Инноминаты: Медный кубок
Шрифт:
«Вспомнил чёртовку, и вот она», – обругал себя майор. Ведь только-только отогнал мысль о ней. И на тебе. Распрекрасная и нагая. Прикрытая лишь собственным бесстыдством.
– Руфа! – окликнул её Фаанг. – Почему бы тебе не спеть гостям чего-нибудь расслабляющего?
Семён Семёнович оглянулся на «хозяйский» голос. А там… в центре танцпола дрожал странноватого вида мираж. Стена из красного кирпича по-детски разрисованная цветными мелками. Радужные джунгли с причудливыми зверо-монстрами. Солнышко жёлтым пятном в осаде синих кудрявых облаков. И дверь. Белая-пребелая дверь.
По залу пронёсся зубодробительный скрип несмазанных петель. Нарисованная дверь открылась, выпустив
«В нарисованных джунглях нельзя заблудиться, – пропела Руфина из темноты танцпола. – И не съест никого нарисованный зверь. Только верю я, верю я, верю, что может открыться эта белая дверь, эта белая, белая дверь 10 …»
10
Строчки из песни «Белая дверь», которую исполняла Алла Пугачёва в музыкальном фильме «Сезон чудес».
Голос и манера исполнения выглядели знакомыми. Они словно навевали воспоминания. Вот только уловить что-то конкретное Семён Семёновичу не удавалось.
«Лишь вчера мне мир объятья раскрывал, лишь вчера легко леталось мне во сне. Но кто-то дверь нарисовал, вдруг мелом дверь нарисовал. Белую, белую дверь на кирпичной стене…» 11 – пела Руфина, то появляясь, то растворяясь в тумане, затянувшем весь танцпол.
– Прелестно! – восторженно воскликнула пожилая дама, сидящая на эклерном диване ровно в том месте, где только что был лысоватый мужичок.
11
Строчки из песни «Белая дверь», которую исполняла Алла Пугачёва в музыкальном фильме «Сезон чудес».
– Находите? – отозвался Фаанг. Он склонился к женщине и, приподняв её лицо за подбородок, заглянул в глаза. Семён Семёнович почувствовал, как на затылке зашевелились волосы. Ему никак не хотелось становиться свидетелем ещё одной отвратительной сцены пожирания.
– Напоминает фестиваль фиалок, – ответила пожилая дама, хотя сейчас она уже не казалась Семён Семёновичу такой уж и пожилой. Скорее средних лет или даже моложе. И вовсе не женщина, а мужчина. На её лице появилась окладистая борода и усы. И это чудное чудо, не обращая внимания на Фаанга, повернулось к Семён Семёновичу и приветливо так кивнуло.
– Настурция мне больше нравится, если о цветах судить. Пчёлы любят, – доверительно поведал бородач. – Я, правда, всё больше шалфей да чабрец с мятой ращу. Знатный с них мёд, да и просто полезно для здоровья. В следующем году грушу посажу. Вишня-то у меня есть, а груши нет.
– Что это? – невольно выдал Семён Семёнович, когда разговорчивый бородач превратился в девицу, которая не то что говорить, а даже смотреть в его сторону не хотела. Смерила презрительным взглядом и отвернулась.
– Сами-то как думаете? – бросил Фаанг, не прекращая попытки «наладить визуальный контакт» со странным гостем. То и дело интересуясь именем посетителя. Эх… К концу песни их набралось с добрый десяток.
– Вы ведь записываете? Зарисовываете? – слова Фаанга прошлись как обухом по голове Семён Семёновича. Он и не подумал открывать альбом для скетчей.
– Не хватало, чтобы
у меня здесь ботанический сад образовался, – с нотками угрозы заметил Фаанг.– Было бы неплохо… – только и успел сказать Семён Семёнович, как ощутил будто его тело намертво пригвоздили к дивану.
Хозяин безымянной двери пылал негодованием. Позабыв о неудобном госте, он переключился на майора. Костлявые по-птичьи пальцы плотно сомкнулись на шее Семён Семёновича. Дыша через раз, майор уставился в лицо Фаанга, но видел лишь глаза. Налитые кровью глаза. Реальность качнулась.
Семён Семёнович моргнул и едва не подпрыгнул от удивления. Перед ним стояла Оленька. Девушка лучезарно улыбалась, слегка прищурив глаза.
– Так и не поцелуешь? – спросила она без намёка на издёвку. Летнее платье из тонкой ткани казалось дымкой. Дунь, и развеется. Семён Семёнович затаил дыхание, боясь, что вместе с одеянием исчезнет и Оленька.
– Тогда я… – девушка наклонилась к лицу майора. Тёплый ветерок пробежался по его щеке и шее. Сердце в груди Семён Семёновича защемило. Стало плевать на разницу в возрасте, на мнение окружающих и прочую ерунду. Оленька любила его, и это сейчас самое главное!
Он притянул девушку за руки и, с нежностью обнял, прижав к груди. Запах цветочного шампуня ударил в нос, смешиваясь с ароматом душистого мыла. Семён Семёнович сквозь одежду чувствовал тепло женского тела, обладать которым так желал сейчас. Все мысли слились в одну: «тебя одну хочу!».
Оглушительное воронье карканье ворвалось в идиллию, и она рассыпалась. Больше не было залитой солнцем Оленьки в летнем платье. Как не было ощущения парящей в воздухе влюблённости. С озадаченным лицом напротив Семён Семёновича в кресле из чизкейков сидел Фаанг. На его коленях, плечах и даже голове сидели белые птицы. Они галдели на разные голоса, то и дело выкрикивая имена.
– Вы не в меру беспечны Семён Семёныч. Полагаете, что заключённое между нами соглашение – это шутка? Будьте серьёзней, – отчитал майора Фаанг. – Алист запомнил все имена, которыми представлялся наш гость. Вам остаётся найти то, что их объединяет и принести искомую вещь.
– Какую именно? – переспросил Семён Семёнович, едва отойдя от морока.
– Поймёте, как только найдёте, – небрежно бросил Фаанг. Казалось, хозяин двери потерял интерес к собеседнику.
– А гость? – брякнув бессмысленный вопрос, Семён Семёнович перевёл взгляд на другой край дивана. Там уже никого не было.
– Полагаю, – Фаанг задумался, а после выдал: – Мужчина. Ищите мужчину.
Только сейчас Семён Семёнович заметил, растущее в зале дерево. Его крона не походила ни на одно знакомое растение. Бугристые серые штуковины, сплошь усеянные шипами, покрывала жёсткая паутина. В метре от пола в широком стволе зияла дырища и немного дымилась. В ней, свесив ноги, сидела Руфина, устало напевая мотив про червону руту себе под нос.
– Поторапливайтесь! – прикрикнув на майора, Фаанг защёлкал пальцами…
Через несколько минут Семён Семёнович, сидя за рабочим столом, записывал в столбик имена, надиктованные Алистером. Любой, заглянувший в кабинет, увидел бы забавную картину. По полу с важным видом разгуливал белый голубь. Птица курлыкала, размеренно выхаживая от одной стены к другой. Иногда останавливалась, поворачивала голову набок, как бы обдумывая что-то или вспоминая, затем двигалась дальше.
Вот только Семён Семёновичу весёлой ситуация совсем не казалась. Он поправил очки, съехавшие с переносицы, и продолжил оставлять заметки напротив каждого имени. Если б только он сразу набросал все обличия гостя Фаанга, то не сидел бы сейчас в столь унизительном положении.