Иоанна I

Остальные обитатели замка, разбуженные Изабеллой, провели осмотр территории сада, но смогли найти только бездыханное тело Андрея. В этот момент королеву разбудили ее фрейлины и сообщили, что ее муж, Андрей Венгерский, мертв.

Через два дня в ничего еще не знавшем Авиньоне были изданы папские указы, отменяющие участие Андрея в управлении королевством, что могло бы спасти ему жизнь.

Глава VIII. В осаде

На фоне политических неурядиц, чудовищное убийство Андрея, мгновенно породило массу предположений и слухов. Число обычно надежных хронистов, которые в этом случае отказались от всякой претензии на объективность, весьма значительно. Отчасти это объясняется преднамеренной пропагандистской кампанией венгров по созданию как можно более широкой картины заговора, в своих политических целях. Например, Джованни Виллани, находившийся во Флоренции в том роковом сентябре, опирался в своем описании произошедшего на показания сына Изабеллы Николая Венгерского, который был отправлен в Вишеград, чтобы сообщить королевской семье об обстоятельствах преступления, и остановился в итальянском городе ровно настолько, чтобы поведать свою версию злодеяния. Но венгерская кампания, которая началась только через несколько месяцев, вряд ли была полностью вызвана многочисленными слухами, которые появились после гибели Андрея. Убийство было гораздо более объяснимым, если говорить о нем с точки зрения существования грандиозного заговора, и еще более шокирующим, если главную роль в нем играла сама королева, а это в немалой степени побуждало к мягко говоря приукрашиванию. В конце концов, хронисты во многом были пересказчиками слухов.

Так, Доменико да Гравина утверждал, что, когда Изабелла Венгерская и другие фрейлины сообщили королеве об убийстве, она была настолько поражена стыдом и чувством вины, что лежала в постели неподвижно, не в силах встретиться взглядом ни с кем из окружающих до самого утра. Другой хронист обвиняет ее в том, что она пренебрегала телом мужа в течение трех дней, прежде чем каноник Неаполитанского собора наконец взял на себя обязанности по погребению останков Андрея, а третий источник, Джованни да Баццано, напротив, утверждает, что заупокойная служба по Андрею была совершена кардиналом, посланным для этой цели Папой Климентом. Но, несомненно, именно рассказ Джованни Виллани (со слов Николая Венгерского) о дне, последовавшем за убийством, поразил воображение последующих поколений:

Когда наступило утро, все население Аверсы собралось у резиденции королевы, чтобы узнать, кто совершил такое преступление, и потребовать возмездия. Королева внезапно покраснела и, словно застыв, опустила голову и отвела глаза, лишенные слез. Оставив мертвого мужа, она без промедления отправилась в другую резиденцию и задержалась там, как будто в глубине души опасаясь, что люди могут ее убить. Между тем весть о смерти герцога [Андрея] достигла Неаполя на рассвете. Герцог Дураццо, его братья и принц Тарентский, а также Бертран дель Бальцо, несколько других графов и баронов королевства и почти все рыцари, оруженосцы и горожане Неаполя немедленно двинулись по дороге в Аверсу с криками боли и скорби и с великим гневом в душе: каждый из этих могущественных господ был окружен хорошо вооруженной свитой.

Достигнув Аверсы, они встретили толпу, залитую слезами, затем подошли к телу несчастного герцога, опустили головы и заплакали. Затем они попытались выяснить обстоятельства убийства, но никто не знал ни его причины, ни виновников [125] .

125

Leonard, La jeunesse de Jeanne I, tome 1, pp. 482–483.

На самом деле, 19 сентября, королева не сбегала из Аверсы, отводя глаза и опасаясь за свою жизнь, как сообщал Виллани, а оставалась в замке по меньшей мере четыре дня, о чем свидетельствуют письма, скрепленные ее печатью. Она также не оставляла тело мужа без присмотра и на произвол судьбы. Напротив, оба официальных хроники того периода, Chronique of Parthenope и Chronicon Siculum, сообщают, что Андрей был "с почестями погребен" [126] (но не коронован) 20 сентября, на следующий день после убийства, в соборе Неаполя, важной готической церкви, построенной Карлом Хромым для хранения реликвий королевской семьи. Андрей был похоронен в часовне Святого Людовика, рядом с останками его деда по отцовской линии, Карла Мартела (старшего брата Роберта Мудрого), и бабушки, Клеменции Габсбург, как и должно было быть. Кроме того, Иоанна распорядилась, чтобы в часовне ежедневно совершалась месса в память о муже, и назначила и оплатила услуги конкретного священнослужителя для этого обряда. Наконец, расследование убийства не могло быть столь бесплодным и необъяснимым, как утверждал Виллани, поскольку в течение сорока восьми часов после убийства, в тот же день, когда Андрей был похоронен в Неаполе, один из напавших на него был задержан в Аверсе. Преступника звали Томмазо Мамбриччо, и он был камергером Андрея, что означало, что он прислуживал герцогу в спальне.

126

Baddeley, Robert the Wise, p. 357.

Томмазо был сыном дворянина, обанкротившегося в результате краха суперкомпаний. Камергер, очевидно, был одним из тех, кого Андрей грозился казнить после своей коронации, и в отчаянии, пытаясь избежать этой участи, решил заранее избавиться от своего будущего гонителя. Похоже, Томмазо, также заплатили за участие в убийстве, что, очевидно, подразумевало наличие других, более богатых и высокопоставленных заговорщиков. Он был схвачен (или, скорее, выдан) 20 сентября и, в типичной средневековой манере, подвергнут пыткам. Чтобы продемонстрировать стремление короны поймать и наказать убийц Андрея, дознаватели, Карл д'Артуа и его близкий друг и союзник граф Терлицци, оба связанные с придворной партией врагов братьев Пипини, посадили Томмазо в телегу и провезли по улицам Аверсы, одновременно терзая его раскаленными щипцами в попытке выудить из него информацию о деталях заговора. Задокументированные мучения Томмазо, закончившиеся его смертью, несомненно, удовлетворили жажду возмездия, но, к сожалению, не имели практической пользы, поскольку дознаватели предварительно позаботились о том, чтобы отрезать жертве язык. "Томмазо не позволили разгласить сведения о его сообщниках и пособниках", — сообщает Chronicon Siculum [127] , среди которых, по общему мнению, числились сами Карл д'Артуа и граф Терлицци.

127

Ibid., p. 347.

Томмазо, бесспорно, был соучастником в убийстве Андрея, но также было ясно, что он не является его организатором и действовал не в одиночку. До конца своей жизни королева упорно и настойчиво настаивала на своей непричастность к убийству или заговору с целью убийства мужа. Все усилия ее многочисленных врагов связать ее с заговором, включая использование поддельных писем, пропаганду, пытки, подкуп и запугивание, не привели ни к малейшим доказательствам ее вины. Более того, единственной целью Иоанны в течение почти трех лет после смерти деда было удержать свое королевство от посягательств со стороны венгров. Жестокое убийство Андрей могло лишь еще больше опорочить ее имя и почти гарантированно спровоцировать ответные военные действия со стороны его родственников. В феврале Иоанна была достаточно проницательна, чтобы понять, что желание Елизаветы увезти Андрей обратно в Венгрию было частью большого плана по отбору у нее Неаполя силой, и сорвать эту попытку, уговорив свекровь оставить сына и тем самым согласиться на политическое решение. Невозможно представить себе, чтобы неаполитанская королева в порыве наивности вдруг решила сама побудить венгров к вторжению, сознательно спланировав или потворствуя убийству Андрей.

И все же тщательное расследование этого дела почти наверняка привело бы к обвинению многих людей из ближайшего окружения королевы, на преданность которых она полагалась. Если бы она выдала этих людей, то осталась бы без поддержки перед своими врагами. Более того, если бы королева признала возможность существования заговора, ее противники могли использовать это признание как предлог для борьбы со своими врагами. Невиновных обвинили бы вместе с виновными, и Иоанна не смогла бы отделить тех, кто должен понести наказание, от тех, кто ни в чем не виноват. В Средние века еще не было криминалистики: ни анализа ДНК, ни подслушивающих устройств. Вина устанавливалась через признание, почти всегда вырванное под пытками, — метод, на который можно было положиться, чтобы найти виновного, хотя и не всегда подлинного. Многие из тех, кого можно было бы назвать участниками заговора, были дороги Иоанне и могли быть невиновны, а может быть, они просто закрыли на это глаза, потому что считали, что это в ее интересах.

Но убийство мужа вряд ли могло быть более пагубным для королевы, чем что-либо еще. Наверняка, Иоанна не раз мечтала избавиться от Андрей, но не таким способом. Она почти наверняка знала, что вину за его убийство возложат на нее.

* * *

После убийства королеве выпала неприятная задача сообщить о случившейся трагедии всему миру. Сначала Иоанна отправила гонцов к Папе и венграм, уведомляя каждый двор об убийстве Андрея и выражая свое потрясение и ужас по поводу того, что произошло в Аверсе. Затем она сообщила эту новость другим государям и правительствам. Из множества депеш, которые она, должно быть, отправила в первые дни после убийства Андрей, сохранилось только одно письмо, позволяющее судить о ее душевном состоянии. Датированное 22 сентября, оно адресовано "дворянам, государственным деятелям и правящему совету Флорентийской республики", [128] ближайшему союзнику королевства:

128

Ibid., pp. 345–346.

Невыразимое преступление, чудовищное беззаконие, неописуемый грех, ненавистный Богу, совершенный с нечеловеческой жестокостью и пролитием невинной крови руками злоумышленников, был совершен над личностью нашего повелителя и мужа.

Восемнадцатого числа сего месяца государь наш и супруг, в поздний час отхода ко сну, спустился в некий сад, примыкающий к галерее нашего дворца в Аверсе, ничего не подозревающий, скорее по-мальчишески (как часто, и там, и в других местах, имел обыкновение делать), не слушая советов, просто следуя опрометчивому порыву юности, без сопровождения, но закрывая за собой дверь. Мы ждали его, и из-за слишком долгого ожидания, нас на некоторое время одолел сон. Его кормилица, добрая и уважаемая женщина, взяв фонарь, стала в тревоге его искать и в конце концов обнаружила его у стены упомянутого сада задушенным. Невозможно описать наше горе. И хотя от гнусного виновника этого неслыханного преступления суровое правосудие [уже] добилось всего, что можно было узнать или установить; тем не менее, учитывая жестокость его поступка, эту суровость следует считать мягкой… Он совершил свое немыслимое преступление с помощью сообщника, который еще не пойман. Мотивом своего ужасного поступка злодей назвал то, что он навлек на себя смертную казнь, замышляя зло против нашего бывшего господина и мужа… Итак, когда вследствие такого бедствия мы оказались в недоумении, то, полагаясь на Бога, Святую Церковь и наших верных подданных и союзников, мы надеемся только на Божественное милосердие.

Датировано в Аверсе, 22 сентября, за нашей тайной печатью.

Это был дипломатическое, а не личное послание, и его следует воспринимать именно так. Задача Иоанны заключалась в том, чтобы предотвратить панику и сообщить, что правительство полностью контролирует ситуацию. С момента убийства ее мужа прошло всего четыре дня, но она уже смогла заверить своего главного торгового партнера в том, что убийца Андрея пойман и предан смерти, но при этом уточнила, что его сообщника дознаватели все еще ищут. Возможно, что, будучи проинформированной Карлом д'Артуа, Иоанна верила — или, что более вероятно, хотела верить, — что все так и есть на самом деле, поскольку потребовалось специальное папское расследование, чтобы выяснить точный ход событий того вечера. Тем не менее, королева оставила лазейку — "мы оказались в недоумении" — на случай, если расследование приведет к новым обвинениям. Ключевым моментом в ее эмоциональной реакции, помимо отвращения к произошедшему, было явное разочарование тем, что Андрей и его венгерские охранники, приставленные к нему, которых неоднократно предупреждали о существовании заговор, не проявили большей бдительности. Доменико да Гравина, который в иных случаях выступал на стороне венгров против королевы, признает это, когда пишет: "Они [охранники Андрея] в это момент весело проводили время за ужином, что, и стало причиной глубокой скорби этого королевства" [129] . Короче говоря, безмятежно предавались пьянству.

129

Ibid., p. 353.