Искушение

На моё удивление внезапно пришла помощь — открылась дверь, в комнату ворвался представительный человек в красивом, золотом расшитом халате, его глаза выдавали испуг. Он держал в руке канделябр с зажжёнными свечами.

На вышивке гладью в верхнем углу халата я разглядела герб графства Гомельских.

«Сам граф пожаловал». — Я перевела дух.

— Что здесь происходит?! — гневно спросил у сына отец.

Нестор не ожидал увидеть его на своей половине.

— Я тебя спрашиваю, что происходит в моём доме? И почему ты в неглиже в присутствии девушки?

— Гостей принимаю, что, не видишь? — выпалил невпопад младший Гомельский.

— Я вижу. Именно вот таким образом принимают гостей солидные люди? — Граф перевёл взгляд на меня.

— Прошу прощения, милая барышня. Может быть, вы мне объясните, что всё это значит? — он рукой указал мне на перевёрнутое кресло с обломанной ножкой, разбитую вазу и треснутое зеркало над комодом.

— Ваше сиятельство, этот человек незнаком мне, схватил на улице, когда я возвращалась домой с выставки, закрыл голову мешком, обвязал туго вокруг шеи, чтобы я не смогла выпутаться и сбежать. Как вещь затолкнул в карету и привёз сюда.

В глазах графа пробежала молния, он негодовал.

— А потом, что было потом?! Я слышал крики.

— Что было потом? У него лучше спросите. Не могу говорить, простите. — Слёзы побежали из глаз, не было сил удержать их.

— И ты ей веришь? Сама мне навязалась. А сейчас всё выдумала. Лгунья… — завопил графский сынок.

— Замолчи, негодяй. Не позорь меня перед девушкой. По одному твоему виду ясно, что правду говорит наша гостья, вернее, твоя пленница.

— Простите, вы не могли бы назвать своё имя? — обратился граф ко мне, снижая тон голоса.

— Княжна Нина Андреевна Ларская, — присела я в реверансе с опущенной головой, глотая слёзы.

— О боги! Вы дочь покойного Андрея Гавриловича — юридического советника государя?

— Совершенно верно, ваше сиятельство.

— Нина Андреевна, голубушка, считаю своим долгом попросить у вас прощения за случившееся недоразумение и пригласить ко мне. Здесь вам оставаться не следует. На моей половине и поговорим обо всём. Вы не будете возражать?

— Нет, ваше сиятельство. Вы вызываете доверие и располагаете к общению.

— Прекрасно. Пойдёмте, я сопровожу вас. А с тобой… — Граф сдержался только потому, что не хотел выяснять отношения в моём присутствии. — Мы завтра поговорим. Пора ставить точку. Сколько можно терпеть твои выходки? Ты своим безобразным поведением позоришь доброе имя нашего рода. Хватит, — строго заявил он сыну.

Здесь так необычно

Граф Гомельский своим отношением расположил меня: он успокаивал, уговаривал, объяснял, что не надо расстраиваться — всё образуется. Уверял, что никогда больше ничего подобного не повторится — немедленно примет меры. Я слушала, понемногу пила чай и старалась не возвращаться в мыслях к поступку его сына. Одно мешало: от сильного потрясения судорожно сжималась вся внутри и долго не могла прийти в себя. Меня преследовали бешеные глаза похитителя и звериное выражение его лица. Константин Львович отвлекал, рассказывая о своей супруге, о том, как они дружно жили. Поделился со мной, чем занимался в молодости и чем увлекался долгие годы. Рассказывал, что и до сих пор его волнует эта миссия, но уже не так усердно принимает участие.

— Сил поубавилось, — как он выразился.

— Вы знаете, моя матушка занималась благотворительностью, и я бы хотела продолжить дело её жизни.

— Всячески одобряю. Я помогу вам по мере сил, если не возражаете.

— Что вы? Буду рада любому совету и дружеской помощи. В этом деле требуется много горячих сердец.

— Вы правы. Слава Богу, вам лучше. Отвлеклись, и хорошо. — Граф как-то странно посмотрел на меня.

— Да, немного отпускает. Вы меня спасли, благодарю вас.

— С ним я разберусь, не сомневайтесь. Давайте сделаем по уму. Я отправлю посыльного к вашей тётушке, чтобы она не волновалась и знала, что племянница загостилась у меня. Вы устали, не так ли? Переволновались. — Я кивнула. — Мы поужинаем, и служанка проводит вас в комнату для гостей, отдыхайте. А утром к завтраку — добро пожаловать. Затем сопровожу вас домой. Согласны?

— Спасибо за доброту и заботу. Тронута. Ваше сиятельство, вы читаете мысли? Едва держусь на ногах. Благодарю, ваша проницательность поражает.

— Это мелочи. Так и сделаем. Желаю вам хорошо отдохнуть, набраться сил и успокоиться. — Граф подошёл ко мне и поцеловал руку. Он позвонил в колокольчик.

Не прошло и минуты, как постучались в дверь.

— Входи, Арина, — пригласил он служанку, которая незамедлительно появилась на пороге.

— Стол накрыт?

— Да, барин.

— Нина Андреевна, прошу вас.

За ужином так, между прочим, граф Гомельский сказал:

— Ниночка Андреевна, я всё думал и настроился открыться вам.

— Что-то не так, ваше сиятельство?

— Не волнуйтесь. Сейчас вы всё узнаете. Сами видите, я очень одинок. Веду затворнический образ жизни. Нет, я, конечно, выезжаю, когда нужно, принимаю участие в благотворительных аккордах. Иногда в собраниях встречаюсь с единомышленниками. Отдыхаю на даче за городом. Веду переписку с оставшимися в живых старыми друзьями. Но всё это ширма. В душе пустота. — Граф пригубил ароматный напиток в фигурной фарфоровой чашечке с кокетливой ручкой.

Я подумала: «Манеры для аристократов порой важнее самой еды».

Он с такой любовью держал в руке чашечку, словно впервые обнимал любимую женщину. Как-никак наследие. Благодаря вот таким мелочам, граф хранил память об ушедших родных.

Тем временем собеседник готовился сообщить мне что-то очень важное. Его мысли были заняты, он не решался открыться.

Я видела, как мучительно настраивался, готовясь к серьёзному разговору. Константин Львович выдержал паузу, поставил на блюдце чашку и продолжил:

— Всё это не то.

— Мне понятны и знакомы ваши чувства. Знаете, когда меня одолевает грусть, посещаю концерты. Музыка лечит, отвлекает от дурных мыслей, бальзам для души. Я очень люблю музыку.

— Соглашусь с вами. Вы правы. Но одному выезжать не принято. Что я вам рассказываю? Вы и сами знаете наши порядки, — замялся граф и поднял на меня глаза — нескончаемая тоска поселилась в них.

— Да, несолидно. Согласна.

— Вы бы не составили мне компанию? — Вопрос графа ошеломил меня, не знала, что сказать. И обидеть не хотелось. Он обрушил его на меня так внезапно, что проглотила язык.

— Простите, смутил вас. Ну да ладно.

Мне стало жалко одинокого человека. С тех пор как осталась одна, познала это чувство. Радости оно лишает. Я прониклась к графу сочувствием.

— Уважаемый Константин Львович, ну разве что изредка… я постараюсь, — и тут же запнулась, не зная, как выразиться, чтобы не обидеть его и самой не попасть в двусмысленное положение.

— Это правда?! — спросил он с надеждой, не веря, что такое возможно.

— Да, только не часто, с тётушкой выезжаю.