Истоки контркультуры

Даже те эксперты, которые стойко сопротивляются системе, ставя под сомнение сертификационную компетенцию государства, корпорации, университета, партии, могут лишь просить общество принять их суждения на веру. Потому что научная реальность не переводится на язык искусства или ритуалов, в которых общество могло бы поучаствовать и узнать на личном опыте. Исследования экспертов могут быть популяризованы или вульгаризированы как информационная база – и неизбежно искажены при этом. Их нельзя демократизировать как важнейший опыт. Такова цена, которую мы платим за замещение непосредственного личного опыта отчужденностью объективного знания. Старая магия, которая помогала увидеть священное в дереве, пруду, скале, тотеме, осмеяна как суеверие, недостойное цивилизованных людей. Ничто в этом мире, которому мы стали тяжким бременем, уже не говорит с нами от своего имени. Предметы, события, даже личности наших собратьев-людей лишились голоса, которым они когда-то поверяли людям свою тайну. Теперь ее можно узнать лишь при посредничестве экспертов, которые, в свою очередь, полагаются на посредничество формул и теорий, статистических измерений и чуждых методологий. Но ведь у нас нет другой реальности… если мы не хотим, чтобы нас занесли в списки неисправимых иррациональных союзников зловещих реакционных сил.

Обратившись к шаманской картине мира, культурной стадии, похороненной в первобытном прошлом нашего общества, я, как может показаться, далеко отошел от проблем современной диссидентской молодежи. Но это не так. Молодежный радикализм наших дней ощупью идет к критике, которая включает амбициозные исторические и сравнительно-культурные перспективы. Новые левые, отвергая технократические манипуляции ради партиципативной демократии, опираются, часто не сознавая этого, на анархистские традиции, которые всегда отстаивали достоинства примитивных общин, племен и деревень. Дух князя Кропоткина витает над всем, что молодежь говорит об обществе, а ведь Кропоткин взял антигосударственную этику взаимопомощи у жителей деревень и кочевников, чей уклад жизни мало изменился с неолита и даже палеолита. Битники и хиппи заходят с критикой еще дальше. Их инстинктивный интерес к магии и ритуалам, племенным законам и употреблению психоделиков – это попытка воскресить прекративший свое существование шаманизм далекого прошлого. При этом они мудро признают, что партиципативную демократию нельзя получить за счет единственно политико-экономической децентрализации. Пока наше общество находится под властью чар объективного сознания, режим экспертов никогда не отойдет в прошлое; и общество будет зависеть от высших жрецов цитадели, контролирующих доступ к реальности. А ведь в реальности надо лично участвовать, видеть ее, прикасаться, убедиться, что именно в ней высшая основа нашего существования, доступная всем, способная облагородить величием жизнь любого человека, который способен ей открыться. Только участие такого порядка – экспериментальное и не лишь политическое – может гарантировать достоинство и автономность каждого гражданина. Странные юнцы, что носят коровьи колокольца и примитивные талисманы и выбираются в общественные парки или заповедники со своими импровизированными диковинными общинными церемониями, на самом деле пытаются придумать способ установить демократию вне культуры профессионального элитизма. Они пытаются вернуть модель родового строя времен палеолита, когда во время ритуалов все в общине были равны перед священным присутствием, когда еще не появились классы, положения и статусы. Странный, конечно, у них вид радикализма – черпает вдохновение в доисторическом прецеденте.

Конечно, в обращении к далекому прошлому нет никакой попытки революционизировать настоящее. Доисторические или современные примитивные культуры могут служить моделями или подсказывать идеи; но вряд ли мы станем их дублировать. Как предупреждал нас Мартин Бубер в пояснении магического мировосприятия дикарей, «тот, кто пытается вернуть прошлое, заканчивает безумием или литературой» [250] . Нам, говорит он, нужен «новый пансакраментализм», который сможет работать в условиях технократии, расширяя ее поры и исполняя везде, где только можно, неудовлетворенные желания людей. Придется идти на эксперименты – в образовании, в коммунитаризме, но целью этих экспериментов будет не сосуществование с технократией и еще менее – вероломное удовлетворение желания быстро прославиться, а подрыв ее основ и привлечение в наши ряды мягкой силой невинности, щедрости и нескрываемого счастья в мире, где эти качества цинично забыты ради скверных заменителей. Для этого все больше и больше наших товарищей должны перестать жить в соответствии с провозглашенными целями технократии, отказаться довольствоваться кратким досугом после работы, раскрыть магический потенциал собственной личности, стать глухими и слепыми к льстивым обещаниям карьеры, изобилия, маниакального потребления, политики силы и технологического прогресса; это должно вызывать у них лишь печальную улыбку и желание пройти мимо.

250

М. Бубер. Хасидизм. С. 134. – Примеч. авт.

А затем им надо будет научиться критически смотреть на так называемую социальную справедливость и понимать, каким образом даже самая принципиальная политика – борьба с расовым угнетением, борьба с мировой бедностью и отсталостью – легко может превратиться в рычаг технократии, стремящейся интегрировать еще большую часть мира в хорошо отлаженный и абсолютно рационализированный менеджеризм. В определенном смысле истинный политический радикализм наших дней начинается с живого осознания, сколько высоких принципов, свободного выражения, справедливости, здравого смысла и человеческих намерений способен адаптировать технократический строй с целью еще сильнее укрепить добровольную лояльность общества. Этого самые рьяные диссиденты склонны не замечать, когда в процессе своего героического противостояния переходят к откровенному полицейскому и военному насилию. Они быстро приходят к заключению, что статус-кво поддерживается исключительно пушками, проглядев тот факт, что пушки очень радуются поддержке огромного консенсуса, который статусу-кво удалось достичь с помощью куда более тонких и надежных средств, чем военная сила.

Ослабить зависимость людей от технократии нельзя с помощью беспощадной, грубой и самодовольной воинственности, которая в лучшем случае подходит для непосредственного сопротивления. Вне тактики сопротивления – но всегда формируя ее – должна существовать жизненная позиция, цель которой не просто собрать силы против преступлений существующего строя, но трансформировать у людей само чувство реальности. Это означает, что, подобно Джорджу Фоксу [251] , надо быть готовым зачастую не действовать, а «стоять на свету» в уверенности, что такая неподвижность достаточно красноречива, чтобы увести людей от привычной жизни, которая, по нашему мнению, духовно пуста и убога, но которую они от неуместной гордости будут под агрессивным давлением защищать до самой смерти – своей и нашей.

251

Английский ремесленник (1624–1691) из Северной Англии, основатель Религиозного общества друзей (квакеров).

Политический результат, достигнутый без политических средств… Как говорил Чжуан-цзы [252] :

«Мудрый человек, когда ему приходится править, знает, как править посредством недеяния. Оставив все в покое, он предается своей изначальной природе. Если он достаточно любит собственную личность, чтобы сохранить ее в ее изначальной истине, он будет править другими, не задевая их. Пусть он погружается глубоко в себя, избегая вступать в бой. Пусть сидит неподвижно, не видя и не слыша. Пусть сидит как труп; вокруг него витает драконова мощь. В полной тишине его голос будет подобен грому. Его движения будут невидимыми, как у духа, но им будут повиноваться небесные силы. Невозмутимый, ничего не делая, он увидит, как зреет все вокруг. Где же он найдет время, чтобы править?» [253]

252

Знаменитый китайский философ предположительно IV века до н. э. эпохи Сражающихся царств, входящий в число ученых ста школ.

253

Перевод Томаса Мертона. Путь Чжуан-цзы (Нью-Йорк. Новые направления. 1965). С. 71. – Примеч. авт.

Возможно, только так мы проявим скрытую магию земли и приблизим ту культуру, в которой сила, знания и технические достижения стушуются перед великим предназначением жизни, которое, как учит старый шаман племени павни, – приближаться с песней ко всему, что встретится.

Приложение

Безграничная объективность

Цель данного приложения – дать хотя бы минимальную иллюстрацию психологии объективного сознания, охарактеризованного в седьмой главе. Перечисленных примеров немного, но их можно умножать до бесконечности.

Вероятно, некоторые читатели возразят, что эти примеры не дают «соразмерной» картины науки и технологии, нарочно акцентируя отдельные преступления и нелепости. Поэтому позвольте объяснить, как и почему подбирались примеры объективности.

(1) Часто во время дискуссии наименее приглядных аспектов научных исследований и технических инноваций в качестве примеров приводятся либо из ряда вон выходящие случаи, вызывающие всеобщее осуждение (нацистские врачи, ставившие эксперименты на людях), либо эпизоды из научной фантастики, от которых просто отмахиваются именно потому, что они придуманы. Перечисленное в приложении не относится ни к одной из этих категорий. Эта информация относится к тому, что, полагаю, можно назвать основными тенденциями науки (я отношу сюда и бихевиоризм) и техники. Я привожу отчеты, примеры и заявления, взятые из абсолютно авторитетных источников, способных выдержать проверку на профессиональную порядочность. Моей целью было рассказать о случаях почти обыденных, едва ли не второстепенных, которые могут многое рассказать о привычной, можно сказать, родной науке и технике, которые используются в нашем обществе самым невинным и традиционным образом и часто с солидными субсидиями из общественных средств. Полагаю, многим ученым и техническим специалистам будет нечего возразить на комментарии и проекты, на которые я сошлюсь; более того, они сочтут их абсолютно законными, пусть и не самыми интересными, направлениями исследований, против которых способен возразить лишь обладатель категорически антинаучного склада ума.

(2) Далее, я утверждаю, что представленные материалы являются типичными примерами того, что технократия в первую очередь вознаграждает и поддерживает. Такие проекты и люди становятся все более заметными по мере того, как технократический строй набирает силу. Какие бы открытия и бонусы в виде «дополнительной прибыли» ни вызвал вселенский взрыв исследований, основной интерес тех, кто обильно финансирует эти исследования, лежит в области вооружений, техники социального контроля, коммерческих гаджетов, рыночных манипуляций и саботаже демократических процессов с помощью монополии на информацию и искусственно достигнутого консенсуса. Технократии нужны люди беспрекословной объективности, способные выполнить любое поручение и представить результат без лишних сомнений и угрызений совести относительно конечной цели своей работы.

Со временем очень может случиться, что одаренные и тонко чувствующие люди осознают – им все труднее служить технократической системе. Но такие совестливые одиночки – потенциальные Норберты Винеры, Отто Ханы [254] и Лео Силарды [255] – будут тут же заменяться молчаливыми людьми старой закалки, которые будут выполнять, что от них требуется, притворяться дурачками, продолжая сложные исследования, и убедят себя, что полученный ими высокий статус – справедливая и приятная награда за идеалистический крестовый поход во имя знаний. Человек, которого наняли пироманьяки для улучшения качества спичек, тоже начинает в какой-то момент понимать, что он преступник. Но слава и деньги творят чудеса, и человек живет с ощущением своей абсолютной невинности.

254

Немецкий физик и радиохимик (1879–1968).

255

Американский физик (1898–1964); принял участие в создании первого ядерного реактора.

Незадолго до смерти один величайший ученый со времен Ньютона признался перед всем миром, что если бы ему пришлось выбирать профессию заново, он бы скорее пошел в сапожники. Мне часто приходит в голову, что задолго до мезонов или информационной теории ДНК каждого честолюбивого молодого ученого надо ознакомить с этим душераздирающим признанием и заставить вникнуть в его импликации. Но увы, подозреваю, скорбь великого ученого слишком глубока, чтобы ее поняли подмастерья чародея, которые толпами бегут вперед, чтобы забронировать себе место у технократической кормушки. А там, где первыми идут ученые, не замедлят объявиться псевдоученые и прикладные социологи. Учитывая ослепительные искушения шоу исследований под девизом «нет предела совершенству», разве можно тратить время на общепринятую мудрость или моральные сомнения? Это отвлекает от яркого, четкого, мономаниакального приоритета, который окупится сторицей, особенно если вспомнить, что сейчас в сфере технологий новички добиваются успеха рано или никогда. И вот нелегкий поход за быстрым ошеломляющим триумфом стартует во всех направлениях. Вот если бы кто-нибудь нашел способ пересадить голову павиана синей сойке (почему бы и нет, в конце концов?), или синтезировал вирус, достаточно смертоносный, чтобы перемерла половина населения (почему бы и нет, в конце концов?), или изобрел машинку для написания греческих трагедий (почему бы и нет, в конце концов?), или придумал способ, как заставить общественность поверить, что война – это мир, а противорадиационное убежище – наш дом вдали от дома (почему бы и нет, в конце концов?), или изобрел способ программировать сны, чтобы вставлять в них рекламу (почему бы и нет, в конце концов?), или придумал, как перекрутить ДНК, чтобы родители могли заказывать себе с гарантией-или-деньги-назад маленьких Моцартов, Наполеонов или Иисусов (почему бы и нет, в конце концов?), или изобрел бы метод выстреливания пассажиров, как пуль, из Чикаго в Стамбул (почему бы и нет, в конце концов?), или собрал компьютер, симулирующий божественный разум (почему бы и нет, в конце концов?)… он сделал бы себе имя!!!