Искатели счастья

Но глаза!.. Как это они могли совместить мудрость старца и безыскусную ясность младенца? Но взгляд!.. Вы когда-нибудь видели, как из глаз струится свет? …Вы когда-нибудь чувствовали, как этот невидимый свет окутывает и увлекает вас куда-то ввысь, в неведомые миры, где так хорошо, как на земле не бывает даже в мечтах?

Мне захотелось рассказать отцу Марку всю свою жизнь, о несчастьях и мечтах, о поисках истины и тупиках, о поиске живого личного Бога, обо всём… Но что-то мне подсказывало бессмысленность этого движения души. Так на тебя смотрит человек, который знает о тебе гораздо больше, чем ты сам. Это мне нужно слушать его, жадно и ненасытно.

– Хочешь исповедаться?
– спросил монах.

– Я не знаю как, - прошептал я.

– Вставай.

Он встал в углу рядом с аналоем, надел ленту епитрахили, поручни и стал читать молитвы. Меня подхватило плавное течение и понесло вдаль, туда, откуда веяло светом и теплом. Я стоял на коленях, на моей голове, покрытой епитрахилью, лежала его рука, от подрясника пахло землей и цветами. Он спрашивал меня о грехах, я отвечал «грешен» или «нет». Наконец, он прочел разрешительную молитву, поднял меня и попросил приложиться к Кресту и Евангелию. Я коснулся их губами, распрямился и почувствовал себя легким и радостным. Монах взглянул на меня, улыбнулся и кивнул:

– Полегчало?

– Да, спасибо, - ответил я смущенно.

– А хочешь узнать, что значит быть христианином?

– Да, - сказал я нерешительно.

– Ты не бойся, Юра, неволить тебя никто не вправе. Обещаю, если ты не примешь это, то уйдешь отсюда, как будто ничего и не было.

– Я согласен!

– Хорошо.

Отец Марк зажег свечи. Затеплил лампаду. Стал на колени перед иконостасом. Я тоже опустился на колени рядом, чуть сзади. Сначала ощутил жесткость каменного пола, потом расслабился, боль утихла, и я превратился в слух. Монах так уютно молился, так естественно и просто, будто жил этим всю жизнь. Прозвучали слова: «Покажи сему рабу Твоему милость Твою неизреченную и снизойди Духом своим Святым». Я прошептал: «Господи, помилуй».

Монах встал, поднял меня с колен. Открыл ящик стола, взял оттуда тетрадь, погладил её рукой и протянул мне: «Возьми, Юра, пойди в комнату и почитай с того места, где закладка. Это мой афонский дневник». Я взял тетрадь и удалился в пустую комнату. Еще не открыл её, а на меня накатило сначала волнение, потом страх, а потом я услышал монотонную молитву за перегородкой и всё стихло. Наконец, открыл тетрадь и прочёл:

«Отец Даниил зажег свечи. Затеплил лампаду. Стал на колени перед иконостасом. Я тоже опустился на колени рядом, чуть сзади. Сначала ощутил жесткость каменного пола, потом расслабился, боль утихла, и я превратился в слух. Монах так уютно молился, так естественно и просто, будто жил этим всю жизнь. Прозвучали слова: «Покажи сему рабу Твоему милость Твою неизреченную и снизойди Духом своим Святым». Я прошептал: «Господи, помилуй».

Меня осенило что-то очень приятное, светлое и теплое. Порывом ветерка долетел до меня тонкий цветочный аромат. Наконец, меня подхватило плавное течение и понесло по восходящему потоку вдаль. Где-то сзади-снизу осталась земля, потом и облака, потом меня окутали звезды и черный космос, потом и это улетело прочь. Меня вынесло на огромное облако. Я влетел внутрь и понесся сквозь море огня. Меня обожгло, потом будто от тела отслоилась окалина и слетела прочь. Потом еще и еще. Я стал легким и прозрачным, как привидение.

Наконец, я оказался в черном мраке перед невидимой стеной в абсолютной тишине. Откуда-то издалека доносились молитвы, я повторял их и словно посылал туда, за невидимую преграду. Но и это закончилось. Я стоял один в темноте и молчал, ожидая чего-то очень важного. Вдруг пространство вокруг меня наполнилось раскатами грома и прогремел Голос: «Благословляю!» … И я рухнул в пропасть. Летел вниз так стремительно и беззвучно, что мне бы испугаться, но нет, страха не было. Скорей, детское любопытство, доверчивое и открытое всему доброму и новому… И вот я остановился.

Будто упал занавес, и распахнулась бесконечность: пространство здесь оказалось настолько безграничным, насколько способен принять разум. Надо мной сияли небеса. Оттуда лился яркий свет, доносились приятные звуки. Там пели гимны, славили Бога, заливались на разные голоса птицы. Я всматривался в эту блаженную высоту, мне открывались все новые и новые слои света. Люди там сияли отраженным светом, льющимся от единого источника - Бога. Там всё - лица святых, их руки, их песни - устремлялись к центру всего и вся - к Богу.

 Между тем, каким-то другим, параллельным зрением, видел я самые роскошные земные места. Наверное те, которые у людей ассоциируются с понятием «рай». Я бродил среди богато разодетой толпы по набережным Ниццы, Канн, Рио. Ехал в кабриолете по спидвею вдоль океанской волны в Голливуде, Сан-Франциско, Майами. Летел на вертолете над Карибскими и Канарскими островами. О, какими ничтожными и серенькими показались мне эти земные красоты по сравнению с совершенной ликующей красотой Царства Небесного! А уж занятия земных людей и их мысли вовсе почернели в сравнении с чистым светом, исходящим от жителей небесного рая.

В тот миг я понял, ради чего монахи уходят из мира в затвор нищих келий. Они жертвуют ничтожным и тающим миражом земного счастья ради вечного блаженства в этих несказанно прекрасных Небесных красотах. Уж насколько красноречив был апостол Павел, но и он не сумел описать в своих посланиях третье небо Царства Божиего, которое ему показал Спаситель: «…был восхищен в рай и слышал неизреченные слова, которых человеку нельзя пересказать» (2 Кор 12, 4). Ради этого с улыбками и радостными песнями шли на лютые страдания христианские мученики. Ради этого годами и десятилетиями терпят издевательства и лишения верующие миряне.

Небеса пронизывали звуки хвалебных песен. Я не разжимал рта, но и меня наполнили эти славословия, и я всем существом пел эти радостные песни моему Богу. Как-то в детстве прочел в книге Марка Твена, как Гекльберри Финн с Томом Сойером говорили о занятиях людей в раю, будто они там только и делают, что расхаживают с арфами и поют псалмы - какая, мол, это скука. Несчастные люди, которые так думают! Вот чего нет в раю, так это скуки! Радость, свет, блаженство, любовь - в избытке, и это не может быть скучным.»

…Это был один из тех чудных дней, когда радость пронизывает тебя насквозь, а воздух наполняется вибрирующим светом, в котором иногда слышится тихая музыка, зовущая вдаль.

Так случается в детстве, когда просыпаешься в первый день летних каникул. И вдруг понимаешь: сегодня вовсе не нужно идти в душную школу. Ты улыбаешься солнцу за окном и думаешь: идти с другом на ближний пляж, но дикий и неухоженный, - или на дальний, но чистый, с музыкой и вышкой для прыжков в воду. А можно еще собраться на рыбалку в затон и наловить ведро карасей. Или, скажем, убежать в парк - полетать на качелях до белых облаков. Или пригласить в кино самую красивую, таинственную девочку, от одного взгляда которой сердце проваливается в глубокую синеву неба, а тебе хочется только одного: бесконечно долго смотреть на неё и любоваться каждым движением тонких пальчиков, каждым взмахом пушистых ресниц. …Или вот еще, можно взять из холодильника стакан с клубникой, посыпанной сахарным песком, расстелить на балконе одеяло и полежать с интересной книгой, подставив солнцу спину. Но детство ушло, и такое сейчас приходит ой как редко, почти никогда, потому и ценится особенно.