Истина. Осень в Сокольниках. Место преступления - Москва

– Немедленно ко мне, – скомандовал он сухо и положил трубку.

Лузгин примчался на дачу через сорок минут.

Мусатов ждал его на террасе.

На этот раз он был одет в строгий официальный костюм.

– Разрешите, Михаил Кириллович?

Лузгин поднялся на террасу.

Мусатов сидел в кресле. Он даже не предложил Лузгину сесть.

– Слушай меня, Лузгин. Я знать не знаю, что у тебя там за уголовное дело. Ты понимаешь, на чьи ты деньги живешь?

Лузгин молча кивнул.

– Мы тебя сделали президентом. Но мы тебя и выгнать можем, и в остроге сгноить.

– За что?

– За дела твои мерзкие.

– Бог с вами, Михаил Кириллович. – Лузгин прижал руки к груди. – Я же весь открыт. Весь как на ладони.

– На ладони… Смотря у кого. Ты меня, Лузгин, понял? А теперь иди.

Лузгин был уже на ступеньках, когда Мусатов крикнул:

– Просьбу мою помнишь?

Лузгин взбежал на террасу.

– Так точно, Михаил Кириллович. Нашел человека, с которым сведут вашего сына.

– Человек-то солидный?

– Крупный фирмач.

– Сначала давай о нем справки наведем. Ну, езжай и помни.

От Архангельского до дачи Филина на машине полчаса. Лузгин ехал не торопясь. Он думал о разговоре с Мусатовым. Нехороший был разговор. Ох нехороший.

А они опять вместе ужинали, Филин и Рома Гольдин.

На этот раз насухую, без вина и девок.

Лузгин застал их пьющими чай. Прямо некая дачная идиллия.

Самовар на столе. Сахар колотый. Пряники. Варенье. Сушки.

– Ну вот. – Филин с хрустом раскусил сушку. – Все в сборе. Значит, давайте начнем, подельники.

Лузгин поморщился.

– А ты, Сережа, морду-то не криви. Подельники для нас сейчас самое что ни на есть верное определение.

– С чего начнем, Толя? – лениво спросил Гольдин.

– Сейчас узнаешь. Привез? – обратился к Лузгину Филин.

– Как обещал. – Он раскрыл кейс, вынул синий служебный паспорт, протянул Филину. – Выехать можете в любой день в течение четырех месяцев.

– Раз принес, значит, свое слово сдержу. Рваный! Принеси-ка телефон.

– А у тебя здесь и телефон есть, – ахнул Гольдин, – не знал. Не знал.

– А вам, подельнички, ничего этого знать и не надо.

Филин достал из кармана старую затрепанную записную книжку, полистал, набрал номер.

– Игорь Дмитриевич?.. Привет… Узнали… Вот же как славно… Да дело у меня к вам. Какое. Пошептаться надо. Давайте завтра. Когда. В двенадцать вас устроит? Отлично. У Театра эстрады. На трамвайчике речном проедемся, там и поговорим. Ну спасибо. Спасибо. Всех благ. – Филин положил трубку. – С Корнеевым говорил, который тебя достает. Понял, Лузгин?

– А зачем тебе загранпаспорт, Филин? – спросил Гольдин.

– А я, Рома, хочу старость тихо дожить на Брайтон-Бич, среди дружков своих.

– Так ты в Америку едешь? – Гольдин вскочил.

– Да, Рома, в Америку. И хочу бабки подбить. Я из блатных, из старых законников. Поэтому действовал исходя из старых воровских правил.

Гольдин усмехнулся, насмешливо посмотрел на Филина, хотел что-то сказать. Но тот не дал ему:

– Ты, Рома, на меня так не смотри. Это нынче масти перетасовались, но я как жил, так и живу по своим законам. Начнем помолясь. Я вас не искал. Вы меня нашли. Вам нужно было золото приисковое. Я вам его достал.

– Мы с вами за это рассчитались и деревянными, и валютой, – сказал Лузгин.

– Правильно, Сережа, правильно. Только запомни, мой дорогой бизнесмен. Нет деревянных денег. Деньги – они всегда деньги. И чем их больше, тем лучше…

– Мало тебе? – перебил его Гольдин.

– Нет. Все путем. За это вы со мной рассчитались.

– Слава богу. – Лузгин забарабанил пальцами по столу.

– Но в деле вашем осечка вышла, и Мауэр о ваших комбинациях догадываться стал. Тогда вы чистодела из Штатов позвали, Лебре. Да какой он Лебре, когда всегда был Борькой Лейбовичем с Малой Дмитровки. Но мы его встретили, все организовали и как советского туриста в Прагу отправили.

– Ты к чему говоришь все это? – Гольдин вскочил.

– Тихо, Рома, – не повышая голоса, сказал Филин. – Тихо. Здесь тебе не Штаты. Здесь Москва. И хозяин здесь я. – Предупреждение и угроза послышались в голосе Филина. – Теперь запомните, подельники: я не убивал, ничего не видел. Я на даче сидел. Так что заявлять на меня бессмысленно. А если моих людей возьмут, они скажут, на кого работали. Вы у меня вот где. – Филин сжал кулак.

На минуту на террасе повисла тишина.

– Ты пугаешь нас? – так же тихо спросил Гольдин.

– А зачем мне вас пугать? – засмеялся Филин. – Я бабки подбиваю. Теперь что касается последнего дела. Рома, я знаю, сколько на доллары стоит центнер сырца. Так вот, времени у меня нет. Давай половину, и разошлись красиво.

– У меня здесь нет таких денег. Давай я их тебе в Америке отдам.

– Рома, друг мой, в Штатах я у тебя копейки не получу. Товар нужен? Значит, достанешь. Срок три дня.

Когда они выехали из дачного поселка, Гольдин попросил остановить машину.

– Давай покурим.

– Я же не курю, – удивился Лузгин.

– Тогда со мной за компанию воздухом подыши. Теперь ты понял? – Гольдин щелкнул зажигалкой.

Огонек на секунду вырвал из темноты его лицо.

– Ты понял, – продолжал Гольдин, – что значит с уголовниками связываться?

– Отдай ему деньги, Роман.

– Полмиллиона?

– Да.

– Да это все, что у меня есть. А потом, они в Манхэттене, а я здесь.

– Я могу достать такую сумму.

– Ты сумасшедший, Сергей. Ей-богу, сумасшедший.

– Но ведь миллионное дело может сорваться.

– Да если мы отправим товар в Штаты, то заработаем десять миллионов минимально.

– Так в чем же…

– А в том, – перебил Лузгина Гольдин, – что этот урка на нас как хомут теперь висеть будет.

– Так что ты предлагаешь?

– Есть мысль. Поехали в Москву, у первого телефона– автомата остановишься.

…Серый приехал на Патриаршие пруды не один. Спрятался за табачный киоск Саша Летчик.

Черт его знает, что этому Гольдину нужно. А вдвоем они спокойно отобьются. Хоть и поздновато было, а народу у прудов много.