Источник
Шрифт:
— О чём вы говорите? — в изумлении спросила Кики.
— Просто поддразниваем друг друга, — весело ответил Тухи. — Пусть это тебя не беспокоит, Кики. Доминик и я всегда поддразниваем друг друга. Возможно, не очень удачно, потому что, видишь — не получается.
— Когда-нибудь, Эллсворт, — проговорила Доминик, — ты сделаешь ошибку.
— Очень возможно. А ты, дорогая, её уже сделала.
— Спокойной ночи, Эллсворт.
— Спокойной ночи, Доминик.
Когда Доминик ушла, Кики повернулась к Тухи:
— В чём дело? Что у вас произошло, Эллсворт? Что это за разговор — совершенно ни о чём? Лица людей и первые впечатления
— Это, дорогая Кики, — ответил он, и голос его звучал мягко и отстранённо, будто он отвечал не ей, а собственным мыслям, — одно из наших общих и самых больших заблуждений. Нет ничего более значительного, чем лицо человека. И более красноречивого. На самом деле мы можем по-настоящему узнать человека только с первого взгляда. Более того, при этом взгляде мы узнаём о нём всё, хотя не всегда бываем достаточно мудры, чтобы развить это наше знание. Ты когда-нибудь задумывалась о стиле души, Кики?
— О… чем?!
— Стиле души. Помнишь знаменитого философа, который говорил о стиле цивилизации? Он называл это стилем. Он говорил, что это самое подходящее по смыслу слово, которое можно найти. Он говорил, что у каждой цивилизации есть свой главный принцип, одна-единственная высшая определяющая идея, и все усилия каждого человека внутри этой цивилизации подчинены этому принципу — неосознанно и неотвратимо… Я думаю, Кики, что каждая человеческая душа также имеет свой собственный стиль, свою главную тему. Ты видишь, как она отражается в каждой мысли, каждом поступке, каждом желании этой личности. Единственный абсолют, единственный императив этого существа. Годы изучения человека не расскажут тебе этого. Но расскажет его лицо. Чтобы описать личность, потребуются тома и тома. Но вспомни его лицо. Больше тебе ничего не понадобится.
— Это совершеннейшая фантастика, Эллсворт. И это, если верно, нечестно. Люди окажутся перед тобой совершенно голыми.
— Хуже того. Голым окажешься перед ними и ты. Обнаружишь себя тем, как ты реагируешь на определённые лица. На определённый сорт лиц… Стиль твоей души… В мире нет ничего важнее человека. Нет ничего более важного в человеке, чем его отношение к себе подобным…
— Ну и что же ты видишь в моём лице?
Он посмотрел на неё, будто только сейчас заметил её присутствие:
— Что ты сказала?
— Я спросила, что ты видишь в моём лице.
— О… да… Ну что ж, скажи мне имя кинозвезды, которая тебе нравится, и я скажу тебе, кто ты.
— Знаешь, мне нравится, когда меня анализируют. Ну, посмотрим. Моей любимой кинозвездой всегда была…
Но он уже не слушал. Он отвернулся от неё и удалялся, даже не извинившись. Он выглядел утомлённым. Она никогда раньше не видела, чтобы он был груб, — разве что намеренно.
Чуть позже до неё донёсся его сильный, вибрирующий голос, утверждавший:
— …и таким образом, самая благородная идея на свете — идея абсолютного равенства людей.
VII
«… здесь оно и будет стоять как памятник безграничному эгоизму и ничему, кроме эгоизма мистера Энрайта и мистера Рорка. Оно будет стоять между рядами жилых домов из песчаника с одной стороны и газгольдерами — с другой. Возможно, это не случайность, а перст судьбы, свидетельствующий о её разборчивости. Иное соседство не смогло бы столь красноречиво выявить кричащую наглость этого строения. Оно будет выситься как насмешка над всеми зданиями города и людьми, построившими
их. Наши здания лишены всякого смысла и противоестественны; строение мистера Рорка лишний раз подчёркивает это. Но контраст совсем не в его пользу. Сам факт этого контраста делает это здание частью всеобщего абсурда, причём частью самой комической. Так луч света, проникший в свинарник, делает видимой всю грязь и тем оскорбляет наш взор. Наши строения имеют великое преимущество: они робки и темны. Более того, они нас удовлетворяют. Дом Энрайта смел и светел… Он как пернатая змея. Он привлечёт внимание — но лишь к безмерной наглости мысли мистера Рорка. Когда его построят, он станет шрамом на лице нашего города. А шрам тоже по-своему ярок и выразителен».Это было напечатано в колонке «Ваш дом», которую вела Доминик Франкон. Статья появилась через неделю после приёма у Кики Холкомб.
Утром, в день её появления, Эллсворт Тухи вошёл в кабинет Доминик. В руках он держал экземпляр «Знамени», открытый на странице, где была помещена её рубрика. Не произнося ни слова, Тухи остановился и замер, слегка раскачиваясь на своих маленьких ножках. Казалось, можно было не видеть, а слышать выражение его глаз: в них буквально искрился смех. Губы же его были вполне невинным образом сжаты.
— Ну и?.. — спросила она.
— Где ты встречалась с Рорком до этого приёма?
Доминик сидела, глядя на него, опершись правой рукой о спинку стула, на кончиках её пальцев висел карандаш. Казалось, она улыбается. Она сказала:
— Я впервые его увидела на этом приёме.
— Что ж, я ошибся. Я просто удивлён, — газета зашелестела в его руке, — сменой чувств.
— Да? Но он мне не понравился, когда я его встретила… на этом приёме.
— Именно это я и заметил.
— Садись, Эллсворт. Ты выглядишь не лучшим образом, когда стоишь.
— Не возражаешь? Не занята?
— Не особенно.
Он присел сбоку от её стола. Сел и в задумчивости похлопал сложенной газетой по коленям.
— Знаешь, Доминик, — начал он, — это нехорошо сработано. Совсем нехорошо.
— Вот как?
— Разве ты не понимаешь, что можно прочесть между строк? Конечно, это заметят не многие. Он заметит. И я заметил.
— Но это написано не для него или для тебя.
— Так что, для других?
— Для других.
— Тогда это подлая насмешка над ним и надо мной.
— Вот видишь? Мне показалось, что сработано неплохо.
— Что ж, у каждого свои приёмы.
— А что ты напишешь об этом?
— О чём?
— О доме Энрайта.
— Ничего.
— Ничего?
— Ничего.
Он, почти не шевелясь, бросил на стол газету, просто движением кисти руки, и сказал:
— Кстати, об архитектуре. Доминик, почему ты ничего не написала о здании «Космо-Злотник»?
— А о нём стоит писать?
— О, определённо. Есть люди, которых оно будет весьма раздражать.
— А стоит ли обращать на них внимание?
— Кажется, да.
— И что это за люди?
— О, я не знаю. Откуда нам знать, кто читает то, что мы пишем? Но в этом-то и весь интерес. Все эти незнакомые люди, которых мы никогда не видели, с которыми никогда не говорили или не можем говорить… и газета, где они могут прочесть наши ответы, если мы хотим дать эти ответы. Я убеждён, что тебе надо написать несколько приятных слов о здании «Космо-Злотник».
— Тебе, кажется, очень нравится Питер Китинг?