Испанский любовный обман

— Все не должно быть так. Джеральд – это не все остальные, Лина.

Я закрыла глаза, не в силах справиться с комком в горле.

Аарон продолжил: — Я не преуменьшаю твои страхи, детка. Клянусь, это не так. Но мы не можем сдаваться при первых признаках невзгод. Мы не можем позволить, чтобы все остальные значили больше, чем мы. Не без того, чтобы дать нам честный шанс.

Но что, если у нас даже не будет шанса попробовать? Мне хотелось кричать.

— Мне нужно, чтобы ты верила в нас, в меня. Ты можешь это сделать?

— Я доверяю тебе, Аарон, — я покачала головой и отступила за пределы его досягаемости. — Но это просто… слишком сложно. Я не думаю, что смогу это сделать. Пройти через это еще раз, — мое сердце никогда бы не восстановилось, если бы это не сработало. Если бы Аарон сбежал с корабля, как Даниель.

Еще больше боли отразилось в его голубых глазах.

— Тогда ты этого не сделаешь, — прошептал он прерывающимся голосом. — Если ты это имеешь в виду, то ты мне не доверяешь.

Тишина давила на нас. Плечи Аарона в конце концов опустились.

— Я люблю тебя, Лина.

Трещина прорезала мое бедное, избитое сердце от того, как неправильно прозвучали эти четыре слова. Какими лишенными счастья и полными печали они были, когда не должны были быть.

— Как это возможно, что мне кажется, будто ты разбиваешь мне сердце, а я еще даже не овладел тобой?

Моя душа разбилась вдребезги. Я разбилась на сто миллионов осколков.

— Я не могу заставить тебя доверять мне так, как мне это нужно. Всем своим гребаным сердцем, — он изучал мое лицо, в этих голубых глазах не было обычного света. Размышления только причиняли боль. — Я не могу заставить тебя броситься в мои объятия вместо того, чтобы бежать в противоположном направлении. Я просто… не могу заставить тебя любить меня настолько, чтобы дать нам шанс.

В моей груди открылась дыра, мои колени почти подогнулись, когда земля под ногами наклонилась не в ту сторону.

Мы долго смотрели друг другу в глаза, наши сердца сжимались в кулаках по всем неправильным причинам. Все это казалось нереальным. Как жестокий кошмар, от которого я могу проснуться в любую минуту.

Но этого так и не произошло. В какой-то момент мне показалось, что я услышала, как зазвонил его телефон, и я наблюдала, как он игнорировал его, пока он не зазвонил снова. И еще раз. Затем мне показалось, что он вытащил его из кармана и уставился на экран. Но я не был уверена.

Моя голова продолжала повторять: «Доверяй ему, доверяй ему, доверяй ему», из-за чего мне было трудно понять что-либо еще, кроме этого.

Я была поймана в ловушку собственным разумом. Засосало в вакуум, где я не улавливала ни времени, ни пространства. Хотя кое-что я все-таки запомнила. И это была спина Аарона, удаляющаяся от меня. Его ноги ведут его по пустому коридору, и он не оглядывается.

Ни разу.

Глава 26

В тот вечер Рози пришла со мной домой.

Мы свернулись калачиком под одеялом на моей кровати и пересмотрели «Moulin Rouge»! на моем ноутбуке. Как трагично — найти любовь и видеть, как она ускользает у тебя из рук на глазах. Мне всегда было интересно, что бы сделал Эван Макгрегор, если бы знал с того момента, как встретил любовь всей своей жизни, что их история продлится не более ста тридцати минут. Будет ли он по-прежнему держать ее за руку и прыгать? Будет ли он по-прежнему цепляться за каждое оставшееся мгновение, пусть даже всего несколько? Будет ли он по-прежнему лежать рядом с ней, зная, что, когда она уйдет, это пространство больше никогда не будет заполнено?

Рози даже не подумала, прежде чем дать мне свой ответ.

— Да, — прошептала она. — Когда ты находишь такую любовь, время перестает иметь значение. Несмотря ни на что, Лина, он будет любить ее независимо от того, сколько у них времени.

Затем мы оба выплакали глаза. Рози, потому что она никогда не могла сдержаться, когда начиналось «Несмотря ни на что», а я… ну, в основном потому, что я приветствовала это оправдание.

Поэтому я заплакала. Я позволила этим слезам пролиться, когда держала телефон в руке. Ожидая звонка, сообщения, знака, которого, как я знала, что не заслуживаю. Но это было то, что делали такие тупые трусы, как я. Они съеживались, прятались под одеялом и плакали под El Tango de Roxanne.

Фу. Я сама себе ни капельки не нравилась.

Но несмотря, черт возьми, ни на что мне все равно придется жить с самой собой всю оставшуюся жизнь. Найти утешение в том небольшом времени, которое я провела с Аароном. Прошедшее время. Потому что, когда он попросил меня броситься в его объятия, а не в противоположном направлении, я этого не сделала. Когда он попросил меня полностью доверять ему — в нас — я не была способна на это, даже когда думала, что доверяю. И это подтолкнуло его уйти.

Я оттолкнула его. Я был единственной, кто нес за это ответственность.

Блядь. Я хотела, чтобы он был здесь. Со мной, чтобы вместе починить осколки этого беспорядка. Я хотела, чтобы он сказал мне, что верит, что мы все еще можем исправить. Склеить вместе и быть как новенькие.

Но это было так эгоистично и так наивно с моей стороны. Так глупо. Иногда, как бы сильно мы ни хотели чего-то, нам не суждено было это получить. Чтобы сохранить его. Не тогда, когда это усложняло все остальное. И эта вещь — любовь, потому что это было именно то, чем она была, — между нами произошла. Это осложнило нам обоим жизнь, перспективы обеих карьер.

Мы подставляли друг другу подножки, заставляли друг друга падать, как и говорил Даниель все это время назад.

Мы бы возненавидели друг друга. Потому что именно это делал яд, рожденный злобными устами. Это заразило все. И я знала, насколько сильно.

Так что, да, после Moulin Rouge — плачущих-ворот, следующий день, очевидно, был отстойным. Это был, вероятно, один из худших, самых несчастных дней, которые я помнила, и я знала о них довольно много. Я тащила ноги весь день, каким-то образом умудряясь продержаться с восьми до полуночи в День открытых дверей для кучки безликих костюмов. Имена и лица отскакивали от меня, и я представляла тему за темой, как будто каждое слово вырывалось из меня. Если бы Джефф был рядом и стал свидетелем этой неудачной попытки быть приветливым, любезным и доступным, он бы уволил меня на месте.

И я бы не нашла в себе сил беспокоиться об этом.

Вот какой ироничной порой может быть жизнь.

Когда я вошла в здание на второй день без Аарона — что, как я поняла, было моим новым способом отсчета времени, — я ждала, когда шепот моих коллег достигнет моих ушей и их пальцы будут направлены на меня без всякой причины, кроме публичных обвинений Джеральда. К тому времени, когда часы пробили пять вечера — после того, как я провела день, мечтая увидеть Аарона и одновременно страшась этого, — ничего не произошло. Никто из моих коллег и бровью не повел в мою сторону. Никаких отвратительных слухов, никаких отвратительных обвинений, ничего. И ни проблеска Аарона тоже.