Искусница

— А! — торжествующе воскликнула Енифар и поглядела в сторону Арилье. — Я тебе говорила, а ты не верил! Я говорила тебе, что у меня был отец!

— Конечно, он у тебя был, — подтвердила Аргвайр. Ее глаза затуманились. — Я потому и не связала себя никакими брачными узами… После твоего отца любой другой тролль не казался мне достойным. Никто не был достоин моих пальцев, никто не был достоин моих ступней, никто не был достоин моей шеи, моих ушей, моих волос. Никому не дозволялось прикасаться к моим локтям и коленям. Никто не осмеливался целовать мой живот и щекотать мой затылок. Все это было запрещено другим троллям после того, как это проделывал со мной твой отец, Енифар!

А девочка-подменыш, похоже, не понимала ни слова из того, что говорилось. Вполне счастливая близостью Аргвайр, она прижалась к своей ненастоящей матери и тихонько засопела — задремала. Она была полна того животного довольства, которое умиляет в бессловесных тварях, когда те сыты и полны благодарности.

Енифар, напротив, вся дрожала от гнева и возбуждения. Несправедливость ее судьбы возмущала девочку, а возможность все поправить, пусть даже ничтожная, заставляла ее рваться в бой.

— Нитирэну не удалось бы выкрасть тебя и обменять, если бы у него не было более высоких покровителей, — сказала Аргвайр. — Вот в чем моя надежда. Решение может быть изменено. Обычно так не делается, как я уже говорила. Обычно подменыши остаются каждый на своем месте. Но в твоем случае… Все дело в твоем отце, Енифар. Найди его.

— Но почему же ты не нашла его до сих пор, мама? — голос Енифар дрогнул. — Ты ведь знаешь, что я жила в неправильном мире… Как я могла отыскать там тролля?

— Твоего отца можно отыскать в любом мире, по любую сторону границы, — ответила Аргвайр печально. — Никто не знает, где сейчас находится Джурич Моран.

Глава двенадцатая

В квартире на Екатерининском канале раздался звонок. Юный пес бросился в прихожую и, позабыв все свои недавние жизненные трудности и беды, грозно залаял. Джурич Моран стремительно вышел из комнаты и рывком отворил входную дверь.

На пороге стоял совершенно незнакомый человек. Он был среднего роста, коренастый, в мятом коричневом пиджаке. Только руки его были необыкновенно красивы, с тонкой, почти женской ладонью и ровными пальцами.

— Что вам угодно? — возмущенно осведомился Моран. — Вы вообще-то уверены, что явились по адресу? У меня, между прочим, на двери висит табличка, что по нынешним временам является большой редкостью. Вы предварительно ознакомились с надписью на этой табличке или надавили на звонок из хулиганских побуждений?

— Вы — Джурич Моран? — спросил гость. — Глава агентства экстремального туризма?

— Возможно, — фыркнул Моран. — Но если вы предполагаете, будто здесь с клиентами будут носиться, как с писаной торбой, то вы крепко ошиблись. Здесь ненавидят и презирают весь род людской.

— В этом лично для меня нет ничего предосудительного, — хладнокровно отозвался пришелец. — Если вы Джурич Моран, то позвольте представиться: Николай Иванович Симаков, преподаватель русского языка и литературы. Я хотел бы поговорить с вами о моем бывшем ученике, о Михаиле Балашове.

— Балашов? — удивился Моран. — Не знаю такого.

— Позвольте пройти, — сказал Симаков. — Если у вас на двери имеется медная табличка, то это накладывает на вас определенные обязательства.

— Да ну? — сморщился Моран. — Это вам кто сказал? Или в книжке вычитали?

— В книжке вычитал, — ответил Николай Иванович. — Причем не в одной, а сразу в нескольких. Медная табличка означает, что у хозяина имеется представление о хороших манерах.

— И откуда вы взяли, что у меня нет хороших манер? Я, между прочим, держу породистую собаку, что неоспоримо свидетельствует о наличии у меня отменного вкуса. Я учу мою собаку разным трюкам. Что, не ожидали? Когда она подрастет, она будет великолепно травить людей. Гладите, какие зубы.

Он наклонился, схватил щенка за морду и продемонстрировал гостю остренькие зубки пса.

— Ну как?

— Впечатляет, — согласился Николай Иванович, протискиваясь в квартиру и закрывая за собой дверь.

Моран сдался.

— Ладно уж, — пробурчал он. — Входите, раз вошли. Хотите чаю?

— Не отказался бы.

— Все вы, интеллигенты, одним миром мазаны. Сперва лезете в дом, а как просочились — так сразу вам чаю с бутербродами.

— Бутерброды были бы весьма кстати, — кивнул Николай Иванович.

— Ну вот, я так и знал! — Моран всплеснул руками. — Обожрать меня намерены, да?

— Да бросьте вы, — сказал Николай Иванович. — Нет ничего более эфемерного, чем бутерброд. После него ведь не остается грязной посуды, значит, он не может даже считаться едой.

Моран посмотрел на визитера с подозрением.

— Ваши рассуждения меня подкупают.

— Вот и хорошо. — Николай Иванович невозмутимо проник в гостиную.

Юдифь устремила на него взгляд, полный горечи и разочарования.

— Знакомьтесь пока, — крикнул Моран, устремляясь на кухню.

— Юдифь, — сипло представилась девушка. — Я живу в соседней квартире.

— Вы — приятельница господина Морана?

Николай Иванович опустился на стул, заложил ногу на ногу, поставил локоть на кружевную скатерть.

— Господина! — фыркнула Юдифь. — Тоже мне, господин! Просто Джурич Моран или Моран Джурич, кому как нравится.

— Мне никак не нравится, но с этим ничего не поделаешь. Существует объективная реальность, данная нам в ощущениях, и против этого не попрешь.

— Удивительно точное наблюдение, — вздохнула Юдифь. — Вот я, например, ждала совершенно другого человека, а явились вы.

— И кого же вы ждали?

— Предположим, Авденаго.

Николай Иванович молчал некоторое время, переваривая это имя, а потом вдруг негромко рассмеялся.

— Авденаго! Ну конечно! Мисаил, Седрах и Авденаго… Вы имеете в виду Мишу Балашова? Я здесь тоже из-за него.

Юдифь вся так и вспыхнула. Только что сидела, скукожившись, вся серенькая и пыльная, а тут — откуда что взялось! — даже розоватый румянец на чумазеньких щечках выступил.

— Вы его знали?

— Я был его учителем в школе.

Она ахнула:

— Надо же, какое совпадение! Моран его тоже учил. Разным вещам.

— Воображаю, — пробормотал Николай Иванович, оглядываясь в гостиной.