Индия в зеркале веков

Проснувшись утром под влажной простыней и на влажной подушке, я прежде всего вспомнила об этих осколках. Надо было идти извиняться.

— Ну что вы, право, какие пустяки, — с улыбкой отклонила мои извинения Гита. — Давайте лучше пить чай. Обещаю вам, что в завтраке красного перца не будет. То есть почти не будет.

— Спасибо. Но все же я очень расстроена. А может быть, я найду в лавках такую же картинку?

— Не думайте об этом, пожалуйста. Да и нельзя ее найти. Их сейчас уже не делают.

— Как? Почему?

— Это старое искусство. Сейчас уже нет этих мастеров.

— И на базаре не найду?

— Нет. Да и не надо затруднять себя. Пойдемте лучше после завтрака покупать вам сари.

— Хорошо. Только все же съездим на базар. Видите, и дождь кончился на наше счастье. А вдруг найдем.

И оказалось, что я не зря настаивала. Пройдя мастерские ювелиров, откуда доносился тонкий перестук маленьких молоточков, лавки с тканями, где по полкам была «разложена радуга», длинные столы, где эту радугу наносили на расстеленную ткань деревянными штампами, гранильные мастерские, в глубине которых жужжали шлифовальные станки и яркими бликами вспыхивали самоцветы, — словом, пройдя мимо всего манящего, радующего глаз и душу красочного многообразия индий ского базара, мы все же увидали то, к чему я стремилась: что-то похожее на две деревянные полки, и на них, одна к одной, картинки на стекле. Стекла блестели, картинки пылали яркими красками, их рамочки были украшены узорами из блесток и бисера.

— Видите, Гита, все-таки нашли. А вы не хотели идти со мной. Я же знала, что найдем.

— Да, хорошо, что пришли сюда. А я как-то никогда не заходила в этот угол базара.

Возле полок на циновке сидел мальчик лет десяти-двенадцати. Он широко улыбался, глаза его так и сияли.

— Пожалуйста, мэм са’б, покупайте. Только у нас есть все. Не ходите больше никуда.

Вскочив, он стал показывать свой яркий товар. Картинки так и замелькали в его тонких руках.

— Что желаете — героев или богов? Вот великая мать Кали, у нее, видите, язык красный, она любит кровь. А вот ангрези, англичанин, он бьет слугу, вот это слуга, на коленях. А тут…

— Подожди. Дай посмотреть, — строго остановила его Гита.

Рамочка к рамочке стояли они здесь, герои древних преданий, боги, добрые и грозные, жены, почитающие мужей, пейзажи, люди, священные животные, цветы… Глаза разбегались.

— Я не вижу здесь бога Шивы.

— Да вот он.

И перед нашими глазами сверкнула картинка с нижней полки. Да, это был он, величественный Шива, изображенный в момент своего гнева. Страшен его гнев, несущий смерть всему-живому. Гибель от вселенского огня и от жгучей силы всепроникающего луча, посылаемого третьим глазом бога. Глазом во лбу. Он испепелил этим лучом юного бога Каму, пославшего ему в сердце стрелу любви к прекрасной Парвати и нарушившего таким образом его погруженность в медитацию. А вот и Кама на картинке, спрятавшийся в цветах, и луч, который беспощадно высвечивает его, как луч прожектора.

_{Бог Шива с супругой Парвати}

— Вам эту, мэм са’б! Или обе? Вот еще бог Шива. Берете?

На другой картинке Шива танцевал в кругу языков пламени — все того же покорного ему вселенского огня. Четыре руки, разлетевшиеся в танце волосы, по-женски грациозная поза. Ритмом своего космического танца он заставлял мельчайшие частицы материи пребывать в непрерывном движении. Если они перестанут вращаться, материя погибнет — таково вкратце философское истолкование этого образа. В нем отражены научные и, к слову сказать, материалистические по своей сути представления древних индийцев о строении вещества.

— Нет, не этот Шива нам нужен. Другого нет?

Тут снова вмешалась Гита:

— Позови отца.

В проеме открытой двери показался мужчина.

— Намастэ, мэм са’б, намастэ. Зайдите в мастерскую, посмотрите товар.

Гита не скрывала своего удивления:

— Как? У нас в городе есть такие мастерские?

— Одна. Только у меня. Я еще делаю эти картинки. Остальные мастера давно занялись другим делом. В нашем квартале, во всяком случае.

В лавке-мастерской работала вся семья мастера. Нарезанные стекла стояли у стены. На полу сидели две женщины и растирали в ступках красители. Еще один мальчик, примостившись возле них, размешивал краску в металлической банке. Из горла жестяного бидона выглядывал пучок кистей. Молодой мужчина у открытого окна, склонившись над пластинкой стекла, тщательно наносил на нее красочный рисунок.

— Можно посмотреть, как он работает? — попросила я.

— Конечно, мэм са’б, пожалуйста.

Вечные сюжеты, порожденные неиссякаемой народной фантазией и умением концентрировать широкие идеи в наглядных изображениях, представляя их в наглядном, общедоступном виде, — все это породило самые разные жанры народного искусства. Картинки, бесчисленные картинки, нанесенные на ткани, стены домов и пещер, на бумагу или стекло, привлекают глаз и заставляют многое вспоминать и о многом задумываться.

О картинках на стекле я здесь пишу особо именно потому, что это искусство можно считать отмирающим или даже почти умершим в современной Индии. Но все другие материалы несут на себе бесчисленные изображения богов и героев, не давая тем, кто их видит, забыть о прошлом, о великом прошлом своей страны, своей культуры. И если сохраняются, скажем, фрески на стенах буддийского монастыря Аджанты, написанные в первые века н. э., то впоследствии и вплоть до наших дней возобновляются в вышивках, в тканых узорах или в ручной, подчас такой наивной росписи, наносимой в деревнях на стены домов или на глиняные ограды, те сюжеты, которые всегда привлекают сердца, всегда служат напоминанием о тех богах, которые видят каждый шаг человека, или о тех великих героях эпоса, делам которых мы все должны подражать.

Таков, например, образ грозной, но и милостивой богини Кали, изображенной по мере сил и таланта простой крестьянкой на внешней стене ее дома, таков же и Кришна, добрый пастух и вечный борец за счастье и справедливость, и многие другие, которых вы можете увидеть не только на иконах или в храмах, но и в каждом доме, в каждой лавке, на каждой улице.

_{Фреска на стене пещеры буддийскою монастыря Аджанты (VI в н э)}

Мне давно приходилось слышать об изготовлении картинок на стекле, но здесь я впервые увидела процесс росписи стекла.

Я думала, что расписывают лицевую сторону стекла, как это было принято при изготовлении картинок на слюде — более древнем виде традиционного искусства. А оказалось, красочным слоем покрывают, так сказать, «изнанку» стекла, нанося картинку в виде ее зеркального отражения и строго следя за тем, чтобы в обратном порядке накладывать все краски. Сначала, например, рисуют на пустом стекле черты лица, затем на просохшую прорисовку глаз, носа и рта наносят цвет самого лица, затем — волосы, уши, украшения и т. д. Причем все это делается уверенно и быстро — мастер безошибочно удерживает в голове весь порядок обратного раскрашивания сложных многофигурных композиций. И надо сказать, что этот опыт пришел не из глубины веков, как почти во всех видах индийского художественного ремесла или народного искусства, а начал накапливаться лишь со второй половины XVIII века.

Индия знала производство стекла задолго до этого времени. Много веков ее ремесленники изготовляли цветные стеклянные браслеты, с внутренним и поверхностным узором и с наплавным орнаментом, браслеты вычурной формы, прелестные и нежные, как цветы. Умели они делать и многоцветные флаконы для духов и ароматных притираний. Но листового стекла Индия не знала. Может быть, потому, что окна здесь не стеклили — ни в жару, ни во время муссонов нельзя было преграждать доступ воздуха в помещение. И лишь в XVIII веке начался ввоз стекла из стран Запада — его пластины, вызывая всеобщее удивление, стали появляться на складах торговых факторий западного и восточного побережий Индии.