Исповедь дивергента. За кулисами большой политики и большого спорта

– А что делать с угрозами-то? – спросил я напоследок.

– Да ничего они не сделают, смело шлите их на хуй, – неожиданно матюкнулась Ирина и засмеялась.

Я заржал в голос. От моего испуга, как и от моих сомнений, не осталось и следа. Горбачев, Кобзон и Хакамада дружно в течение одной недели по очереди поддержали меня в моем решении стать депутатом. Значит, так тому и быть. На следующее утро я пошел в ЦИК и написал согласие принять мандат. Начиналась новая история в моей жизни.

Глава 2 Правые и либералы

Думское закулисье

К своему первому депутатскому дню я готовился, как первоклассник к первому сентября. Долго выбирал костюм, рубашку и галстук. Чтобы, с одной стороны, было празднично и солидно, а с другой – не слишком ярко и вызывающе. Достаточно было медийных скандалов, связанных с ожиданием прихода в Думу экстравагантного шоу-бизнесмена, чтобы не дразнить гусей еще и броским прикидом. Позже я устроил в «Голден Паласе» благотворительный аукцион и распродал все свои гламурные сценические костюмы, коих у меня осталось великое множество от двух пятилеток ударного труда в шоу-бизе. Вырученные 25 000 долларов я передал в детский дом для ВИЧ-инфицированных детей. А пока что с гордостью прикрутил свежевыданный депутатский значок и отправился на свое первое в жизни заседание. Значок, кстати, сделан с напылением из золота и драгметаллов. А коллега Митрофанов в качестве VIP-подарка на день рождения друзьям-депутатам даже дарил такие же значки с рубинами, бриллиантами и аметистами.

Не могу сказать, что я сильно нервничал, но ощущение похода на экзамен все-таки присутствовало, я чувствовал себя приподнято, но не сказать что комфортно.

Кабинет мне выделили по остаточному принципу. Был он в непрестижном новом здании парламента и представлял из себя скромный пенал, в котором депутат делит свое рабочее пространство с двумя помощниками. После привычных апартаментов в своем офисе этот тесный закуток слуги народа, прямо скажем, показался мне довольно угрюмым. Потом я неоднократно пытался поменять его на кабинет большего размера с приемной, но меня всегда обходили зампреды комитетов или более авторитетные, проворные и раньше избравшиеся депутаты. Я даже пытался договориться и коррумпировать руководство Управления делами парламента, ведавшее распределением всех депутатских благ, да так и не преуспел в этом, оставшись на три года в этом закутке.

И, конечно, все время, свободное от думских заседаний, проводил в своем бывшем офисе «Вульф Груп» в Гусятниковом переулке, переоборудовав его часть в «Общественную приемную депутата Вульфа», о чем и гласила золотая табличка на входе в офис.

Переход из «Единства» в СПС

Управление делами парламента, равно как и фракция «Единство», чье мнение о необходимости отказаться от мандата я так изящно проигнорировал, не горели желанием принять меня в свои объятия. В тот момент я не был, конечно, никаким оппозиционером, но гордость собственную имел и уж точно не был готов засунуть куда подальше свое мнение. К тому же, памятуя поговорку «Насильно мил не будешь» и подловатую нервотрепку, устроенную мне при получении мандата, я был вполне себе обижен и совсем не стремился в лоно провластной фракции, отвечая на ее нелюбовь абсолютной взаимностью. История получалась забавная: я стал диссидентом поневоле, избравшись в Думу по спискам «Единства», но не вступая в одноименную фракцию. Меня не звали – я не просился. Ситуация сложилась патовая, но долго так продолжаться не могло, и это понимали все. Мы еще раз посоветовались с коллегами из «Поколения свободы» и решили сыграть на опережение и сделать первый шаг.

Нас стало пятеро – депутатов от «Поколения свободы», избранных в Думу по спискам «Единства». На встрече я сразу сказал, что не пойду в «Единство», даже если позовут, так как, во-первых, обижен, а во-вторых, уже было объявлено о грядущем объединении с лужковским «Отечеством» в единую провластную партию.

Я уже писал выше, Лужков и его команда прочно ассоциировались у меня с тем, против чего я всегда выступал и в жизни, и в политике, – с архаичностью, непрозрачностью, консерватизмом, реваншизмом, традиционализмом, коррупцией и клановостью. В свое время диссидент Синявский сказал про отношения с советской властью: «У меня с ней противоречия эстетического характера». Точно такие же ощущения у меня вызывало «Отечество» – неповоротливое, посконное, колхозное, совковое, несовременное, убивающее вокруг себя все новое, свежее и непохожее.

Москва стала яркой проекцией того, как бы выглядела страна, стань, не дай бог, её Президентом Юрий Лужков. Клановый бизнес, откаты в конвертах, чудовищная градостроительная политика и архитектура, откровенно криминальные элементы, «решающие вопросы» в мэрии и около нее, жирные самодовольные рожи важных чиновников, сплошная ярмарка меда и дурного вкуса, и всё такое затхлое. Возможно, вы возразите мне, что почти всё это мы наблюдаем и сейчас, без Лужкова. Всё – да не всё. Как говорится, есть нюансы, и меня как человека, тонко различающего оттенки и всегда видевшего дьявола в деталях, эти нюансы сильно коробили, вызывая «противоречия эстетического характера».

Не сильно любили Лужкова и мои коллеги-«поколенцы». На общем сходе решили уходить из «Единства» вместе. Кроме Игоря Динеса, моего однокурсника и товарища по истфаку МГУ, решили меня поддержать и остальные – Баранников, Семенов и Коптев-Дворников, за что я им до сих пор очень благодарен. Откуда уходить – было понятно, но предстояло решить, куда. КПРФ, ЛДПР, «Отечество» и «Российские регионы» не рассматривались по определению.

Никогда не понимал политиков, мигрирующих из одной партии в другую с противоположными идеологическими платформами. Из КПРФ в «Единую Россию», из «Яблока» в ЛДПР – и всё это в попытке сохранить статус, должность, карьеру или депутатский мандат. По-моему, это самое обыкновенное блядство, и нет ему ни объяснения, ни оправдания. За эту беспринципность и не любят политиков, причем не только у нас – везде. Конечно, политика – это искусство компромисса, но его границы каждый для себя устанавливает самостоятельно. Для меня состоять в партии, идеи которой мне не близки, – за гранью возможного. Для многих моих друзей-приятелей эта грань находится гораздо дальше. Мне часто приходится в приватных разговорах слышать от многих партийных функционеров, в том числе из числа руководящих, что они никогда не голосуют за свою партию на выборах, поскольку симпатизируют оппозиции. Не берусь ни судить, ни упрекать, но для меня такой внутренний конфликт интересов невозможен и даже, простите за патетику, аморален. Но при этом я считаю абсолютно нестыдным и правильным участие многих профессионалов исполнительной власти в системе госуправления, даже если их политические убеждения расходятся, например, с «Единой Россией».

Работа на государство очевидно не равна работе на партию власти, и меня никогда не коробил образ цеховых, индустриальных спецов, «буржуазных специалистов на службе пролетарской революции». Именно так я себя сам и ощущал в то время, когда работал чиновником в крупных государственных проектах. Но заниматься политической деятельностью (а партийная, депутатская работа – это именно политическая деятельность) при условии несогласия с генеральной линией я бы точно не смог.

Был еще вариант уходить в независимые депутаты без фракции. Но это казалось крайним выходом и немного попахивало маргинализацией. В дальнейшем целый ряд достойных людей стали независимыми депутатами, но реально на что-то влиять вне фракций они не могли, а нам хотелось реальной политики.

Таким образом, оставались «Яблоко» и СПС. Обе фракции находились условно в демократическом спектре и идиосинкразии не вызывали. С лидерами – Явлинским, Лукиным, Немцовым и Хакамадой – у нас были хорошо отлаженные личные и рабочие отношения; Семенов когда-то был помощником Лукина и возглавлял молодежное «Яблоко», Коптев был помощником Хакамады, я был хорошо знаком с Немцовым и Хакамадой по своим медиапроектам.

Конечно, правоцентристский СПС, выбравший бизнес и молодежь в качестве ключевых электоральных групп, был нам гораздо ближе, чем лево-социал-демократическое «Яблоко», апеллировавшее в первую очередь к возрастной, частично обнищавшей советской интеллигенции, не вписавшейся сначала в перестройку, а затем и в рыночную экономику. Решено было идти к Немцову с Хакамадой. «Сватовство» прошло на редкость быстро, душевно и эффективно. Лидеры правых были в восторге от перспективы заполучить в свои ряды четырех знакомых им молодых депутатов, да еще и переходящих из провластной фракции.

Здесь-то и произошло самое интересное. В Думе уши есть везде и у всего. О нашем визите в кабинет Немцова быстро стало известно в рядах «Единства». Самостоятельный уход четырех молодых депутатов из провластной фракции был, конечно, серьезным ударом по репутации последней, и допустить этого не могли ни фракционные лидеры, ни их кураторы из Администрации Президента. На информационных лентах практически одновременно появились сообщения о нашей пресс-конференции в «Интерфаксе» с анонсом нашего перехода из «Единства» в СПС и заявление фракции «Единства» об исключении из фракции Баранникова, Семенова и Коптева-Дворникова за какую-то странную надуманную херь, типа нарушения фракционной дисциплины или дисциплины голосования, или что-то в этом духе. По возможности исключили бы и меня, но, к счастью, я в думскую фракцию «медведей» не вступал. В действительности, конечно, никакими фрондерами мои друзья не были, если не считать того, что они голосовали против, например, ввоза на территорию РФ ядерных отходов для захоронения вопреки фракционному решению.

Очевидно, истинная причина этих сообщений – не допустить в обойму общественного мнения саму вероятность того, что кто-то добровольно уходит из партии власти. Тем временем редакцию «Интерфакса» стали бомбардировать звонками из Администрации Президента и, по уверениям интерфаксовских журналистов, даже свеженазначенный Министр МВД Грызлов звонил главреду агентства с просьбой-рекомендацией отменить пресс-конференцию.

По счастью, это были еще счастливые вегетарианские времена, когда политическая разновекторность и плюрализм даже внутри властных элит, а также старомодно понимаемая журналистами и редакторами СМИ свобода слова позволяли главным редакторам федеральных СМИ проигнорировать рекомендации «из-за стены». Сегодня ситуация уже другая: самоцензура, моральный и профессиональный упадок в журналистике сделали такую ситуацию невозможной. Власть выступает отныне в таких случаях монолитно, без оттенков и полутонов. А тогда пресс-конференция наша состоялась, прошла успешно, вызвала огромный ажиотаж в СМИ и стала главным информационным событием дня.