Искатели счастья

– Как он красиво пишет о страшном!
– горячо шептала девушка.

– «Потом я увидел, как всадник бросил поводья и вскинул к плечу винтовку, которую до тех пор держал наперевес. В эту секунду я выстрелил. Он дернулся в седле, сполз с него и медленно упал на землю. Наконец я приблизился к нему вплотную. Это был человек лет двадцати двух - двадцати трех; шапка его отлетела в сторону, белокурая его голова, склоненная набок, лежала на пыльной дороге. Он был довольно красив. Я наклонился над ним и увидел, что он умирает; пузыри розовой пены вскакивали и лопались на его губах. Он открыл свои мутные глаза, ничего не произнес и опять закрыл их. Я стоял над ним и смотрел в его лицо, продолжая держать немеющими пальцами ненужный мне теперь револьвер.»

– Убил все-таки!

– Вряд ли. Тогда бы и книги не было. Отстань. Не мешай читать.

Света надулась, посопела с минуту, а потом достала вязанье и стала тихонько напевать песенку Юрия Антонова. Я читал взахлеб. Давненько не получал такого удовольствия.

 «В те времена, когда это происходило, мне было шестнадцать лет - и, таким образом, это убийство было началом моей самостоятельной жизни, и я даже не уверен в том, что оно не наложило невольного отпечатка на все, что мне было суждено узнать и увидеть потом. Во всяком случае, обстоятельства, сопровождавшие его и все, что было с ним связано, - все возникло передо мной с особенной отчетливостью через много лет в Париже. Это случилось потому, что мне попал в руки сборник рассказов одного английского автора, имени которого я до сих пор никогда не слышал. Сборник назывался "Я приду завтра" - "I'll Come To-morrow", - по первому рассказу. Их всего было три: "Я приду завтра", "Золотые рыбки" и "Приключение в степи", "The Adventure in the Steppe".

…«Но меня поразил третий рассказ: "Приключение в степи". Эпиграфом к нему стояла строка из Эдгара По: "Beneath me lay my corpse with the arrow in my temple" <"Подо мною лежит мой труп со стрелой в виске"(анг.)>. Этого одного было достаточно, чтобы привлечь мое внимание. Я сделал нечеловеческое усилие, чтобы открыть глаза и увидеть, наконец, мою смерть. Мне столько раз снилось ее страшное, железное лицо, что я не мог бы ошибиться, я узнал бы всегда эти черты, знакомые мне до мельчайших подробностей. Но теперь я с удивлением увидел над собой юношеское и бледное, совершенно мне неизвестное лицо с далекими и сонными, как мне показалось, глазами. Это был мальчик, наверное, четырнадцати или пятнадцати лет, с обыкновенной и некрасивой физиономией, которая не выражала ничего, кроме явной усталости. Он простоял так несколько секунд, потом положил свой револьвер в кобуру и отошел. Когда я снова открыл глаза и в последнем усилии повернул голову, я увидел его верхом на моем жеребце. Потом я опять лишился чувств и пришел в себя только много дней спустя, в госпитале. Револьверная пуля пробила мне грудь на полсантиметра выше сердца. Мой апокалиптический конь не успел довезти меня до самой смерти.»

И вот они встречаются в Париже: невольный убийца и жертва - чудом выживший человек по имени Александр Вольф. Но для чего! Оказывается, чтобы замкнулся круг и личный апокалипсис человека был доведен до логического конца:

«…я увидел Елену Николаевну, стоявшую у окна, и вполоборота к ней силуэт мужчины, который так же, как и я, держал револьвер. Не поднимая руки, почти не целясь, на таком расстоянии нельзя было промахнуться, - я выстрелил в него два раза подряд. Он повернулся на месте, потом выпрямился и тяжело рухнул на пол. …

Он лежал теперь во всю длину своего тела, разбросав руки; голова его была почти у ее ног. Я сделал шаг вперед, наклонился над ним, и вдруг мне показалось, что время заклубилось и исчезло, унося в этом непостижимо стремительном движении долгие годы моей жизни.

 С серого ковра, покрывавшего пол этой комнаты, на меня смотрели мертвые глаза Александра Вольфа.»

Я закончил читать за минуту до нашей остановки и погрузился в размышления. Молчал я, когда мы шли по асфальтовой дорожке среди сосен к нашему общежитию. Света шла рядом и не пыталась разговаривать. Я испытывал к ней благодарность и высоко ценил умение женщин молчать. На прощанье протянул ей книгу, она её схватила и, счастливая, побежала домой. Следующим вечером она призналась, что читала всю ночь и опоздала на работу. Мы обсуждали эту книгу неделю. Потом были другие…

Как-то мы со Светой зашли в гости к её напарнице маляру Вале. Нам открыл дверь её жених Сергей, в голубой майке и синих трусах с соленым огурцом на вилке: они ужинали. Сама Валя, толстая, с потухшими глазами, выглядевшая лет на сорок, встретила нас в тоскливом байковом коричневом халате и в бигудях. Она грызла капустную кочерыжку, чавкала и чесалась. Сергей обрадовался нам и затащил за стол. Он часто наливал водку и сам её в одиночестве пил, мы пригубили для приличия, потому что собирались в театр. Дамы говорили о своём, решая кто в какую смену выходит. Сергей плотоядно поглядывал на Свету в бежевых вельветовых брючках и французском батнике и нудно объяснял мне:

– Есть девушки для гулянки, а есть для жизни. Твоя Светка - она для флирта, а моя Валька - она для жизни, понимаешь!

– А о чем вы перед нашим приходом разговаривали? - спросил я небрежно.

– Так это… - смутился Сергей.
– Ни о чём. Так, телевизор смотрели.

– А о чем обычно разговариваете? Какие темы обсуждаете?

– Ну ты даешь, - почесал тот затылок.
– Ну там, что завтра в гастрономе купить. Или еще к кому в гости…

Наконец, Света закончила переговоры с «девушкой для жизни» и мы вышли на улицу и поспешили на электричку до Москвы. Мы торопились в Театр Сатиры на спектакль с участием Миронова и Папанова. В электричке я еще раз посмотрел на свою подружку и серьезно сказал:

– Светик, если ты хоть в чем-то станешь похожей на эту Валю, я тебя самолично аннигилирую, чтобы и микрочастиц не осталось. Поняла?

В ответ раздался заливистый смех. Света была жизнерадостной девочкой и очень доброй. А еще она очень хотела замуж, за меня.

– Жалко мне Серегу. Сопьется он с этой двадцатилетней старухой.

– Да брось ты, Юрочка, знаешь какой он донжуанщик? Это он так, поужинать к ней бесплатно ходит. У него для души есть такая подружка - закачаешься! А ты мне второго «газданчика» дашь почитать? Ну этого, который «Ночные дороги»? Что там вкусненького?

Я открывал книгу и смачно зачитывал подчеркнутые места:

«…в силу нелепой случайности мне пришлось стать шофером такси. Все или почти все, что было прекрасного в мире, стало для меня точно наглухо закрыто - и я остался один, с упорным желанием не быть все же захлестнутым той бесконечной и безотрадной человеческой мерзостью, в ежедневном соприкосновении с которой состояла моя работа. Она была почти сплошной, в ней редко было место чему-нибудь положительному, и никакая гражданская война не могла сравниться по своей отвратительности и отсутствию чего-нибудь хорошего с этим мирным, в конце концов, существо­ва­нием.» …

… «У нее на глазах стояли слезы, она дрожала от холода. Потом она обратилась ко мне с предложением последовать за ней, мне стало ее жаль, я отрицательно покачал головой.

– У меня не было ни одного клиента сегодня, - сказала она, - я замерзла, я не могла даже выпить кофе.

На углу светилось одинокое кафе. Я предложил ей заплатить за то, что она выпьет и съест.

– И ты ничего от меня не потребуешь?

Я поспешил сказать, что нет, я решительно ничего не потребую от нее.

– Я начинаю верить, что ты действительно русский, - сказала она.»

– Понимаешь теперь, почему наши эмигранты говорили: «Франция была бы прекрасна, если бы там не было французов»? Им непонятно, как это можно за свои деньги накормить голодного!.. Это для французов - нонсенс.

– Дай, дай, дай, пожалуйста!
– вспыхивала Света и получала замечательную книгу. Так мы сосуществовали: я ей книги, она мне - жизнерадостность и доброту.