Испытание верностью

«С*ка, как же всё не вовремя».

Попрощавшись с Бердником, развернулся к машине и разозлился пуще прежнего, заметив Лиду на заднем сидении. Боится. Уже хорошо. Пускай скажет спасибо подруге, а то не известно, чем бы всё могло закончиться, останься они наедине.

Тимохина начала нести всякий бред о благодарности и просила не злиться на Матвееву.

Устало потер глаза. Минутная слабость. Как же он нуждался в передышке. Небольшой. Хотя бы на сутки.

Хватило его не надолго. До тех пор, пока Илона не скрылась в подъезде своего дома.

Видит бог, не хотел грубить. По-нормальному хотел. Чтобы спокойно. Но Лида одним только своим видом вышибала весь воздух из легких. Платье… Язык не поворачивался назвать этот клочок ткани платьем. Все прелести на виду. Черт! 

— Садись на перёд. Поговорим, глядя друг другу в лицо.

— Мне и так не плохо.

Не смотря на внешнюю браваду её голос дрожал, не сильно, но Егор уловил изменение в тональности.

— Лида, я жду! Не заставляй повторять дважды! Мы не сдвинемся с места, пока ты не пересядешь!

Если не послушается, был готов силой пересадить. Однако Лида, тихо вздохнув, поддалась его требованию и… понеслось. 

Их перепалка, по сути, была безрезультатной, не имеющая смысла. Но Егора так рвало, так пожирала изнутри бушующая ярость, что не смог сдержаться, не осознавая, то это не ярость, а самый настоящий страх.

Не ускользнуло, как она тайком утёрла слезу. Как дрожали её руки. Но, как и в прошлый раз, возле «ТехМаша», безудержное желание пожалеть прогнал хлесткими, грубыми фразами. И ей сделал больно, и себе. А как иначе? По-другому никак. Пускай знает жестокую реальность. Он ни капельки не соврал. Тимохина молодец, что заговорила о нем, иначе… вряд ли в этот раз отделались одним травматологом. И что тогда?! Что?!.. Валить Бердника?

До сих пор влекло к ней. До сих пор хотел её. Сумасшедшее возбуждение, как электрический ток по колючей проволоке, пробегало по венам, заставляя глаза полыхать темным огнем, а измученной усталости раниться об уязвленное доверие. Поскорее бы избавиться от этого наваждения.

Избавился…

Лида выскочила из машины, даже не посмотрев на прощанье, а он ожесточенно рванул прочь, подальше от соблазна.

Смог прийти в себя уже дома, когда загнал машину обратно в гараж и разместился в просторной, увитой виноградом беседке.

Присел за стол, устало упёрся лбом в ладони. Думал. О Матвеевой, сумевшей перевернуть его жизнь с ног на голову; о Молокове, роющем ему яму под руководством Тимура; Берднике, опасном и одновременно надежном.

Не сразу услышал тихие шаги Ники. Когда убрал руки, она уже сидела рядом, подперев ладошкой щеку, и с любопытством наблюдала за ним.

— Кто она? — спросила спокойно, без каких-либо претензий. Сразу поняла, что тот звонок был связан с таинственной незнакомкой, сумевшей пошатнуть бетонную непоколебимость Студинского. Не думала, что это когда-нибудь произойдет. Привыкла, что он, как и она, сам по себе. Потому что тот, кто единожды обжегся, впредь будет осторожный.

Егор потянулся к сигаретам. Извлек одну, подкурил. С особым наслаждением сделал затяжку и медленно выдохнул дым вниз, в пол.

— Не забивай себе голову.

Её взгляд сверлил ему висок. Она хотела чёткого ответа, но он не спешил его давать. Не стремился выносить личное на обозрение, а Лида – личное. Ещё ни с кем он не говорил о своих чувствах к ней. Только с матерью. Но там совсем другая ситуация. Там он спешил поделиться, рассказать о себе, пока есть время. А Ника… не смотря на давнюю дружбу чужая, далекая. Сегодня с ним, завтра – упорхнула колесить по миру. Свободная. Как и он. Был. До встречи с Матвеевой. 

— И всё же… — подвинулась к нему ближе, положив руку на напряженное плечо, и слегка сжала, привлекая к себе внимание. — Мне интересно. Я слышала, о чем говорил Бердник.

— Зачем тогда спрашиваешь?

Ника соблазнительно выгнула плечо, выставляя на обозрение оголенную в прорези мужской рубашки грудь и игриво прикусила губу.

— Хочу быть уверенной.

— В чем? — ещё одна затяжка, последняя, на это раз глубокая, чтобы прийти в себя окончательно.

— Что у тебя никого нет.

Егор засмеялся, выбросив окурок в урну и поднялся из-за стола.

— Ника, ты меня удивляешь. Только не говори, что ревнуешь? Ни за то не поверю.

Вероника обижено надула губы. Нет, конечно, не ревновала, но узнать, кто сумел пошатнуть невозмутимость Студинского, хотелось практически до чесотки. Да и женское самолюбие было задето, что не говори. Кому такое понравится?

— Я не ревную. Я всего лишь вижу, что ты изменился и хочу узнать почему.

— Нет у меня никого, — ответил чересчур раздраженно. Не любил, когда пытались залезть в душу. — Пошли лучше спать. Завтра тяжелый день, а я ужасно устал.

Может, Егор и врал. Может, говорил правду. Но Ника предпочла поверить ему. Заставила себя поверить. Такого мужчину нельзя упустить. Она не какая-то там моделька, послушно выполняющая команды, лишь бы не кишнули с места и не неудачница Семёнова, не сумевшая добиться поставленной цели. Не-е-ет. Она та, кто хорошо знает, чего хочет от жизни. А хочет она в данный момент только одного – Егора Студинского.

Глава 5

На работу спешила как никогда. Волнение, как в первый раз, а то и хуже. Тогда хотя бы я знала, как всё будет, а сегодняшняя неопределенность пошатнула уверенность в себе капитально.

Неужели Егор оставит меня на прежней «должности»? Что-то на него не похоже. Скорее ожидала какой-нибудь подляны в виде исполнения обязанностей уборщицы, курьера, дворника на худой конец. С него станется, сказал ведь: «на хлеб хватит». Не на жизнь, а на хлеб. Так что, всё может быть.

Выглядеть глупо, принаряжаясь, совсем не хотелось. Метла или ведро со шваброй совсем не гармонировали с юбкой-карандаш и высоченными шпильками. Пришлось «принарядиться» стандартно: белый верх, чёрный низ, но с одним небольшим нюансом – вещи подобрала неприметные, невзрачные. Что я, дура что ли, мыть полы в новом.

Удивляться я начала ещё в вестибюле, когда Юля Александровна сгребла меня в богатырскую охапку, прижав к объемной груди и начала поздравлять с выздоровлением. Точно, авария, чуть не забыла – для всех сотрудников я пострадавшая от наезда и провалявшаяся целый месяц в отделении травматологии.

— Матвеева, — заорала она мне на ухо, и мне ещё подумалось, что будет здорово, если я не оглохну, — с возвращением! Как ты, милая? — отлепила от бюста и принялась вращать во все стороны, осматривая с ног до головы. — Руки, ноги на месте – значит всё хорошо. А мы с девочками порывались проведать тебя, так Андреевич нагнул в три короба и запретил тревожить.