Искатели счастья

Милая моя, скрытная,

Кто тебе дал из грешности

Эти глаза магнитные

И руки нежнее нежности?

Если из них, любимая,

Будет петля устроена,

Сделай же так, чтоб жизнь моя

Была бы её удостоена.

В этом месте Лёва поднял палец к потолку, привлекая моё внимание:

– Вот, сейчас!

Сердце моё не спеша сдави

Так, чтоб слабея силою,

Видел глаза я долго твои

И губы твои, любимая!

Глядя в очи остылые,

Смейся, смейся, не бойся...

Пусть все подумают, милая,

Что мы оба смеёмся.

– Точно!
– воскликнул я.
– Это же стихи Федорова!

– И еще кое-что услышишь, - пообещал Лёва, мотнув головой.

Рабочий день окончен, можно отдохнуть,

В тени бульваров вволю воздуха глотнуть.

На перекрестке шумных улиц, у витрин

Я как и прежде, как и прежде все один

Ведь у меня одна она, она одна,

Ни незнакомка, ни девчонка, ни жена

Как в сновиденьях - будто есть, и будто нет,

Одна на этот весь огромный белый свет.

…Джоконда Мона Лиза

В ночных туманах этих -

Одна Джоконда на целом свете!

– Вот это да! Первая строчка про рабочий день мне знакома. Может, краем уха и песню эту слышал?

– Тайна эта за семью печатями. А сейчас, товарищи, будет песня, которую можно считать гимном студенчества. Я предлагаю её выучить и петь в торжественных случаях.

Во французской стороне,

На чужой планете

Предстоит учиться мне

В университете.

До чего тоскую я -

Не сказать словами.

Плачьте, милые друзья

…Ну, так будьте же, всегда

Живы и здоровы!

Верю, день придет, когда

Свидимся мы снова.

– А теперь предлагаю вернуться из французской стороны в нашу родную. Исполняется рок-композиция под названием «Ненаглядная сторона»!

Тихо дрожит вода,

Ивы глядятся в пруд.

Так каждый раз спешу сюда,

Словно меня здесь ждут.

Дарят простор поля,

Дарят покой леса.

Как ты смогла, скажи, земля,

В сердце вместиться вся?

Сколько у тебя таких, как я,

Сыновей родных и дочерей!

Но хватает всем, земля моя,

Любви твоей, души твоей.

Есть! Слава Богу, и у нас есть талантливые авторы настоящих песен. Самое удивительное - это как им удалось пробиться сквозь нашу совковую серую тупость. Но, получилось! Значит, еще будут и другие песни, не менее хорошие.   Нагадала мне цыганка

Утро ослепило ярким солнечным светом. Звенели птицы. На лицах прохожих вспыхивали улыбки, слышался детский смех и веселое тявканье собак. Я шел… Нет, бежал! Спешил сломя голову вперед – туда, где буйствовала весна, где бурлила толпа и ждал меня друг. На площади Лядова у дороги, ведущей к автовокзалу, толпились цыгане. От них отделилась молодая женщина в ярких одеждах и встала передо мной лицом к лицу.

– Давай, молодой, погадаю!
– сверкнула она черными глазами.
– Положи на ручку рублик, чтобы мне всё правильно тебе сказать. Не бойся цыганам деньги давать - они к тебе сторицей вернутся.

Как-то сам собой, помимо желания, рубль из кармана моих брюк перекочевал на смуглую ладонь. Она схватила мою руку, глянула на рисунок ладони и строго взглянула мне в глаза.

– О-о-ой, парень! Жизнь у тебя будет веселой, но короткой. Видишь!
– Она провела пальцем по моей ладони.
– Вот это линия жизни. Она обрывается на самой середине. Так что в тридцать три года ты или помрешь, или изменишься так, что сам себя не узнаешь. Это будешь уже не ты, а как бы другой человек. Но это, если сможешь измениться. Так что, студент, спеши жить-веселиться! Жизнь коротка.
– И вдруг исчезла.

Я повертел головой. Но ни в толпе цыган, ни где-нибудь рядом моей гадалки не нашел. Взглянул на свою ладонь. На самом деле, линия, по которой водила пальцем женщина, обрывалась на середине. Чушь! С чего это я должен верить в эту ерунду!

В тот миг я, наконец-то, увидел Олега. Он махал мне рукой и тыкал пальцем в сторону автобуса, который подползал к остановке. Мы ринулись к распахнутым дверям и последними вскочили на подножку. Дверь за нами со скрипом закрылась. Первые несколько минут мы боролись за жизнь - изо всех сил уперлись руками в металлическое полотно двери, чтобы нас не раздавили. Наконец, на ближайшей остановке вышла добрая треть пассажиров, мы заняли сиденье у окна, Олег уткнулся в газету, а я задумался.

Ну, допустим, это случится. И пусть мне суждено жить тридцать три года, как Христу. Во-первых, это когда еще будет. А во-вторых, не известно, каким буду я в этом возрасте и какая у меня будет жизнь. Может, будет война, или я тяжело заболею - и тогда смерть будет желанной. Бывает же такое. Каким я буду в тридцать три? Мне люди старше двадцати кажутся стариками. А после тридцати там уже и живот вырастает, и седина, и морщины, болезни разные: радикулит, печень, сердце, маразм…

«Следующая остановка - «Завод «Орбита». Кто спрашивал, как доехать до кладбища, приготовь­тесь на выход», - пропела скрипучим баском кондуктор. Мы выскочили из автобуса и по щебеночной дороге зашагали в сторону металлической ограды, утопающей в тени высоких деревьев и густого кустарника. Олег глянул на меня умными глазами и бросил:

– У тебя здесь кто-нибудь лежит?

– Да. Дед с бабкой.

– Найдешь сам-то? А то я своих давно не навещал. Сейчас пойду в контору, чтобы мне подсказали, где их искать. Кладбище старое, перенаселенное. Легко заблудиться.

– Тогда и я с тобой, - сказал я.

По асфальтовой дорожке мы шли под густой сенью старых деревьев, мимо мусорных куч, мимо циклопических гранитных памятников и простеньких оград из уголка и арматурных прутьев. Густо пахло увядшими цветами и свежей краской. Изредка навстречу попадались притихшие посетители и пьяненькие служители в черных сатиновых халатах.

– Простите, а сколько вам лет?
– неожиданно спросил я проходящего мимо мужчину.

– Недавно тридцать два исполнилось, - улыбнулся тот в ответ, видимо, ожидая предложения выпить.
– А что?

Я пристально рассмотрел его. Крепкий еще, сильные жилистые руки, мужественные морщины вокруг глаз и от носа к подбородку, седоватые виски, легкая пружинистая походка. На немой вопрос Олега я рассказал ему о пророчестве цыганки. Он покачал головой и печально улыбнулся.

– Правду сказала цыганка или наврала - это не так важно. Видишь ли, помнить о смерти, думать о ней, надо каждому. Нам от нее никуда не деться. Многие боятся этой темы и, как страус в случае опасности, прячут голову в песок. Но человек разумный обязан четко осознавать, что умирать придется обязательно. И ответ за свою жизнь так же придется держать. …Как бы нам это не было страшно. Так что лучше заранее подготовиться к переселению в город мертвых.
– Показал он на могилы вокруг.

В конторке седой начальник, похожий на полковника в отставке, спросил фамилии наших родственников и, полистав затрепанную книгу, выписал на листочки бумаги номера участков и могил и молча протянул нам. Нам со спутником пришлось расстаться.

Мои дед с бабушкой лежали в аккуратной могиле с приличной металлической оградой, внутри которой белели мраморные плиты с крестами и эмалевыми фотографиями. Прутья ограды вросли в толстую морщинистую кору старой липы. Под ее роскошной кроной жила густая тень, которая шевелилась, как живое существо. Я повыдергивал траву, погладил рукой прохладный мрамор обелисков, всмотрелся в лица предков. Присел на скамью и понял, что не знаю, что мне делать дальше. Что вообще в таких случаях делают?