражение справедливое, Борис. Но тут важно другое: что-то все-таки со звезд приходит. В том числе и оттуда, где звезда была раньше. Какая-то информация. А это значит, что прошлое живет рядом с нами, только в другом измерении, и когда-нибудь мы сможем пересекать реку времени в любых направлениях.

– Прошлое существует в единственном варианте. Его нельзя изменить.

– Надеюсь, что кто-нибудь когда-нибудь докажет тебе обратное.

Воспоминание о том кухонном разговоре настроило профессора Терехова на сентиментальный лад. Он смахнул с ресниц слезы, поднял бокал и осушил его до дна. Потом потянулся за бутылкой, но тут лампочка на панели управления Машины судорожно замигала, и громкий гудок зуммера пронзил пропитанную парами атмосферу комнаты.

Терехов поднялся с кресла и заспешил к Машине. Квантовая камера-ресивер, которую они с Егором окрестили «почтовым ящиком», стояла на специальном деревянном постаменте. Терехов мягко прошелся подушечками пальцев по клавишам настройки, мысленно досчитал до пяти, чтобы успокоиться, а затем до упора вдавил кнопку рисивера.

«Почтовый ящик» стал медленно выцветать и таять, и через несколько секунд исчез совсем.

– Переместился, – с облегчением выдохнул Терехов.

Прошло еще секунд десять, воздух над постаментом стал стремительно сгущаться, и наконец «почтовый ящик» вновь материализовался на прежнем месте. Только теперь он не был пустым. Профессор поднял передний щиток, запустил руку в «камеру» и достал циркониевый браслет, который когда-то принадлежал его брату.

При виде браслета на глазах у Терехова снова выступили слезы.

– Четвертый предмет, – пробормотал он довольным голосом. – Скоро, Саша, очень скоро…

В этот момент сигнальная лампочка снова замигала, но уже с другой частотой. Профессор надел браслет на запястье левой руки, затем подошел к щитку Машины и переключил пару рычажков. В Машине что-то тихо загудело и защелкало. Терехов настороженно посмотрел на Егора, тело которого «парило» в полупрозрачной пластиковой ванне. Вид у Егора был безмятежный и спокойный, словно у крепко спящего человека.

Профессор снова повернулся к щитку и клацнул еще одним рычажком. Маленькие мониторы, которые получали импульсы от датчиков, прикрепленных к голове Егора, замерцали, и показатели на них стали меняться.

Терехов снова посмотрел на своего молодого помощника. Тот заворочался в ванне, дернул головой, а затем разомкнул губы и прошептал:

– Прости, Грофт… Дальше тебе придется выпутываться самому.

После чего открыл глаза и потянулся рукою к прозрачной маске, защищающей лицо от наполняющей ванну маслянистой жидкости.

2

– Гитлер – настоящий сукин сын, – говорил Волчок, уплетая бутерброд с колбасой и запивая его горячим, сладким кофе. – Как подумаю, сколько миллионов людей полегло из-за этого гада – выть хочется!

– Я тебя прекрасно понимаю, Егор, – сказал профессор, с теплотой глядя на своего помощника.

Тот был еще слаб и бледен, как после тяжелой болезни, но силы стремительно возвращались к нему. Он уже успел принять душ и теперь сидел за столом в махровом халате, с зачесанными назад влажными волосами.

– У меня был шанс прикончить этого козла, – с воодушевлением проговорил Волчок. – Не поверите – я кое-как удержался!

Терехов вздохнул:

– Егор, Егор… Сколько раз уже я тебе говорил о том, что ход истории менять нельзя.