Испорченная кровь

любовь» , — думаю я. Это тяжело. Или, может быть,

тяжела ответственность, которая приходит вместе с

ней.

Я падаю назад. Впервые ощущаю свою мать в

падении. Она выбрала своё спасение. Она не могла

выдержать тяжесть любви, даже ради собственной

плоти и крови. И в этом падении я чувствую её

решение оставить меня. Это снова разбивает моё

сердце. Первый человек, с которым вы соединены —

ваша мать. Связь, состоящая из двух артерий и вены.

Она поддерживает в вас жизнь, разделяя свою кровь,

тепло и даже жизнь. Когда мы рождаемся, и врач

разрезает

эту

связь,

формируется

новая.

Эмоциональная связь.

Моя мама держала и кормила меня. Она мягко

гладила мои волосы и рассказывала истории о феях,

которые жили в яблонях. Пела мне песни, пекла для

меня лимонные пироги с розовой глазурью. Целовала

моё лицо, когда я плакала , и рисовала маленькие

круги на моей коже кончиками пальцев. А потом она

бросила меня. Ушла, будто ничего из этого не имело

значения. Будто никогда не было связи с двумя

артериями и веной. Будто наши сердца никогда не

были связаны. Я была не нужной. Меня можно было

бросить. Я была маленькой девочкой с разбитым

сердцем. Айзек разрушил те чары, которые она

наложила на меня. Он научил меня, что не все и не

всегда меня бросают. Незнакомец, который боролся,

чтобы я выжила.

Я кричу вслух. Переворачиваюсь на бок и

натягиваю рубашку на лицо, прижимая материал к

глазам, носу и рту. Я плачу, а мо ё сердце так красиво

болит, что я не могу принять эти уродливые звуки,

которые поднимаются из моего горла.

Я когда-то читала, что существует невидимая

нить,

которая

соединяет

тех,

кому

суждено

встретиться, независимо от времени, места или

обстоятельств. Нить может растягиваться или

запутаться, но она никогда не оборвётся. В то время

как наркотик усыпляет меня, я чувствую эту нить.

Закрываю глаза, давясь собственной слюной и

слезами, и почти чувствую, как она дёргается и

тянется, пока та забирает Айзека.

« Пожалуйста, не дай ей оборваться» , —

молча, взываю я к нему. Мне нужно знать, что

некоторые нити не могут оборваться. А затем

наркотик поглощает меня.

ПОДТВЕРЖДЕНИЕ

Когда я просыпаюсь, Айзека нет в его постели.

Его нет в доме. Я проверяю каждый угол, волоча за

собой свою наполовину бесполезную ногу. Думаю, я

была в отключке, по крайней мере, двадцать четыре

часа, возможно больше. Выхожу наружу в огромных и

неуклюжих сапогах Айзека, погружаюсь в свежий

снег. Метель занесла снегом всю нижнюю половину

дома. Снег покрывает всё вокруг изящными

завитками белого. Белый, белый, белый. Всё, что я

вижу — это белый. Будто дом одет в свадебное

платье. Если здесь и были следы шин, то их занесло.

Я иду, приближаясь к забору. Испытываю желание

прикоснуться к нему. Для того чтобы позволить

напряжению пронзить тело и остановить моё сердце.

Свою руку в перчатке я протягиваю в сторону

решётки забора. Мои лёгкие шерстяные перчатки

никак не защищают от холодного воздуха. « С тем же

успехом я могла бы носить кружева» , — думаю я в

тысячный раз.

Айзек ушёл. Мои руки замирают в воздухе.

Понятия не имею, доставила ли Элгин его в

больницу. Я ещё на дюйм приближаю руку к забору.

Но если она всё же это сделала, Айзек будет жить. И

я смогу увидеть его снова. Мои руки падают по

сторонам. Она сумасшедшая. Кто знает, может она

заперла его в другом месте, и продолжает играть в

свои безумные игры.

Нет. Доктор Элгин всегда делает то, о чём

говорит. Даже если это означает запереть меня, как

животное, чтобы исправить.

В последний раз я виделась с Сапфирой Элгин

через год после того, как получила судебный приказ

против Айзека. Встречалась с ней раз в неделю в

течение года. Если сначала во время наших встреч

она пыталась извлечь один за другим осколки из

моего строго изолированного мозга, то потом они

стали более расслабленными. Более приятными. Мне

было необходимо поговорить с кем -то, кто на самом

деле не заботился обо мне. Она не пыталась спасти

меня или улучшить моё состояние любовью; она

получала плату (сто долларов за час), чтобы

непредвзято заглянуть мне в душу и помочь найти

сверчков. Вот как она их называла: сверчки.

Маленькие щебечущие звуки, которые были либо

сигналами тревоги, либо эхом, либо неписаными

словами, которые должны были быть сказанными. В

любом случае, так думала я. Оказалось, что Сапфиру

это волновало намного глубже, и это был для неё не

только способ получить оплату.

Она

пересекла

пределы

божественного

провидения. Играя с судьбами и жизнью, и

здравомыслием. Но тогда, в тот последний раз, когда

мы виделись, женщина сказала то, что, в конце

концов, должно было стать ключом к разгадке её

безумия.

Я рассказала ей, что пишу новую книгу. О Нике.

Её это расстроило. Не так, как это демонстрирует

нормальный человек, когда он недоволен. Даже не

знаю, могу ли я точно определить, как поняла, что