Искушение

— Ничего не бойся. Ты защищена. Как только женщина с малиновым клеймом приблизится к тебе, приподними навстречу ей открытую ладонь, этого будет вполне достаточно.

— Прасковья Никитична, благодарю вас. Вы — наше спасение, — проговорила крёстная, вкладывая в слова глубокий смыл, и чувства.

— Семью дочери не уберегла, мужа потеряла, сама сгинула. Вас в обиду не дам. Сторонитесь неблагонадёжных людей, от них одна морока и неприятностей гора. Возвращайтесь домой и живите, как надлежит, в своё удовольствие. Наталья, не оставляй внучку, ей предстоит лютое испытание, помочь не смогу, не допустят меня. Но Господь не оставит без помощи. Спасёт человек, в сердце которого любовь живёт, эту силу никто не сломит, не вытравит и не победит. Ниночка, держись за него — в нём твоё спасение.

— Не беспокойтесь, Прасковья Никитична, я позабочусь о Нине.

— Верую. — Мы услышали выдох, и воцарилась тишина.

Это так неожиданно

Я вернулась в Петербург хмурым ноябрьским утром. Погода совсем не радовала. Сильно продрогла в пути. Карета двигалась медленно. Накануне запуржило, замело, и весь город накрыло белым пушистым покрывалом. Меня встретили пустынные улицы, умело скрывавшие ночные секреты, и раскачивающиеся на ветру мигающие фонари. Они от скуки затянули свою скрипучую песнь, что наводило грусть и теребило душу. Семён Платонович сопровождал меня. Он потребовал, чтобы извозчик занёс поклажу в дом. На прощание пожелал мне обрести спокойствие духа. Агент протянул свою визитку — на случай, если понадобится помощь, или я надумаю сообщить что-то новое. На этом мы распрощались.

Я вбежала в дом, сбросила шубку, шляпку, муфточку, отдала служанке и направилась к камину. Очень хотелось согреться.

— Барышня, — окликнула меня Даша.

— Что?

— У Софьи Гавриловны гость. Пойдёмте в столовую, там тепло и обед подам вам. Вы с дороги голодны небось.

— Лучше чаю. Промёрзла.

— Как скажете.

— Пойдём в столовую.

— Сию минуту, отнесу в гардеробную ваши вещи и вернусь. Самовар как раз вскипел.

— Очень кстати.

— Ниночка, ты вернулась, моя девочка? — услышала я голос тётушки и оглянулась. Софья Гавриловна сияла, мне показалось, она помолодела в моё отсутствие. За ней в прихожую вышел высокий, подтянутый господин. Его внешность служила образцом элегантности. Я сразу догадалась, что этот человек занимает высокий пост и даже в часы досуга не забывает об этом. Княгиня рядом с ним чувствовала себя молоденькой девушкой. Он удивительным образом умел создавать настроение, не меняя выражения лица. Меня этот факт несколько обескуражил. Тогда, в нашу первую встречу, я не знала, что серьёзным он остаётся всегда. Пройдут годы, и он докажет мне — это всего лишь защитная маска в обществе посторонних людей. На самом деле душа у этого человека ангельская, и ему по плечу осчастливить каждого, кто встретится на его пути. Прохор Петрович, так звали знакомого тётушки, по натуре был жизнерадостным и добродушным. В первую нашу встречу я всего этого не знала. Что-то магнетическое притягивало в его лице. Но то, как он смотрел на меня, подсказало — этот мужчина способен на высокие чувства. Его глаза разговаривали со мной, досадно, что беззвучно. Боже мой! Как он смотрел на меня в день нашей первой встречи! Ему хотелось верить. Я увлеклась, вслушиваясь в свои мысли, а тем временем Софья Гавриловна меня окликнула:

— Душа моя, познакомься, мой лучший друг и преданный помощник нашей семьи, Прохор Петрович Федотов. Он же статский советник, одержимый идеями и горячий сторонник благотворительных аккордов, — продолжала перечислять заслуги своего друга Софья Гавриловна. — Что я вижу, ты заулыбалась, радостно мне. Между прочим, покойный муж очень почитал Прохора Петровича.

— Приятно познакомиться, — присела я в реверансе.

— И мне.

Тётушка не знала, чем вызвана моя улыбка. А вот её гость, кажется, догадался.

— Вам бы с моей матушкой познакомиться, она у меня была большой любительницей сбора пожертвований. — Я загорелась, услышав любимую тему. — Всем сердцем помогала неимущим. Вы не представляете, как она красиво и тонко умела убеждать промышленников и купцов. И ей верили, хорошую репутацию в обществе не так просто заполучить. А княгине Ларской все доверяли и относились с поклонением. Тётушка, помните, как говорили о моей матушке? — Вдохновлённая воспоминаниями, я понеслась рассказывать о родимой.

— Если княгиня Ларская взялась за дело — будет толк. Она-то никого не забудет и всем поможет, — процитировала Софья Гавриловна. — Конечно, я помню. Редкая была женщина.

— Кажется, припоминаю, как-то раз судьба нас свела с вашей матушкой, — нерешительно заговорил гость. — Давно это было.

— Возможно.

— А с вами — нет.

— Голубчик, Прохор Петрович, что же вы удивляетесь, Ниночка — юная дева, живёт в белокаменной. Там её отчий дом. В Петербурге ранее не была. После гибели родителей я покровительствую ей. Племянница живёт у меня, сиротинушка моя.

— Сочувствую вам. — Федотов подошёл ко мне, осторожничая, предельно вежливо и ненавязчиво поцеловал руку. Я на ходу перехватила собственную мысль: «Этому человеку не чужды простые человеческие чувства. Он умеет сопереживать».

— Пойдёмте в столовую. Даша поставила самовар. Выпьем чаю. Я после дороги никак не могу согреться.

— Идём, милая, что же ты раньше ничего не сказала, мы заболтались, — отозвалась тётушка. — Прохор Петрович, идёмте, составим Ниночке компанию.

— С превеликим удовольствием.

Вот и жених подоспел…

В один из дней Василька отпустили, и мы поехали с ним по делам.

Вернулась одна, братец отбыл в полк. В прихожей раздеваясь, всё думала о нашей беседе с Васей, когда до слуха моего донеслось из гостиной:

— Я увидел глаза растерянной и беззащитной девочки, обиженной судьбой. Мне так захотелось обнять бедняжечку, прижать к груди и обогреть любовью. Её трепет, искренность в каждом взгляде, движении — сразили меня. Давненько я не встречал таких открытых и чистых людей. Эта девочка не похожа ни на кого. Вынужден сознаться — я влюблён.

— Прохор Петрович, — застыла от удивления тётушка, — голубчик, о чём вы? Она дитя ещё, а вы солидный человек, у которого за плечами большая жизнь. Вам тридцать шесть, если не ошибаюсь? Она вам в дочери годится. Вы шутите?

— Отнюдь. Вы что же, не изучили меня за столько лет нашей дружбы? Я настроен серьёзно.

— Вы ей в отцы годитесь, двадцать лет — немалая разница в возрасте… — недоумевала Софья Гавриловна, всячески скрывая своё возмущение.

— И что? Кто в таких случаях думает о возрасте? Я здоров, полон сил, энергии.

— Поражаюсь вам. Как вы себе это представляете? Она ведь дитя, к тому же неопытная. Вам нужна женщина…

Прохор Петрович не дал Софье Гавриловне договорить.

— Простите, позвольте с вами не согласиться, мой друг. — Он отошёл к окну и задумался. — В одном вы правы. Мы относимся к разным поколениям. И всё же, говорю как есть, сознаюсь в неподдельном страстном порыве, а не в низменном удовольствии: целуя Ниночке руку, я испытал прилив новых сил — впервые в жизни, вы понимаете?

— А как же ваши знакомые? У вас ведь были пассии? — намекнула княгиня.

— А у кого их нет на день, на два или месяц? Больше не выдерживал. И что вы сравниваете? Сейчас всё другое. Я влюблён, как страстный юнец. Как же это прекрасно — любить! Что стоит наша жизнь без любви?

— Ба, да вы, оказывается, романтик! С вашими словами не поспоришь. Мир стоит на любви. Не могу сопротивляться более, подчиняюсь, с вами трудно не согласиться. И всё же Нина так юна. Ей нужно время окрепнуть, повзрослеть. Поймите, еще свежие раны. Её преследует желание отомстить убийце родных, меня это пугает. Я очень за неё волнуюсь. Сгоряча, не приведи Господь, чего доброго, наделает глупостей, потом попробуй доказать, что она отстаивала честь и достоинство семьи. Нет, ей нынче не до замужества.