Искусство перевоплощения

Я промолчала.

— Все, Евгения, — продолжал улыбаться Мутный, — приехали.

Я все молчала, но пистолет не опустила, что, впрочем, Мутного нисколько не беспокоило.

— Я… в туалет хочу, — заплетающимся языком произнес вдруг Василий, — писать…

— Тебя же водили утром, — неприязненно заметил Мутный.

— То утром… Еще хочу…

— Ничего, перехочешь. Потерпишь. Тем более, — он снова ухмыльнулся, — терпеть тебе недолго осталось, — посмотрел на часы: — Наш выход. Пойдем. И Женя вот с нами тоже пойдет… Вылезай, — приказал он мне, — резких движений не делай, пистолет мой на землю положи.

Я повиновалась.

— Отлично. Теперь отойди… на пять шагов!

Я снова повиновалась.

Мутный выволок из машины едва стоящего на ногах Василия, быстро нагнулся и поднял с земли свой «кольт».

— Наконец-то, а я уж думал никогда тебя не увижу, — любовно сказал он пистолету.

Бросил пистолет, который держал до этого в руках, на заднее сиденье автомобиля и, приставив свой «кольт» к виску Василия, оглянулся.

К нам шли человек десять охранников. Ахтырко был тоже с ними. А больше никого здесь не было. Мы находились позади трибуны, вокруг только деревья, и ни одного прохожего не видно из-за машин, стоящих на этом пятачке, — все ведь люди на этом мероприятии треклятом.

— Ну вот, — серьезно, торжественно даже, сказал Мутный, — сейчас дождемся аплодисментов и начнем.

Догадаться нетрудно, зачем Мутному было дожидаться аплодисментов. Чтобы они заглушили звук выстрела. В кого он будет стрелять, тоже определить легко — Василий им еще нужен, а вот я…

Ахтырко с охранниками подошли наконец к нам. Стояли молча за спиной у Мутного. Ждали.

Василий тихо мычал, раскачиваясь в руках Мутного. Он вообще вряд ли что соображал. И вряд ли мог что-то сказать.

Я тоже молчала. Старалась изобразить так называемый, «взгляд в лицо смерти». У меня не получалось. Наверное, потому, что умирать-то я как раз не собиралась.

Наконец послышался звук нарастающих аплодисментов. Мутный дождался, пока рукоплескания набрали силу, кивнул головой и, оторвав ствол от виска Василия, направил его в мою сторону.

Потом посмотрел мне прямо в глаза и принялся раз за разом нажимать на курок.

Вместо ожидаемых выстрелов, прозвенели только едва слышные из-за аплодисментов щелчки.

Я опустила руку в карман и взглянула на Мутного, по лицу которого сразу поняла, что до него дошло наконец, что все мое поведение — и то, как я легко сдалась и отдала ему его же пистолет, из которого заблаговременно вынула все патроны, — все это был хорошо рассчитанный спектакль.

Я ведь прекрасно знала, что Мутный, как бывший военный, не сможет не отнять у меня свой пистолет. Всем известно, а уж мне и подавно, что оружие у военных — все равно что любимое дитя…

Мутный, оттолкнув от себя Василия (который тут же потрусил в кусты, расстегивая на ходу ширинку), бросился в салон автомобиля за пистолетом.

Вырвав из кармана две дымовые бомбочки, я швырнула одну из них в толпу охранников, а другую прямо в затылок Мутного.

Бабахнуло ничего себе. Тут никакие аплодисменты не заглушат. Пока еще все вокруг не заволокло густыми черными клубами дыма, я успела заметить, как рухнул на землю возле машины Мутный, у которого бомбой снесло полголовы, как, беспорядочно стреляя, разбегались в разные стороны ошалевшие от такого поворота событий охранники, как импозантный Ахтырко, пачкая грязью дорогой пиджак, повалился на землю, закрывая голову руками.

Последняя сцена была так интересна, что я с удовольствием осталась бы полюбоваться ею еще, но, к сожалению, через несколько секунд не стало видно ничего вокруг — только черный дым. Да и нам с Василием пора было двигать отсюда.

Рассказать обо всем Дмитрию Федоровичу придется, конечно (то-то он обрадуется, что главный претендент на его место уже не в счет!), но рассказывать будем потом. Сейчас менты тут… А они обычно в таких ситуациях длинных повествований выслушивать не намерены, они в кутузку попихают всех — и правых и виноватых, — а потом разбираться будут. Так что…

Кстати, Василия в этом кромешном дыму я нашла без труда. Решив, что дым — это всего лишь его белогорячечный бред, он уселся на землю, сжал голову руками и дико завыл.

Громко. На весь парк…

* * *

— Ну и подумаешь, — тараторила тетя, наливая мне чаю и подкладывая большой кусок сливового пирога, — забудь ты про это, и все. Главное, цела и невредима осталась.

— Да уж, — проворчала я, принимая чашку, — забудешь такое.

Нет, это надо же! Конечно, политикам доверять смешно, но такой подлянки от Дмитрия Федоровича не ожидала. Когда на следующий день я привела к нему синего от перепоя Василия и радостно пересказала всю нашу историю, Толстиков-старший с ледяным лицом внимательно выслушал меня, в заключение моего рассказа помолчал немного, постучал неочиненным карандашом по столу и, растягивая слова, произнес:

— Значит, взрыв в парке ваших рук дело? Понятно. Знаешь, какую мне сумму выложить пришлось, чтобы инцидент весь замять? Слава богу еще, что убитый только один был… — Он пожевал губами и, отщелкнув на калькуляторе цифру, показал мне. — Вот сколько я угрохал на последствия вашего взрыва.

Сумма в два раза превышала мой гонорар.

Я вздохнула, посмотрела на Василия, который мирно спал в кресле для посетителей, открыла было рот, чтобы сказать Толстикову, что если бы не я, то все его мэрство кое-чем бы накрылось, что…

Но… Каменная челюсть и равнодушные глаза Дмитрия Федоровича сообщили мне, что все, что я ему скажу, его, мягко говоря, не колышет.

Васю теперь он отправит куда-нибудь в глушь. А гонорара мне — фиг с маслом.

В общем, до того мне стало тошно и противно, что я просто поднялась и вышла вон.

Никто меня не задерживал…

Но больше всего я расстроилась не из-за этого разговора с мэром. Я решила вчера пойти к Васиной жене, спросить, как Василий там поживает… и все такое… Но нашла дом ее закрытым на замок, а соседка сообщила, что Толстиковы переехали куда-то. В деревню какую-то. Жалко как. Так и не попрощалась я с Василием. И он не зашел, он же не знал моего адреса…

Я допила чай и перешла в комнату к тете. Она смотрела телевизор.

Когда я вошла, тетушка повернулась ко мне и заговорщицким тоном произнесла:

— Знаешь, Женька, что я придумала?

— Насчет чего? — вяло поинтересовалась я.

— Насчет Дмитрия Федоровича!

— Что? — Я немного даже оторопела. Надеюсь, тетя Мила не посоветует подложить бомбу в его кабинет — в знак возмездия.

— А вот что, — торжественно изрекла тетя Мила, — мы за него голосовать не пойдем…