Испорченная кровь

элемент, вставляют на место, скользят, находят,

вставляют...

Сто деталей.

Я поднимаю свой первый кусочек, тот, который

с бульдогом.

— Ты знаешь, — говорит Айзек. — У моего

велосипеда никогда не вырастут крылья.

Ром обуздал мою кислую мину и ослабил

мышцы на лице. Я пытаюсь состроить на нём

какую-нибудь версию шока, и это смешит Айзека.

— Нет, я не предполагала, что они вырастут.

Только у птиц растут крылья. Мы просто остаёмся

барахтаться в болоте, как кучка эмоционально

неустойчивых пещерных людей.

— Нет, если у тебя есть кто-то, чтобы

поддерживать тебя.

Никто не хочет поддерживать кого -то, у кого

жизненные трудности. Как-то раз я читала об этом

книгу. Сплошная чушь о двух людях, которые

продолжали возвращаться друг к другу. Главный

герой говорит это девушке, которую продолжает

отпускать. Мне пришлось бросить ту книгу. Никто не

хочет поддерживать кого -то, у кого жизненные

трудности.

Это понятие, которым умные авторы

к о р м я т своих

читателей.

Медленный

яд; вы

заставляете их поверить, что это реально, что

побуждает их возвращаться снова и снова. Любовь —

это кокаин. И я знаю это, потому что у меня был

краткий и увлекательный опыт отношений с

провалом, которое заглушило на некоторое время

мою потребность в самоистязании посредством

полосования кожи ножом. А затем, в один

прекрасный день, я очнулась и решила, что была

жалкой — когда решила, что всасывание наркотика

через нос поможет избавиться от проблем с матерью.

В итоге я предпочла ему кровопускание. Вот так я

начала резать свою кожу. В любом случае... любовь и

кокс. Последствия от обоих слишком дорогие: ты

определённо наслаждаешься, когда на вершине, но

если катишься вниз, т о сожалеешь о каждом часе,

к о т о р ы й потратил, упиваясь чем-то настолько

опасным.

Но

ты

срываешься

снова. Всегда

срываешься. Если вы, не я. В моём случае я заперлась

и писала рассказы об этом. Ю-ху. Ю, мать его, ху.

— Люди не созданы для того, чтобы нести

чужие тяготы. Мы едва можем нести собственные. —

Даже когда говорю это, то не совсем верю. Я видела,

как Айзек делает то, что большинство не стало бы.

Но это просто Айзек.

— Может быть, принимая чужие, мы делаем

наши тяготы более сносными, — отвечает он.

Мы встречаемся взглядами. Я первая отвожу свой.

Что я могу сказать по этому поводу? Это романтично

и глупо, и у меня нет сердца, чтобы спорить. Было бы

легче, если бы кто-то разбил сердце Айзека

Астерхольдера.

Одержимость

любовью

была

настолько сильной, что от неё было чертовски

сложно избавиться. «Как рак », — думаю я. Просто,

когда вы думаете, что одолели его, он возвращается.

Мы выпиваем ещё, прежде чем я водружаю

последнюю часть паззла на место. Это часть с Уолдо,

из-под моей чашки кофе. Айзек закончил только

половину. Его рот открывается, когда он это видит.

— Что? — спрашиваю я. — Я дала тебе хорошее

преимущество на старте. — Встаю, чтобы принять

душ.

— Ты спец, — кричит он мне в след. — Это не

честно!

Я не ненавижу Айзека. Даже не немного.

Дни тают. Они сливаются друг с другом, пока я

не могу вспомнить, как долго мы здесь, или когда

должно быть утро или вечер. Солнце никогда, мать

его, не перестаёт светить. Айзек никогда, чёрт

возьми, не перестаёт ходить туда -сюда. Я лежу

неподвижно и жду.

И вот оно приходит. Несмотря на все

отрицания, мой онемевший мозг всё осознал. Тепло

— это слово, которое становилось всё менее

знакомым.

В

последнее

время

Айзек

более

обеспокоен генератором. Он считает, как долго мы

здесь.

— Топливо вот-вот закончится. Не знаю,

почему этого ещё не произошло...

Мы выключили обогрев и используем дрова из шкафа

внизу. Но теперь у нас заканчиваются дрова. Айзек

ограничил нас четырьмя брусками в день. Топливо в

генераторе может иссякнуть в любой день. Айзек

боится, что мы не сможем получить воду из крана без

энергии.

— Мы можем сжечь вещи в доме ради тепла, —

говорит он мне. — Но как только останемся без

воды, мы умрём.

Мои руки и ноги ледяные, нос тоже ледяной; но

мозг всё равно что-то обдумывает в эту минуту. Я

вжимаюсь лицом в подушку и отгоняю эти мысли

подальше. Мой мозг иногда как неуправляемый

кубик-рубик. Он перекручивается, пока не находит

решение. Я могу понять любой фильм, любую книгу

в течение пяти минут после начала. Это почти

болезненно. Жду, пока это пройдёт, кручение. Мой

ум может увидеть картину, которую ищет Айзек. В то

время как он, как обычно, ходит по кухне, я встаю и

сажусь на пол перед угасающим огнём. Дерево

жёсткое под моими ногами, но оно поглощает тепло,

и по мне лучше быть в тепле и испытывать

неудобство, чем быть в холоде, но с комфортом. Я

пытаюсь отвлечься от мыслей, но они стойкие.

Сенна! Сенна! Сенна! Мои мысли звучат как Юл

Бриннер. Не женский голос, не мой, голос Юла

Бриннера ( Прим. ред.: при рождении

Юлий

Борисович Бринер — американский актёр театра и