Испорченная тобой

Я провела у бабушки прекрасные и такие скоротечные два дня. Она затащила меня во все самые новомодные и неприлично дорогие магазины города и накупила кучу всякой всячины. Накормила во всех любимых ресторанчиках и кафе мороженных. По скорости и выносливости, надо сказать, бабушка мне ни в чем не уступала, а может, даже и обгоняла. Все достопримечательности и просто дорогие ей места у нас, конечно, обойти не получилось. Но это только потому, что я умоляла её остановиться и дать моим ногам передохнуть. Она при этом еще и делала недовольную гримасу. И говорила что-то типа «ну и молодежь пошла!»

Накануне перед отъездом, вечером, устроили тихие посиделки за бутылочкой красного вина и старыми альбомами с фотографиями.

— О, вот посмотри, Кэсси, — разворачивает в мою сторону альбом. Мы сидим в гостиной, на мягком оббитом серым велюром диване. — Это наша с дедушкой свадьба.

— Ты такая красивая, — без тени лукавства говорю ей. Она и сейчас хороша.

— А эта фотография, сделана сразу после рождения Кэрри, — переворачивает страницу. — вот и она! — восхищённо разглядывает маленький комочек, облаченный в белые пелёнки. Трудно представить, что это беззащитное создание — моя мать. — Как вы с ней живёте? — будто почувствовала моё настроение и смотрит с такой мольбой.

— Её практически не бывает дома, — говорю я по — честному, — Она никогда не была мне матерью. Я привыкла быть… одна.

— Мне так жаль, — и ей действительно жаль. Я чувствую это.

— Она не сказала мне, что дедушка умер. Когда лишала меня карманных денег, даже ссылалась на то, что вы её заставили.

— Заставили? О чём ты? — откидывает в сторону альбом.

— Ну, сказала, что если не поступлю в колледж, то ты и дедушка отнимите у нас дом.

— Вот значит как, — произносит она с устрашающим видом. — Всё совсем не так, Кэсси. Да, я звонила ей, интересовалась твоим будущим, но поняла, что она ничего о тебе не знает. Я пригрозила ей, что перепишу на тебя дом, а её оставлю без наследства, если она не станет наконец тебе матерью. И речь шла не о вашем дoме.

— А о каком? — эта история всё больше и больше меня интересовала. Сказать, что я удивилась, нет, ни капельки.

— Наш с дедушкой дом, в котором мы жили раньше. В котором Кэрри выросла.

— Да, это в духе моей матери, — бабушку буквально потрясывает, а я так не хочу омрачать этот вечер. Выходки Кэрри давно перестали меня волновать или удивлять. — Не переживай, ба, я рада, что всё так произошло. Конечно, без карманных денег первое время было сложно, но я справилась, — искренне улыбаюсь ей, подсовываю обратно альбом, который в порыве злости она отбросила, — покажи мне ещё что-нибудь.

Бабушка открывает первую попавшуюся страницу, но настроение её явно омрачено. Просовываю свою руку под её, а голову кладу на плечо. Чувствую, как она расслабляется, демонстрируя мне очередной снимок, а я замираю, позабыв, как дышать. На фото Кэрри, молодая, лет шестнадцать, и мы похожи как две капли воды. Но не это привлекает моё внимание.

— Кто это? — тычу пальцем в фотографию. На нём моя мать в окружении трёх парней и двух девушек. Все они улыбаются, а мама задувает свечи на огромном торте.

— Это семнадцатый день рождение Кэрри, — задумавшись, словно вспоминая, говорит мне бабушка. — А ребята, её приятели, просто мальчики и девочки, живущие по соседству.

— Нет. Кто это? — снова тычу лишь в лицо одному парню. Со снимка на меня смотрят пронизывающие льдисто-серые глаза. Глаза, которые когда-то так любила, а теперь ненавидела и одновременно боялась. Глаза Питера.

– х, этот, — улыбается бабушка, а я даже не дышу. Но это не может быть Питер. — Это Чарльз Гаррисон. Они дружили с твоей матерью с детства, и все пророчили им свадьбу, когда они подрастут. Но Чарльз был старше на несколько лет, и капризы твоей матери его, скажем так, не впечатляли. Она, знаешь ли, и в детстве была не подарок, — горько хохотнув, бабушка рассказывает и всё больше погружается в прошлое, а я ощущаю, как голова закипает от всевозможных мыслей, — и он выбрал подругу твоей матери Памелу, которая тоже была постарше, — бабушка указывает на девушку с белыми волосами. Присматриваюсь, и вправду она. Молодая, но, безусловно, она. — Памела очень быстро забеременела, и они поженились. На этом снимке она и Чарльз уже были родителями. Представляешь? Такие молодые… Эх, как давно это было. Их сыну тогда было вроде около двух лет. Как же они его назвали…? — в задумчивости прикладывает указательный палец к губам.

— Питер, — выдыхаю ненавистное имя.

— Да, точно, Питер, — восхищённо произносит она, — видишь, вроде память меня еще не подводит, — потом осекается, переводя заинтригованный взгляд на меня. — А ты откуда знаешь?

— Эта семья живёт по соседству со мной в Палм-Бей. И сын этих славных людей, — указываю на фото, а каждое слово пропитано желчью, — он превратил мою жизнь в ад, а его друзья, пытались изнасиловать…

Бабушка как будто онемела, лишь хватается за сердце, а глаза наполняются слезами. Альбом падает с её колен, а фотографии, все эти цветные и черно-белые воспоминания, рассыпаются по пушистому ковру. Как в замедленной съёмке, разворачивается ко мне всем телом и смотрит с такой печалью и страданием.

— Мне только исполнилось восемнадцать, — начинаю как заведённая тараторить, — он нравился мне, нет, я влюбилась в него, — замолкаю, нервно закусывая губу, чуть сдерживая слезы. Хочу ей всё рассказать, мне уже давно не больно. Но не могу видеть, как больно ей. — Ох, бабушка, я такая дура, — влажная дорожка стекает по моему лицу, судорожно смахиваю и во все глаза смотрю на эту статную, но сейчас такую подавленную старушку. Да-да, старушку. на как будто вмиг постарела.

— Расскажи мне, внучка, — тихо, так тихо шепчет, словно боится спугнуть. Сжимает мою руку, и это простое движение добавляет уверенности и успокоения.

— Он был у меня первым, и я хотела этого. Ну или думала, что хочу, — зажмуриваюсь, отгоняя образ Питера, — и всё было хорошо, во всяком случае, мне так показалось… потом он ушёл, — громко вздыхаю, опуская глаза в пол, — я хотела уйти и покинуть его дом, но не успела. Пришли друзья Питера, и… Всё произошло так быстро. Вдвоём они… они, — нет, дальше не могу. Это не то же самое, что рассказывать Глории. Поднимаю глаза на бабушку, её лицо мокрое — от слёз. Казалось, она оплакивает все те годы, что не была со мной рядом и ничего не знала обо мне. Это написано на её лице, она сожалеет. Обнимаю её, льну всем телом в желании утешить. Слов подобрать не могу, а может, ничего и не надо говорить.

— Что было дальше? — достаточно твердо спрашивает меня, немного отстраняясь и вытирая глаза платком, чудесным образом появившимся из кармана халата.

— Меня спас Гари, — с улыбкой отвечаю ей.

— Гари?

— Второй сын Памелы. Хороший Гаррисон. На самом деле его зовут Коэн, но я зову его Гари.

— Почему? — улыбается сквозь слёзы.

— Не знаю, — пожимаю плечами, — Чтобы позлить.

— Я рада, что в этой семье есть хоть кто-то хороший, — произносит с грустью. — Чарльз, тогда давно, когда был подростком, казался мне порядочным. Он часто бывал в нашем доме, приходил в гости к Кэрри и вёл себя очень воспитанно. Они были очень близки с твоей мамой, и Чарльз практически вырос на моих глазах.

— Подожди, — останавливаю её взмахом руки и вскакиваю с дивана. Мысль, простреливающая насквозь, словно пуля, врезается мне в висок. — Скажи мне, бабушка! — не своим голосом требую, а поджилки трясутся. — Кто был моим отцом?

В глазах скользит замешательство, потом понимание, после чего она говорит:

— Это не Чарльз.

Громко выдыхаю, опускаюсь обратно на диван.

— А кто?

— Дедушка знал, — говорит тихо, а я чувствую едва уловимые крупицы стыда, — а я нет. Не хотела знать. Была зла на Кэрри и её неразборчивость. А теперь дедушки нет, и правду знает лишь твоя мама.