Испорченная кровь

тарелку передо мной, я озвучила свою новость. Это

напомнило чих, непроизвольно вырвавшийся из

моего тела, и когда он случился, я почувствовала себя

неловко.

— У меня рак груди.

Айзек застыл. Двигались только глаза, взгляд

которых медленно встретился с моим взглядом. Мы

не двигались... одну... две... три... четыре секунды.

Будто он ждал кульминационного момента. Я

чувствовала необходимость сказать что-то ещё. Такое

со мной впервые.

— Ничего не чувствую. Даже страха. Ты

можешь

мне сказать,

какие

чувства

нужно

испытывать, Айзек?

Его кадык дёрнулся, он облизнул губы.

— Это эмоциональное оцепенение, — наконец,

ответил доктор. — Просто смирись.

И всё. Тем вечером мы не произнесли больше

ни слова.

На следующий день Айзек отвёз меня в

больницу. Я покидала дом всего лишь третий раз, но

при мысли о возвращении туда, меня тошнило. Мне

не хотелось есть яйца или пить кофе, которые он

поставил передо мной. Айзек не заставлял меня есть,

как сделало бы большинство, и не смотрел на меня с

тревогой, как большинство смотрело бы. Всё было по

существу, не хочешь, есть — не ешь. Когда диагноз

«рак» зависает над тобой как Дамоклов меч,

становится страшно. А так как мне итак уже было

страшно, то ситуация только усугубилась; один страх

смешался

с

другим

страхом.

Я

как

будто

унаследовала ракового гремлина. Я предполагала,

что он выглядит как мутант, как и мои гены. Он

зловещий. Скользкий. Не даёт спать по ночам, грызёт

внутренности, вынуждая разум испытывать страх,

который побеждает здравый смысл. Я не готова

вернуться в больницу. Ведь там я в последний раз

испытывала страх, но я должна была, потому что рак

пожирал моё тело.

Анализы и исследования начались около

полудня.

Сначала

я

проконсультировалась

с

доктором Акела, онкологом, с которой Айзек учился

в медицинской школе. Она полинезийка и так

поразительно красива, что у меня отвисла челюсть,

ко гд а женщина вошла. Её кожа источала запах

фруктов, и этот аромат напомнил мне о вазе на моём

столе, которую Айзек периодически пополнял. Я

выдохнула, чтобы избавиться от этого запаха и стала

дышать через рот. Она говорила о химиотерапии. Её

взгляд был участливым, и у меня сложилось

впечатление, что врач выбрала профессию онколога

потому, что её по-настоящему волнует эта болезнь.

Ненавижу людей, которых что-то волновало. Они

выпытывали, вынюхивали, и от этого я чувствовала

себя не такой человечной, потому что меня никто и

ничто не волновал.

После

доктора

Акела

я

встретилась

с

онкологом, ответственным за облучение, а затем с

пластическим хирургом, который убеждал меня

назначить встречу с психологом. Я видела Айзека

между каждым приёмом, каждым исследованием. Он

занимался своими осмотрами, но появлялся, чтобы

отвести меня к следующему пункту назначения. Это

было неловко. Хотя каждый раз, когда появлялся его

белый халат, я понемногу привыкала к нему. Как

будто распознавала его бренд — Супер Айзек. У него

каштановые волосы, глубоко посаженные глаза,

переносица широкая и немножко искривлённая, но

наиболее яркая часть его тела — плечи. Они

двигались первыми, а за ними следовала остальная

часть его тела.

У меня опухоль в правой груди. Вторая стадия

рака. Мне предстояло пройти операцию и облучение.

Айзек нашёл меня в кафетерии, где я

потягивала кофе и смотрела в окно. Он скользнул в

кресло напротив меня и наблюдал, как я гляжу на

дождь.

— Где твоя семья, Сенна?

Такой сложный вопрос.

— У меня отец в Техасе, но мы не близки.

— Друзья?

Я посмотрела на него. Он это серьёзно?

Мужчина оставался у меня дома каждую ночь этого

месяца, и мой телефон ни разу не звонил.

— У меня их нет. — Я не стала язвить в духе « А

сам не мог догадаться?».

Доктор Астерхольдер заёрзал на стуле, будто

ему стало некомфортно из-за этой темы, а затем,

подумав немного, сложил руки над крошками на

столе.

— Тебе необходима будет поддержка. Ты не

можешь сделать всё в одиночку.

— А что ты предлагаешь мне делать?

Импортировать семью?

Он продолжил, как будто не слышал меня:

— Возможно, тебе предстоит не одна операция.

Иногда, даже после облучения и химиотерапии, рак

возвращается...

— Я пройду двойную мастэктомию (Прим. пер.:

хирургическая операция по удалению молочной

железы). Он не вернётся.

Я описывала шок на лицах людей: шок, когда

они узнавали, что любимые предали их, шок, когда

обнаруживал и поддельную амнезию. Чёрт, я даже

написала о персонаже, на лице которого всегда было

выражение шока, даже когда у него не было на то

причин. Но я не могла сказать, что когда -либо

раньше видела истинное потрясение. И вот оно было

написано на лице Айзека Астерхольдера. Он сразу же

свёл брови вместе и бросился в бой.

— Сенна, ты не…

Я отмахнулась.

— Я должна. Нельзя жить каждый день в