Испытание смертью или Железный филателист

— Какие у тебя могут быть новые задачи? Все твои новые задачи — это впарить не пять, а семь химчисток! И ты этим гордишься! — Уго презрительно сплюнул на пол, совершенно шокировав Отто этим жестом. — А вот я горжусь тремя дерзкими поступками, которые совершил, нося форму военного пилота! Помнишь о происшествии в Энтеббе? Эй, бой, еще виски с содовой! Ты ведь меня угощаешь, пока я не начал получать зарплату?

— Конечно, угощаю. Энтеббе? Что-то знакомое… не помню.

— Захват самолета «Эр Франс» палестинскими террористами. Восемь палестинцев и двое ваших немецких леворадикалов захватили двести пятьдесят человек! Представь себе этих баранов, которых было в двадцать пять раз больше, чем террористов! Самолет, полный евреев!

— Но они были безоружны, — возразил Отто.

— Ерунда, если у тебя есть руки и мозг, оружием может стать выломанный подлокотник. Террористы потребовали пять миллионов долларов, а заодно выпустить их соратников по всему миру.

— Вспоминаю, самолет посадили в Уганде, у твоего любимого людоеда Амина!

— Точно! Командующий ВВС Израиля спросил у Шимона Переса: захватить только аэропорт Энтеббе или всю Уганду? Ведь для захвата Энтеббе понадобилось бы сто бойцов, а для захвата всей Уганды — пятьсот! Перес приказал ограничиться аэропортом.

— Ты тут при чем?

— Я не из израильского спецназа, хотя во мне четвертушка еврейской крови. Но меня рекрутировали за хорошие деньги в Найроби, я же в Африке как рыба в воде. Сидел на хвосте оперативной группы захвата запасным пилотом. Операция шла как учебное пособие, называлась «Шаровая молния». — Уго махал руками и брызгал слюной. — Сажали нашего мотылька практически в костер — прямо у аэродрома. И дальше, как в самых неправдоподобных фильмах Голливуда, только без каскадеров… Мгновенно освободили заложников — с первого выстрела и до момента ликвидации террористов всего пятнадцать минут. Это было такое кино — закачаешься! Рассказываю тебе, как другу, я не писал об этом в анкете ни слова… Бой, неси еще виски с содовой!

— Невероятно! — сказал Отто вместо того, чтобы сказать: «Какое грубое вранье».

— Про Вьетнам я тебе говорил! Туда присылали бутафорских красавцев, не нюхавших пороху. Вроде тебя! Избалованных мамочками и воевавших до этого исключительно с тренажерами! А ничто так не разлагает воина, как мирная жизнь. Поэтому те, кто хоть что-то понимает в наемниках, дерутся за резюме таких, как я.

— Уго, но разве можно бомбить людей только за то, что тебе не нравятся их политические взгляды? — голосом проповедника спросил Отто.

— Взгляды — не моя профессия. Моя профессия — срывать куш и бежать так, чтобы мои грехи не поспели за мной! Я убил немного вьетнамцев, а в одном боевом рейде чуть сам не погиб.

— Уго, ты счастливый человек? — спросил Отто, несмотря на то, что язык у пилота уже заплетался. Он достал и начал раскуривать большую кубинскую сигару, ожидая, когда собеседник устанет врать и хвастаться.

— Мой третий подвиг. — Уго обвел взглядом бар, словно рассчитывал на увеличение слушателей. — Угон советского истребителя «МиГ-23»! В Анголе из-под носа кубинских инструкторов! Чтобы внедриться в ряды повстанцев, пришлось выучить цитаты Маркса, Ленина, Че Гевары и Кастро! Я почти завербовался в красного комиссара и начал спать с кубинской революционеркой!

— С кубинской революционеркой? — Отто выпустил дым, почти скрывший физиономию надоевшего вруна.

— Я бы с ней жил, но она мне изменяла. Ты не представляешь, у этих революционеров, как и в СССР, все общее — в первую очередь, постель. И я решил угнать самолет, чтобы сучку заставили глотать аэродромную пыль за то, что она жила с классовым врагом! Однажды, во время тренировочного полета, я шмыгнул в соседнюю страну.

— Как это шмыгнул?

— Очень просто! Я знал, что противовоздушная оборона у них просыпается только раз в день, поутру, а не по тревоге. Официальная версия, конечно, была «летчик сбился с курса, потерял ориентацию, а потом и жизнь…». — Он наклонился и прошептал Отто на ухо: — Я получил баснословный гонорар. Не скажу от кого. Как говорят черномазые, слон не заботится о том, что останется после того, как он прошел.

Отто понимал, что, если даже делить басни Уго на десять, остаток все равно окажется нешуточным.

— Я впечатлен твоей биографией. Братья Райт изобрели самолет именно для таких, как ты!

— Отто, ты не знаешь обо мне главного. — Уго начал пьяно озираться по сторонам. — Я расскажу тебе, но не здесь. Ты видишь, что все они подслушивают?

Однако людей за соседними столиками, находящихся примерно на такой же дозе алкоголя, что и Уго, можно было заподозрить в чем угодно, кроме подслушивания.

Засунув пилота в такси, Отто облегченно вздохнул и пешком отправился на ночной цветочный базар. А через некоторое время уже входил в гостиную Тианы с таким же кровавым букетом гладиолусов, как в свой первый визит.

В записке, приложенной к букету, было всего несколько строк: «Дорогая Тиана! Вы спали, как ангел. Я не решился Вас будить. Отто».

Глава десятая КРОКОДИЛЬЯ ФЕРМА

Они ехали по живописной дороге в машине старого Джона, сидя на задних сиденьях. За рулем был черный водитель в яркой рубахе с причудливо подстриженной головой. На бритом черепе высились кусты жестких, как проволока, черных волос, логика расположения которых была понятна только парикмахеру.

Старый Джон периодически покрикивал в сторону черного. Не потому, что тот гнал или не вовремя тормозил, а чтобы была возможность сделать вид, что Джон — водитель более высокого класса. Покрикивал на таком странном языке, что Отто не понимал ни слова.

— У-Цибусисо по национальности ндбеле и лучше понимает, когда я называю его кретином на родном языке, — пояснил Джон. — В его деревне до сих пор расписывают стены домов, чтобы было понятно, кто там живет. Их женщины лучше всех плетут из бисера. Если захочешь, через него можно купить хорошие плетеные сувениры, а еще шкуры антилопы и зебры.

— Не люблю ни шкуры, ни чучела зверей, — поморщился Отто. — В этом есть какая-то некрофилия.

— Значит, ты не охотник! — покачал головой Джон. — Настоящий мужчина должен быть охотником, а ты — немецкий чистюля! Не обижайся, я прикипел к тебе, как к сыну. Ты же знаешь, моя дурная дочь уехала с мужем-прохиндеем в Индонезию, и мы с женой остались на старости лет совсем одни. Раз в год получаем по почте фотографии внуков.

К концу фразы Джон отвернулся к окну, чтобы Отто не видел его глаз. А что может быть страшнее глаз брошенного старика, даже если он богат?

— Я знаю, что такое одиночество, — откликнулся Отто.

— Надеюсь, недолго будешь у нас холостяковать. Я присмотрел тебе девчонку одного своего приятеля — он владеет несколькими магазинами. Помню ее с пеленок, играет на пианино, говорит на всех языках и вылитая Брижит Бардо!

— Джон, вы же знаете, что мое сердце занято, — укоризненно возразил Отто.