Инферно Габриеля

— Ты не считала это дело сложным и опасным, когда кружилась по гостиной в моем нижнем белье. Тебе не было сложным приготовить мне коктейль, налить сок и приложить к бокалу то, что иначе как любовным письмом не назовешь. Почему это стало сложным сейчас, после наших поцелуев?

— Потому что мы… в ссоре.

— С чего ты взяла, что мы в ссоре? Где доказательства? Если не считать электронного письма, единственным доказательством остается наш спор на лекции. Но у него нет однозначного толкования. Кто-то назовет это ссорой, а я отвечу, что между нами возник профессиональный спор. Хорошие специалисты всегда спорят эмоционально, поскольку любят свое дело. Пусть нам вначале докажут, что мы ссорились. Мы будем все отрицать.

— Ты серьезно?

— А что нам остается? И потом, при всей нашей эмоциональности, мы не выходили за официальные рамки.

Габриель поднял кольцо для ключей, выпавшее из рюкзака Джулии.

— Твое?

— Да, — ответила она, протягивая руку за кольцом.

— Буква «П» означает Принстон? Или Пол? — усмехнулся Габриель, размахивая цепочкой.

Джулия выхватила у него кольцо и спрятала в рюкзаке.

— Дай-ка я проверю, не затаился ли Пол с ружьем, чтобы убить волка и освободить утку. — Габриель осторожно приоткрыл дверь и выглянул в коридор. — Можно выходить. Мы спустимся по лестнице. — Он вывел Джулию в коридор и быстро запер дверь. — Ты вполне окрепла? Идти сможешь? Тогда мы срежем дорогу. Пройдем через Виктория-колледж и прямо на Чарльз-стрит. Или, если хочешь, я вызову такси.

— И куда ты меня повезешь?

— Домой. — (Джулия успокоилась. Ей сейчас очень хотелось побыть одной.) — Домой… ко мне, — пояснил Габриель.

— Я думала, что нажала на все твои кнопки.

— Так оно и есть. На все. Но сейчас уже шесть часов, а ты, того и гляди, упадешь в голодный обморок. Везти тебя в какой-нибудь ресторан мне не хочется… мало ли что. У тебя дома я просто не смогу приготовить нормальный обед.

— Но ведь ты по-прежнему сердит на меня. Я это вижу по твоим глазам.

— Не удивлюсь, если и ты по-прежнему сердита на меня. Но мы с этим справимся. А сейчас, стоит мне на тебя посмотреть, меня неодолимо тянет целоваться с тобой.

Они спускались по лестнице.

— Домой меня и Пол мог бы проводить.

— Я тебе уже сказал: знать не хочу никакого Пола. Ты моя Беатриче и принадлежишь только мне.

— Габриель, я ничья Беатриче. Тебе пора расстаться с твоим заблуждением.

— Никто из нас не владеет исключительным правом на заблуждения, — сказал Габриель, сжимая ей руку. — Будем надеяться, нам хватит времени, чтобы понять, кто же мы на самом деле, и решить, та ли это реальность, в которой мы оба можем жить. — (Джулия молчала.) — Стычек, что между нами были, мне хватит на всю жизнь. И сегодня вечером я хочу положить им конец. У нас с тобой будет разговор, который должен был бы произойти еще десять дней назад. А до этого разговора я не выпущу тебя из поля зрения. Конец дискуссии.

Вид у Габриеля был очень решительный. Джулия вдруг почувствовала, что ей не хочется с ним спорить. Они вышли через боковую дверь, и пока шли в сторону Чарльз-стрит, Джулия вынула мобильник и, испытывая некоторое чувство вины, отправила Полу эсэмэску. Она написала, что идет домой, что с ней все в порядке, но разговор отнял у нее немало сил, и сейчас ей надо побыть одной.

А в это время Пол дежурил возле лифтов, терпеливо ожидая, когда Джулия выйдет из профессорского кабинета. Пару раз он на цыпочках подходил к двери, но ничего не слышал. Ждать напротив он не решался, чтобы совсем не разозлить Эмерсона.

Получив эсэмэску от Джулии, он побежал к профессорскому кабинету. На стук никто не ответил. Тогда Пол бросился вниз по лестнице, надеясь догнать ее.

* * *

— Ты вообще сегодня ела? — спросил Габриель, когда они вошли в его квартиру.

— Не помню.

— Джулианна, ты что же, и не завтракала?

— Почему? Кофе выпила. Кажется, даже съела какую-то печенюшку.

Габриель выругался сквозь зубы:

— Нельзя играть в азартные игры с желудком. Потому ты такая и бледная. Идем.

Он привел ее в гостиную, усадил в кресло у камина, настояв на том, чтобы ноги она положила на оттоманку.

— Я могу и в кухне посидеть, с тобой.

Габриель покачал головой и включил газ в камине:

— В холодные осенние вечера котята обожают лежать на мягком кресле и греться. Здесь намного уютнее, чем на барном табурете. Я сейчас займусь обедом, но для этого мне нужно ненадолго отлучиться. Я могу тебя покинуть на некоторое время?

— Разумеется. Я что, немощная?

— Если вдруг станет очень жарко, нажми эту кнопку, и адское пламя погаснет. — Габриель наклонился и поцеловал ее в макушку. — Обещай, что, пока меня не будет, ты никуда не сбежишь.

— Обещаю.

«Неужели он действительно боится меня потерять?»

Джулия полулежала в кресле, думая обо всем, что произошло на более чем странной лекции и потом, у него в кабинете. Интересно, от чего на самом деле у нее закружилась голова: от голода или от его поцелуев? И ведь такое случалось с нею не впервые…

Джулия закрыла глаза и, убаюканная негромким гудением газового пламени, уснула.

В квартире звучал женский голос, громкий и страстный. Джулия узнала песню почти сразу же. Эдиат Пиаф призывала никогда ни о чем не жалеть. «Очень своевременно», — усмехнувшись, подумала Джулия.

Открыв глаза, она увидела улыбающегося Габриеля. Сейчас он был очень похож на падшего ангела: темноволосый, с губами, созданными для греха, и пронзительными синими глазами. Он переоделся в черную рубашку со множеством пуговиц и черные брюки. Рукава рубашки были по локоть закатаны, обнажая мускулистые, совсем не «профессорские» руки.

— С пробуждением, Джулианна. Обед готов, — сказал Габриель, протягивая ей руку.

В столовой на столе, накрытом белой полотняной скатертью, в серебряном подсвечнике горели длинные белые свечи. Стол был сервирован на двоих. Середину стола украшала бутылка шампанского. «„Вдова Клико“ урожая 2002 года», — прочла она на этикетке.

— Ты довольна? — спросил он.

— Как красиво! — по-детски восхитилась Джулия, глядя на дорогое шампанское, знакомое ей лишь по книгам и фильмам.

— Тогда прошу за стол. — Габриель церемонно подвел Джулию к стулу и усадил, подав ей белую салфетку. — Я сделал вторую попытку преподнести тебе цветы. Пожалуйста, не поступай с ними так, как ты обошлась с первым букетом. — Улыбнувшись, он указал на стеклянную вазу, в которой стоял букет пурпурных гиацинтов. — Если будешь хорошо себя вести, я даже разрешу тебе прочитать открытку, — шепотом пообещал Габриель, подавая ей бокал шампанского.

Не дожидаясь соблазнительного зрелища дегустации, Габриель ушел на кухню. Когда за ним закрылась дверь, Джулия достала открытку — прямоугольник белого картона, на котором черным маркером было выведено:

Моя дорогая Джулианна!

Если хочешь знать о моих чувствах к тебе, спроси у меня.

Твой Габриель.

«Ну и хитрец», — мысленно усмехнулась Джулия, возвращая открытку в конверт.

Его забота объяснялась вполне понятным желанием загладить вину за все, что произошло в то воскресное утро. И музыку он выбрал вполне под настроение. Сейчас Эдит Пиаф пела «La Vie en Rose». Скатерть, дорогое шампанское, свечи, цветы… Когда приезжала Рейчел, все было обставлено скромнее.