Испорченная кровь

Айзек злиться на меня. Я бросаю на него взгляд

каждые несколько укусов, но взгляд доктора остаётся

на его пище. Когда я заканчиваю, то встаю и несу

свою тарелку к раковине. Мою и вытираю её. Кладу

обратно в шкаф. Я стою за ним, пока он заканчивает

свою трапезу, и смотрю на затылок Айзека. Вижу

седину в его волосах, в основном на висках. Немного.

В последний раз, когда я видела доктора, её там не

было. Может быть, искусственное оплодотворение

послужило причиной. Или его жена. Или хирургия. Я

родилась с сединой, так что, кто знает? Когда он

встаёт из-за стола, я быстро отворачиваюсь и

занимаю себя тем, что протираю стойку. Протирание

тряпкой и уборка кажутся глупыми. Я убираю дом

своего похитителя. Это немного ощущается как

предательство: жить в грязи или убрать свою

тюрьму. Я должна была спалить её с лица земли.

Заканчиваю вытирать своей тряпкой, складываю её и

аккуратно вешаю на кран. Прежде чем пойти наверх,

я хватаю в охапку несколько дров из др овяного

шкафа. Мы почти сталкиваемся у подножия

лестницы.

— Позволь мне отнести их для тебя.

Я усиливаю хватку на дровах.

— Разве ты не должен остаться, чтобы охранять

дверь?

— Никто не придёт, Сенна. — Айзек выглядит

почти грустно и пытается взять у меня дрова.

Я отвожу руки подальше от него.

— Ты не знаешь этого наверняка, — возражаю

я. Он смотрит на мои веснушки.

— Тише, — говорит мягко он. — Они бы уже

пришли к этому времени. Прошло четырнадцать

дней.

Я качаю головой.

— Не может быть, что так много... — Я

мысленно делаю подсчёты. Мы были здесь в

течение...

четырнадцати

дней.

Он

прав.

Четырнадцать. Боже мой. Где поисковые группы?

Где полиция? Где мы? Но, самое главное, где это т

человек, который притащил нас сюда? Отдаю свои

дрова. Айзек слегка мне улыбается. Я следую за ним

вверх по ступенькам и поднимаюсь по лестнице на

чердак, чтобы он мог передать мне дрова.

— Спокойной ночи, Сенна.

Я оборачиваюсь на яркое солнце, льющееся

через окно позади меня.

— Доброе утро, Айзек.

Мы в неизвестности.

Айзек сходит с ума. Почти каждый день, в

течение нескольких часов, он вышагивает перед

кухонным окном, всматриваясь в снег, будто тот с

ним разговаривает. Кажется, словно он что-то видит,

но

там

ничего

нет — только белые холмы,

находящиеся посреди белизны, раскинутые на белом

и покрытые белым. Мы нигде и снег ни о чём не

говорит. Я скрываюсь от него в своей спальне на

чердаке и иногда, когда устаю от этого, лежу на полу

в комнате с каруселью , смотря на лошадей. Он не

заходит сюда, говор я, что это его пугает. Я стараюсь

напевать песни, потому что так делал бы один из

моих персонажей, но это заставляет меня чувствовать

себя чокнутой.

Независимо от того, где нахожусь, я чувствую,

что он пульсирует сквозь стены. Айзек всегда был

интенсивным. Это то, что делает его хорошим

врачом. Он пытается выяснить, почему мы здесь,

почему никто не пришёл. Полагаю, я тоже должна

думать об этом, но не могу сосредоточиться. Каждый

раз, когда я начинаю задаваться вопросом, зачем

кому-т о т а к делать, начинается пульсирующая

головная боль. Если я буду углубляться в свои мысли,

то взорвусь. « Как грейпфрут в микроволновке», —

думаю я.

Когда мы находимся в одной и той же комнате,

его глаза давят на меня. Они давят как пальцы,

впиваясь в мою плоть всё сильнее и сильнее, пока я

не вырываюсь, сбегая в свой люк и прячась. Айзек

больше не поднимется в мою комнату. Он начал

спать в комнате, где я нашла его связанным, а не на

диване. Это произошло после шести недельной

отметки. Айзек просто перебрался туда однажды

ночью и перестал охранять входную дверь.

— Что ты делаешь? — спрашиваю я, следуя за

ним к кровати. Он снимает рубашку, и я быстро

отвожу глаза.

— Иду спать.

Я в недоумении наблюдаю, как он отбрасывает

свою рубашку в сторону.

— Что, если... что насчёт...?

— Никто не приходит, — произносит он,

раскрывая простыни и забираясь в постель. Айзек не

смотрит на меня. Интересно, он не хочет, чтобы я

увидела что-то в его глазах?

Я не спорю с ним. Несу свои одеяла и нож вниз

и сажусь на диван, уставившись на дверь. Айзек

может позволить себе расслабиться, но я не

собираюсь этого делать. Не собираюсь доверяться

своей тюрьме. И уж точно, я не собираюсь

принимать это как постоянство. Я готовлю чайник с

к о ф е , хватаю

немного

вяленой

говядины

и

приступаю к вахте. Когда он спускается вниз

следующим утром и находит меня бодрствующей, то

удивляется. Доктор приносит мне свежий кофе и

тарелку овсянки, а затем отсылает спать.

— Доброе утро, Айзек.

— Спокойной ночи, Сенна.

Я не сплю. Могу безбожное количество

времени находиться без сна. Вместо этого, я

подтаскиваю стул к окну прямо над кухней и смотрю

на снег вместе с ним.

Теперь, спустя неделю, я просыпаюсь с

ясностью, острой и холодной, как снег за окном.