Искусство и политика

В Англии дело во многом обстояло иначе, чем во Франции. Новая социальная группировка зарождается здесь на базе современной промышленности и получает поразительное экономико-корпоративное развитие, однако в интеллектуально-политической области действует вслепую. Здесь очень многочисленна категория органической интеллигенции, возникающая на той же промышленной основе, что и экономическая группа, но в верхних слоях общества старый класс земельных собственников сохраняет свое почти безраздельное господство, ибо, потеряв превосходство в экономической области, он надолго удерживает его в интеллектуально-политической сфере и ассимилируется новой правящей группой в качестве «традиционной интеллигенции» и руководящей прослойки. У старой земельной аристократии складываются такие же отношения с предпринимателями, какие в других странах бывают у традиционной интеллигенции с новыми господствующими классами. Старая земельная аристократия объединяется с промышленниками своего рода «швом», именно тем, который в других странах объединяет традиционную интеллигенцию с новыми господствующими классами.

Аналогичные процессы происходят в Германии, осложненные местными историческими условиями и традициями Германия, так же как и Италия, была центром универсалистских институтов и универсалистской наднациональной идеологии (Священная Римская империя германской нации) и дала многих представителей средневекового космополитизма, истощая свою внутреннюю энергию и ведя борьбу, не затрагивающую национальных проблем и способствующую сохранению средневековой территориальной раздробленности. Промышленное развитие шло в полуфеодальных условиях вплоть до ноября 1918 года, а немецкие юнкеры пользовались политическим и идеологическим первенством в гораздо большей степени, чем та же социальная группа в Англии. По отношению к немецким промышленникам они стали традиционной интеллигенцией, но обладали особыми привилегиями и были абсолютно убеждены, что являются самостоятельной социальной группой, так как в их руках была сосредоточена значительная экономическая власть над земельной собственностью, более «производительной», чем в Англии. Немецкие юнкеры напоминают некую военно-жреческую касту, почти целиком захватившую все организационно-руководящие функции в политическом обществе, и в то же время обладающую собственной экономической базой, а по этому не зависящую от подачек экономически господствующей группы. Кроме того, в отличие от английских дворян-землевладельцев, юнкеры были офицерами большой постоянной армии, которая помогала им воспитывать способных организаторов, преданных и готовых отстаивать свой политический приоритет. [361]

361

В книге Макса Вебера «Парламент и правительство в новом политическом устройстве Германии» можно найти множество примеров тому, как политическое господство дворян препятствует созданию достаточно многочисленного слоя опытных буржуазных политиканов, что приводит к постоянным парламентским кризисам и к разброду в либеральных и демократических партиях; в результате усиливается влияние католического Центра и социал-демократической партии, которые в годы империи сумели создать свою довольно значительную прослойку руководящих деятелей и депутатов парламента.

В России – своеобразная ситуация: ее политическое и торгово-экономическое устройство было создано норманнами (варягами), религиозное – византийскими греками, затем немцы и французы становятся проводниками европейского опыта в этой стране и помогают историческому русскому студню впервые обрести твердый каркас. Национальные силы в России инертны, пассивны, но восприимчивы, может быть именно поэтому они прекрасно усваивают и ассимилируют иностранное влияние, русифицируя самих иностранцев. В последующее время происходит обратное явление elite [362] из наиболее активных, энергичных, предприимчивых и организованных выезжает за границу, где осваивает культуру и исторический опыт наиболее развитых западных стран, не теряя при этом своей национальной самобытности и не порывая эмоциональных и исторических связей со своим народом. Завершив таким образом свое интеллектуальное ученичество, они возвращаются домой, побуждают народ очнуться от спячки и начать ускоренными темпами безостановочно двигаться вперед. Отличие этой elite от той, которая была завезена из Германии (Петром Великим, например), состоит в ее национальной, народной сущности: она не может раствориться в инертности и бездеятельности русского народа, ибо сама является активной реакцией русских на собственную историческую интертность.

362

Элиты (франц.) – кроме прямого значения Грамши использует это слово и как эвфемизм для обозначения политической партии.

С этим русским явлением можно сравнить происходившее, правда, совсем на другой основе, в других условиях и в другое время зарождение американской нации (Соединенные Штаты): иммигранты англосаксонского происхождения тоже были интеллектуальной elite, особенно в нравственном отношении. Речь идет, разумеется, о первых иммигрантах, пионерах иммигрантского движения, героях религиозных и политических английских войн, потерпевших поражение, но не смирившихся и не сломленных на своей первой родине. Кроме сильных характеров и сильной воли они привозят с собой в Америку определенный уровень цивилизации и ту стадию исторического развития, на которой находилась в это время Европа, и которая, будучи пересаженной на девственную американскую почву, продолжает развиваться за счет скрытых в ней ресурсов, но делает это несравненно более быстрыми темпами, чем в старой Европе, где существует целый ряд препятствий (моральных, интеллектуальных, политических, экономических, затрагивающих интересы различных групп населения; пережитки старых формаций, не желающих исчезать), которые тормозят развитие страны и выхолащивают любую инициативу, растворяя ее во времени и пространстве.

В Соединенных Штатах наблюдается почти полное отсутствие традиционной интеллигенции, что отражается на общем равновесии интеллектуальных сил. На индустриальной основе достигается формирование цельных современных надстроек. Проблема создания интеллектуального равновесия решается не путем соединения органической интеллигенции с традиционной, ибо последняя как сформировавшаяся, застывшая категория вообще не существует, а путем слияния в единую национальную культуру различных типов культур, завезенных в Америку иммигрантами разных национальностей. Отсутствием такого широкого слоя традиционной интеллигенции, какой был в странах европейской цивилизации, объясняется отчасти наличие только двух крупных политических партий (ср. с Францией, и не только в послевоенный период, когда умножение числа партий стало всеобщим явлением) и неслыханный рост числа религиозных сект. [363]

363

Если я не ошибаюсь, их насчитывается более двухсот; в отличие от Франции, где велась острая борьба за сохранение религиозного и духовного единства французского народа.

Еще одно явление, требующее изучения, – возникновение в Соединенных Штатах удивительно многочисленной негритянской интеллигенции, осваивающей американскую культуру и технику. Это наводит на мысль о возможном косвенном влиянии американской негритянской интеллигенции на отсталое население Африки и о ее непосредственном влиянии на африканских негров, которое могло бы иметь место, если бы: 1) американские экспансионисты привлекали своих американских негров в качестве посредников для завоевания африканских рынков и для насаждения в Африке цивилизации американского образца (нечто подобное уже происходит, но в каких масштабах, мне не известно); 2) если борьба за чистоту американской нации обострится до такой степени, что вызовет исход негров из Америки и возвращение в Африку наиболее независимых и решительных представителей негритянской интеллигенции, [364] которые не смогут мириться с, возможно, еще более унизительными, чем теперешние обычаи, будущими законами. В связи с этим могут возникнуть две основные проблемы: 1) проблема языка, а именно: станет ли английский язык культурным языком всей Африки, придя на смену множеству существующих теперь диалектов? 2) сумеет ли этот слой американской негритянской интеллигенции стать настолько сильным ассимилирующим и организующим фактором, чтобы превратить теперешнее примитивное чувство принадлежности к гонимой расе в чувство национального достоинства, поднимая африканский континент до уровня мифа и роли общей родины всех негров? Мне кажется, что сейчас расовые, национальные чувства у африканских негров имеют скорее отрицательную эмоциональную окраску, чем положительную, происходит это потому, что белые подавляют их и стремятся изолировать: не напоминает ли все это положение евреев до XVIII века? Либерия, уже американизированная, с официальным английским языком, могла бы превратиться в Сион для американских негров, стать африканским Пьемонтом.

364

Предположение исходит из практики гарвизма, течения в негритянском движении в США под лозунгом «Назад в Африку!».

К проблеме интеллигенции в странах Южной и Центральной Америки следует подходить с учетом того, что в этих странах тоже отсутствует сколько бы то ни было значительный слой традиционной интеллигенции, но не игнорируя при этом специфических условий, отличающих эти страны от Соединенных Штатов. У истоков развития этих стран стоят представители испанской и португальской цивилизации XVI–XVII веков, наиболее характерными явлениями которой были Контрреформация и паразитирующий милитаризм. Духовенство и военное сословие в Южной и Центральной Америке – это сохранившееся до наших дней наследие европейской цивилизации, две разновидности традиционной интеллигенции, застывшие в той форме, в которой они существовали некогда в Европе. На базе довольно слабо развитой промышленности не могли возникнуть достаточно разветвленные надстройки: большинство интеллигентов принадлежит к сельскому типу, а так как преобладают латифундии с большими церковными владениями, эта интеллигенция оказывается связанной с духовенством и с крупными землевладельцами. Национальный состав, даже среди белых, в этих странах очень пестрый, а значительное число индейцев, составляющих в некоторых странах большинство населения, делает национальную проблему еще более острой. Вообще здесь наблюдается ситуация, напоминающая времена «Культуркампф» [365] и дело Дрейфуса: то есть развитие буржуазных и светских элементов не достигло еще того уровня, при котором современное светское государство может подчинить своим политическим интересам церковь и армию и нейтрализовать их влияние. Все еще сохраняется сильное влияние масонства и культурных организаций типа «Позитивистская церковь», [366] которые представляют собой оппозицию иезуитской идеологии. Последние события (ноябрь 1930 года) – начиная с «Культуркампф» Кальеса в Мексике и кончая военно-демократическими восстаниями в Аргентине, Бразилии, Перу, Чили, Боливии – доказывают правильность данных наблюдений.

365

Антикатолическая политика Бисмарка в 1871–1877.

366

Ее основы заложены О. Контом, который считал необходимым создание культа человека – с церквями, иерархией, церковным календарем и т. п. Создана английскими последователями Конта (Ф. Гаррисон, Р. Конгрив и др.).

В Индии, Китае, Японии мы находим иные формы образования интеллигенции и ее взаимоотношений с национальными силами. В Японии интеллигенция формируется так же, как в Англии и Германии, то есть в условиях промышленного развития, происходящего в рамках феодально-бюрократических отношений, но со своими неповторимыми чертами.

В Китае имеет место феномен каллиграфии, выражающий полный отрыв интеллигенции от народа. Кроме того, в Индии и Китае громадный разрыв между интеллигенцией и народом проявляется и в сфере религии. Вообще проблема существования различных верований и разного восприятия и способа исповедования одной и той же религии среди различных слоев общества, а главным образом, среди духовенства, интеллигенции и народа должна быть рассмотрена особо, так как в той или иной степени она имеет место повсюду, но для стран Восточной Азии она особенно актуальна. В протестантских странах эти противоречия относительно невелики (увеличение числа религиозных сект объясняется стремлением установить прочную связь между интеллигенцией и народом, и способствует проникновению в высшие социальные слои столь трудно постигаемого народного взгляда на жизнь). В католических странах религиозные противоречия очень сильны, но не везде в одинаковой степени: в католической Германии и во Франции они слабее, чем в Италии, особенно на юге страны и на островах; в Испании и в странах Латинской Америки они наиболее ярко выражены. Особенно большое значение приобретает это явление в православных странах, где существуют три разновидности одной и той же религии: религия высшего духовенства и монахов, религия белого духовенства и религия народа. Говорить же о нем по отношению к Восточной Азии нет смысла, ибо там религия народа часто не имеет ничего общего с тем, что пишется в религиозных книгах, хотя носит такое же название.

О КОСМОПОЛИТИЗМЕ ИТАЛЬЯНСКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ Перевод Т. 3. Клебановой

О КОСМОПОЛИТИЗМЕ ИТАЛЬЯНСКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

Проблема языка.

К вопросу о том, как объяснить тот парадоксальный факт, что Италия является одновременно очень древней и очень молодой страной (подобно Лао Цзы, который родился в возрасте восьмидесяти лет). Рассмотреть взаимоотношения, сложившиеся между интеллигенцией и народом нацией, с точки зрения письменного языка интеллигенции, используемого в ее взаимоотношениях, и с точки зрения той роли, которую итальянская интеллигенция играла в средневековом мировом единстве в связи с тем, что папство имело своим местоположением Италию (использование латыни в качестве книжного языка связано с католическим космополитизмом [367] )

367

См. статью «Религиозная политика Константина Великого» в «Чивильта каттолика», опубликованную 7 сентября 1929. В ней идет речь о книге Жюля Мориса «Konstantin le Grand. L'origine de la civilisation chrйtienne», Париж, издательство Спрес (б. г.), в которой изложены некоторые интересные мысли по поводу первых официальных контактов между Империей и христианством, имеющие отношение к данной теме (исторические причины, в силу которых латынь стала языком западного христианства, дав начало среднелатинскому языку). См. также «Критико-биографический очерк» Сальваторелли о Константине (издательство Формиджини).

Книжная и народная латынь. [368] От народной латыни берут начало романские наречия не только в Италии, но и на всей завоеванной римлянами территории Европы книжная латынь на много веков становится застывшим языком ученых, интеллигенции, так называемым «среднелатинским», [369] который не имеет ничего общего с разговорным народным, исторически живым языком и который не следует также путать с apro или с искусственным языком типа эсперанто. [370] Как бы то ни было, между народом и интеллигенцией, народом и культурой существует разрыв. Книги религиозного содержания тоже писались на среднелатинском, в результате чего споры о религии оказывались недоступными для народа, в то время как религия являлась основным видом культуры: народ видит религиозные обряды и слышит наставительные проповеди, но не может следить за спорами и за развитием идеологии – все это является кастовой привилегией образованных.

368

Ср.: Де Санктис, Т. 1, с. 10, след.

369

См. статью Филиппе Эрмини (II Mediolatino) в «Нуова Антолоджиа» от 16 мая 1928.

370

Грамши отрицательно относился к попыткам искусственно создать всемирный язык.

Примечание.

«Во Франции проповеди на народном языке начали произноситься с тех самых пор, как появился этот язык. Латынь была языком церкви: для клириков, монахов и даже монахинь проповеди читались по-латыни. Но миряне слушали проповеди на французском языке. Начиная с IX века, согласно постановлению церковных соборов в Type и Реймсе, священники должны были наставлять народ на языке народа. Это было необходимо, чтобы народ их понимал. В XII столетии яркие, живые, заразительные проповеди на французском языке увлекали и старых, и малых в крестовые походы, помогали заселять монастыри, заставляли пасть на колени в покаянном экстазе целые города. С высоты амвонов, на городских площадях и среди полей проповедники публично управляли сознанием отдельных людей и народных толп. Всё и вся, включая нескромные женские прически, подвергалось их критике, и никакие тайные или явные свидетельства развращенности века не могли смутить их бесстрашную мысль и прервать их смелые речи» (Лансон, Histoire de la literature francaise, Ашет, изд. 19-е, с. 160–161). [371]

371

Лансон приводит следующую библиографию: Abbe L. Bourgain – «La chaire francaise ou XIIe siede», Париж, 1879; Lecoy de la Marche – «La Chaire francaise ou moyen age», Париж, 1866; Langlois – «L'йloquence sacrйe ou moyen аge», «Reveu des Beux Mondes», 1 января 1893.