Испанская легенда

– Мартин спит? – спросила Настя, голос ее звучал тревожно.

– Да, – ответила я, хотя Мартин не спал, лежал рядом, с нетерпением ожидая, когда я закончу разговор.

– Ты не могла бы приехать ко мне прямо сейчас? – неуверенно предложила подруга. – Хотя что ты ему скажешь? Подождем до утра. Приезжай утром, надо поговорить.

– О чем?

– Сегодня после нашего разговора я вдруг вспомнила... наверное, это глупость, но мне почему-то не по себе.

– Что вспомнила?

– Это касается Алекса... Наверное, все-таки глупость.

– Я разбужу Мартина, и мы приедем, – предложила я. Мартин недовольно поморщился.

– Нет, встретимся завтра, вдвоем. Хорошо? – добавила она поспешно. – Извини, всякая чушь лезет в голову. Спокойной ночи.

Первым моим побуждением было немедленно ехать к Насте и узнать, что такое она вспомнила, но Мартин этому воспротивился:

– Ехать к ней ночью, что за спешка? И что подумают ее родители?

– Они на даче.

– Все равно. Она сама сказала, это подождет до утра. Утром встретитесь и поговорите. Иди ко мне, – нетерпеливо позвал он.

В ту ночь мы так и не уснули, и только часам к пяти я задремала на плече Мартина, ни разу не вспомнив о странном звонке подруги. А в половине шестого тишину квартиры разорвал телефонный звонок.

– Черт, – пробормотал Мартин, не торопясь подниматься с постели. – Что за олух звонит в такое время?

– Я сниму трубку, – сонно прошептала я, поражаясь собственному благородству.

– Нет-нет. Спи, милая.

Он поднялся и пошел в холл, телефон продолжал надоедливо трезвонить.

– Да, – услышала я голос Мартина. Потом пауза, Мартин внимательно слушал кого-то, а я приподнялась в постели, чтобы видеть его через открытую дверь. – Не может быть... но... боже... Да, я постараюсь... не беспокойся.

Он повесил трубку и медленно повернулся. Лицо его было растерянным, он провел по нему ладонью, а я испуганно спросила:

– Что случилось?

Мартин торопливо приблизился, обнял меня, я почувствовала, как дрожат его руки.

– Что случилось? – повторила я, отстраняясь и заглядывая в его глаза.

– Звонил Толик... Настя... – сказал он и замолчал. – Она... девочка моя... – Мартин притянул меня к себе, а я забормотала:

– Нет, ради бога, нет, – уже зная, что услышу.

В три часа ночи Настя выбросилась из окна своей спальни. Крик услышали соседи и вызвали «Скорую» и милицию. «Скорая» ей была не нужна, подруга жила на шестом этаже и упала прямо на асфальтовую дорожку перед домом. Она якобы находилась в состоянии депрессии, последнее время поводов для этого было сколько угодно. Я ни секунды не верила, что Настя могла это сделать сама. Чудовищная повторяемость событий сводила с ума. Сестра позвонила моей маме и через несколько часов была мертва. А теперь... Никаких следов вторжения в квартиру Насти не нашли, ничто не указывало на присутствие там постороннего человека, но для меня это были пустые слова. Я не могла простить себе, что не поехала к ней ночью. Я была уверена: не послушай я тогда Мартина, смогла бы спасти ее.

О телефонном звонке я рассказала следователю и все пыталась понять, что могла вспомнить Настя. Из милиции мы возвращались вместе с Толиком. Я нервничала оттого, что мне казалось: на следователя мой рассказ особого впечатления не произвел. Он был уверен, что это самоубийство. Я не выдержала и накричала на него. Толик пытался меня успокоить.

– Оттого, что ты так ведешь себя, только хуже, – вздохнув, заметил он.

– Ты что, не понимаешь, это он убил ее.

– Кто, Алекс?

– Да. Она вспомнила что-то важное, и он ее убил.

– Белка, это чушь. Успокойся, и сама поймешь... Как Алекс мог об этом узнать? Прослушивал ее телефон? Или телефон Мартина?

– Почему бы и нет?

– Да ничего она не вспомнила! Ничего такого, что могло бы ему повредить.

– Откуда тебе знать?

– Она мне тоже звонила. Часов в двенадцать. Если честно, я решил, что Настя выпила... такой странной она мне показалась. Спросила, помню ли я случай, когда Алекс поранил ногу. Он якобы наступил на какую-то железяку и проткнул икру насквозь. Вы с Настей ужасно испугались, а он вытащил железяку из ноги, залепил рану подорожником и пошел как ни в чем не бывало.

– Ты это помнишь? – нахмурилась я.

– Нет. И сомневаюсь, что такое было. Родители обратили бы внимание на рану и отвезли парня в больницу. Хотя, конечно, меня могло и не быть в то время на даче, а когда я вернулся, о происшествии уже забыли. В любом случае непонятно, почему ее так взволновало это воспоминание. Ну да, на маленькую девочку это могло произвести впечатление, и она через много лет вдруг вспомнила... Тем более что накануне мы говорили об Алексе. Но почему это так важно?

– У Мартина есть шрам на ноге, – глядя на Толика, произнесла я. – Он сказал, что в детстве упал с велосипеда. Когда мы ездили купаться, Настя видела этот шрам.

Толик резко остановил машину, повернулся ко мне, схватил за руку.

– Белка, это безумие. Это просто коллективный психоз. Ты же не можешь подозревать Мартина. Если ты скажешь, что допускаешь мысль... я сам тебя отвезу в психушку.

– Но у него на ноге шрам, – в отчаянии сказала я.

– И что? Допустим, Настя его видела. А после нашего разговора... ты помнишь, о чем мы тогда говорили? Что дьявол стережет тебя... Беспокойство за подругу завело Настю далеко, она вспомнила то, чего не было. Ты не подумала об этом? А если кто-то подсказал ей эту мысль?

– Что ты имеешь в виду?

– Не знаю. Ничего я не знаю. Но если мы начнем подозревать друг друга... Я уже не в силах понять, во что должен верить. Мы вместе выросли, мы были рядом, а потом вдруг оказалось, что Кешка псих и убийца, а Настя...

– Толик, Настю убили.

– Если и так, то дело вовсе не в этом воспоминании... Она куда сильнее, чем мы, переживала гибель Вики. Они с ней были ближе, чем ты или я. Настя здорово нервничала из-за Кешки, потому что всегда любила его. А еще она любила Мартина. Настя сколько угодно могла твердить, что рада вашим отношениям, но я-то знаю, это причиняло ей боль. Дружба не позволяла признать очевидное, мы несколько раз встречались, и она плакала и корила себя за то, что тебе завидует. Она действительно чувствовала себя скверно, у нее была депрессия. А то, что ты этого не замечала... извини, – вздохнул он.

Я сидела, совершенно оглушенная. Стискивала рот рукой, боясь заорать в голос. В тот момент я очень боялась сойти с ума. Все было не так, все перепуталось: правда и видимость правды. И я ни в чем не была уверена.

– Белка, – покачал он головой и обнял меня за плечи.

– Прости меня, Толик. Я так боюсь ошибиться... я постоянно боюсь...

Мы долго сидели, обнявшись, глядя на дождь за окном, на работающие дворники, слушали стук капель по крыше и понимали, что наша жизнь уже никогда не станет прежней.