Инспектор Лосев. Злым ветром. Петля

— Следователь, — говорю я, — предъявит вам обвинение в хищении продуктов, в спекуляции, в подделке документов и в сокрытии прошлых судимостей.

— Так это следователь, — насмешливо говорит Горбачев. — Ну, а вам что от меня надо?

— Чтобы вы ответили на один вопрос: откуда у вас вещи Веры Топилиной, вашей соседки по квартире?

— Какие еще вещи? — враждебно спрашивает Горбачев. — Чего вы мне клеите. У меня грехов и так хватает.

Я терпеливо перечисляю: костюм, кофточка, платье, и называю людей, у которых эти вещи обнаружены.

— Врут они! — хладнокровно заявляет Горбачев.

— Что врут?

— Все! И вы на меня это дело лучше не вешайте. Не пройдет! Я и дома-то в ту ночь не был.

— Это кто-нибудь может подтвердить?

— Э-э, уважаемый, на такой крючок меня не подденешь. Я воробей стреляный. Это вы доказывайте. А я погляжу, что у вас получится. Кто меня дома видел? Кто видел, что я эти тряпки у Верки брал? Никто не видел. Нет таких людей, понятно? Значит, и прямых улик у вас нет. А на косвенных вы далеко не уедете. Сто раз суд будет возвращать на доследование. Мартышкин труд. А я вам ничего не скажу. Положь мне прямые улики, тогда поговорим. Вот так.

Глава 5 НАШИ НЕОБЫЧНЫЕ ПОХОРОНЫ

Я сижу в кабинете Кузьмича и от досады прошу разрешения закурить, совершенно забыв на миг наше неписаное правило не курить в его кабинете.

— Перебьешься, — говорит Петя Шухмин.

— Пусть потянет, — сухо разрешает Кузьмич. — Ишь какой расстроенный. Как будто он ожидал, что этот Горбачев упадет перед ним на колени и все расскажет. А он, милый ты мой, всю юриспруденцию знает не хуже нас с вами. Имел возможность изучить. На собственном опыте. И он прав, конечно: выкладывай доказательства. А у нас…

— Но вещи же! Вещи же с кражи! — не выдерживаю я.

— Ну и что? — сердито спрашивает Кузьмич. — А как они к нему попали, ты знаешь? Да он скажет, что купил по дешевке у какого-то бродяги на вокзале. Или под забором нашел. И все. Ты ничего не докажешь.

Да, с задержанием Горбачева и обнаружением у него краденых вещей дело нисколько не продвинулось вперед. Ведь мы и раньше, от Жилкина, знали, что у Горбачева каким-то образом появились вещи Веры Топилиной. Кстати, сегодня утром и Нина, и Полина Ивановна опознали обе вещи, платье и кофточку. Но откуда они взялись у Горбачева, остается неясным.

— Неизвестно даже, ездил он в ту ночь домой или нет, — задумчиво говорит Петя Шухмин. — Вот черт!

— Кто был с ним ночью в вагоне-ресторане? — спрашивает Кузьмич. — Ты выяснил?

— Конечно, — отвечаю я и безнадежно машу рукой. — Никто не видел, чтобы он уезжал куда-нибудь.

— Кто же все-таки был? — невозмутимо повторяет свой вопрос Кузьмич. — Давай назови.

— Ну, официантка была. Та самая, что потом заболела в пути. Повар был. Слесарь, электрик. Потом экспедитор, который продукты привез. Двое грузчиков.

— Грузчиков?! — подскакивает на своем стуле Петя.

— Можешь не волноваться. Совсем другие грузчики.

— А те? Они тоже в ту ночь были на вокзале? — не унимается Петя.

— Неизвестно. Зинченко ничего про это не сказал. Но вообще-то они все там возле ворот и на путях крутятся. Как кликнут, так и бегут. Паспортов не спрашивают и регистрации не ведется. На два-три часа живая сила нужна, чтобы продукты быстрее перегрузить. Вот и все.

— С кем же ты про Горбачева говорил? — спрашивает Кузьмич.

— С поваром. Со слесарем. С экспедитором. Никуда, говорят, он надолго не отлучался. Но они тоже не всю ночь, конечно, при нем находились.

— М-да. С этой стороны, пожалуй, не подберешься, — соглашается Петя. — А ведь подход должен быть. Взять хоть Зинченко…

— А! — безнадежно машу я рукой. — Этот больше ничего не скажет, пока мы того бандита не поймаем, Федьку.

— По кличке Слон, — безразличным тоном добавляет Кузьмич.

Мы с Петей на минуту умолкаем, ожидая, не сообщит ли Кузьмич еще что-нибудь об этом Федьке. Мы, конечно, не забыли, что Федькой Кузьмич занялся сам, занялся потому, что тот совершил слишком уж дерзкое и опасное преступление, и еще потому, что каждый час пребывания его на свободе грозит бедой. Ну, а когда Кузьмич за что-то берется, то можно ожидать открытий и почище того, какая у этого бандита Федьки имеется кличка. Однако расспрашивать Кузьмича мы не решаемся, да и бесполезное это занятие. Кузьмич сообщает всегда только то, что нужно знать по тому или иному делу, и очень редко то, что знать нам интересно и любопытно; так что расспросами у него все равно ничего не добьешься.

— И вот еще что не забудьте, — говорит Кузьмич. — Завтра в семнадцать часов хороним Воловича. Из морга районной больницы выносим. Знаете, где она?

— Найдем, — киваю я. — И вообще траурное объявление висит.

— Оно не только там висит, — поправляет меня Кузьмич. — Оно во многих местах висит.

Что-то в его голосе невольно настораживает меня, но я не задерживаю на этом внимания. Тем более что вслед за этим Кузьмич добавляет и вовсе уже странные слова:

— Если увидите меня там, не подходите.

При этом тон его не позволяет задавать какие-либо вопросы в связи с таким странным приказом. И мы с Петей только коротко и сдержанно отвечаем почти одновременно:

— Слушаюсь.

А я вновь возвращаюсь мыслями к Горбачеву, который куда больше меня занимает, чем все слова и интонации Кузьмича.

— Все-таки подозрителен этот Горбачев, — задумчиво говорю я. — Возможно, что он и в убийстве замешан. На нем пробы негде ставить.

— Насчет убийства… не думаю, — качает головой Кузьмич. — Опять ты психологии не учитываешь. На убийство малознакомого человека при определенных обстоятельствах он, может быть, еще и пойдет. А соседки, которую столько лет знает, да еще из-за тряпок… нет, не думаю. Но работать вокруг него надо, это ты прав. И узнать, каким ветром к нему эти вещи задуло, тоже надо. Я, кстати, говорил утром с тем городом, где официантку сняли. Ей уже лучше, и врачи разрешили ее допросить. Вот ребята наши ее и поспрошают насчет той ночи в Москве. Ну, и обо всем другом, конечно. Там мой знакомый один оказался, опытнейший работник. На него надеюсь.

Горбачев Горбачевым, но ты и о другом не забывай, — ворчливо добавляет Кузьмич. — Ты мне того человека найди, который был вечером с Верой на стройке. Чтобы из-под земли мне его нашел, понял? Это важнейший свидетель, если… если не хуже, конечно.

— Гвоздем он у меня в голове сидит, этот тип, — говорю я сердито. — Сегодня мне должны дать сведения о тех, кто за Верой ухаживал, их человек семь набралось. — И, усмехнувшись, добавляю: — Все по линии ее работы, так сказать.

— Про фотографию смотри не забудь. Может, кто из них снят там. Чем черт не шутит.

— Проверю. Будьте спокойны, — я вздыхаю. — К сожалению, Нина никого там не знает. И Полина Ивановна тоже. И Люба. Теперь только на школьную Верину подругу надеюсь, очень близкую подругу. Но ее еще найти надо. Ни фамилии, ни адреса.

— Вот и ищи.

Нет, Кузьмич ничего мне не простил. Хотя я по-прежнему не понимаю, в чем моя вина, в том, что настоял на операции, в которой погиб Гриша? Но он же сам сказал…

Я возвращаюсь в свою комнату и усаживаюсь к столу. Закурив, по привычке откидываюсь на спинку стула, вытягиваю ноги далеко в проход между столами, и рассеянный мой взгляд упирается в пустующий напротив стол Игоря.