История денежного обращения и банковского дела в США. От колониального периода до Второй мировой войны

Если говорить более конкретно, все наши догадки о том, как поведут себя в определенной ситуации члены семьи, друзья, знакомые и незнакомцы, основаны на накопленном тимологическом опыте. Надежда, что жене понравится получить на день рождения то или иное ювелирное украшение, что приятель с энтузиазмом воспримет идею пойти на фильм с Клинтом Иствудом, что такой-то студент будет недоволен своей отметкой, – все эти предположения основаны на непосредственном знании о прошлых ценностных суждениях и поступках этих людей. На тимологии основаны даже наши предположения о том, как поведут себя незнакомцы в определенных ситуациях или каким будет ход политических, социальных и экономических событий. Например, накопленный нами тимологический опыт содержит знание, что мужья ревнуют своих жен. Это помогает нам «понять» и предвидеть, что если мужчина открыто ухаживает за женщиной в присутствии ее мужа, он почти наверняка встретит отпор и рискует получить по физиономии. Кроме того, мы можем с большой степенью уверенности прогнозировать, что на ближайших президентских выборах кандидат от либертарианской партии наберет намного меньше голосов, чем кандидаты республиканской и демократической партий; что минута рекламного времени в ходе трансляции матчей футбольного чемпионата этого года будет стоить не больше, чем во время трансляции матчей будущего суперкубка по американскому футболу; что через три месяца цена персонального компьютера не вырастет до 10 млн долл. и не упадет до 10 долл.; и что автор этой статьи никогда не станет королем Англии. Эти и миллионы других столь же определенных прогнозов основаны на специфическом понимании ценностей и целей, направляющих поведение миллионов безымянных действующих лиц.

Как уже отмечалось, источником тимологического опыта являются общение с другими людьми и наблюдение за их поведением. Этот опыт приобретается

либо непосредственно из наблюдения за окружающими нас людьми или ведения с ними дел, либо косвенно благодаря чтению и молве, а также из особого опыта, приобретенного в предыдущих контактах с данными индивидами или группами [26] .

Подобный опыт доступен каждому умственно сформировавшемуся человеку, и он служит основой для предвидения будущего поведения тех, чьи действия ему важно учитывать. К тому же, как указывает Мизес, использование тимологического знания в повседневной жизни отличается простотой:

26

Там же, с. 282.

Тимология говорит только о том, что человеком движут врожденные инстинкты, различные страсти и различные идеи. Прогнозирующий человек оставляет в стороне те факторы, которые очевидно не играют никакой роли в рассматриваемом конкретном случае. Затем он делает выбор из оставшихся [27] .

Чтобы сузить набор целей и желаний, которые вероятнее всего направляют поведение интересующего нас человека, мы используем «тимологическую концепцию» или представление о «характере человека» [28] . Наше представление о характере определенного человека основывается на полученном тем или иным способом знании о его прошлом поведении. Формулируя свои планы, «мы предполагаем, что без особых причин этот человек останется неизменным, и даже пытаемся предугадать, как определенные изменения условий могут повлиять на его реакции» [29] . Только доверие к «характеру» нашего спутника жизни позволяет нам каждое утро спокойно отправляться на работу в уверенности, что он или она не исчезнут неведомо куда, прихватив детей и сбережения. Планируя сберечь часть дохода и куда-нибудь эти средства инвестировать, мы учитываем представление о характере Алана Гринспена, которое основывается на нашем прямом или непрямом знании о его прошлых поступках и высказываниях. Поэтому, планируя свои расходы, мы совершенно исключаем возможность того, что в ближайшем будущем он либо сознательно организует 10 %-ную дефляцию денежной массы, либо попытается довести краткосрочную ставку процента до нуля.

27

Там же.

28

Mises, Ultimate Foundation, p. 50.

29

Там же.

При всем доверии к инструментам тимологического опыта наше представление о будущих событиях характеризуется известной неопределенностью, поскольку эти события в общем случае представляют собой сложную равнодействующую многих одновременно действующих причинных факторов. В силу этого всякое предвидение предполагает не только наличие перечня факторов, способствующих достижению прогнозируемого результата, но и взвешивание относительного влияния каждого из факторов на результат. При этом более трудной задачей является верное распределение весов пропорционально воздействию факторов. Даже если человек аккуратно выявит все требующие учета причинные факторы, исполнение прогноза будет зависеть от правильности их взвешивания. Источником неопределенности, присущей всякому акту предвидения, является главным образом сложность верного учета относительной роли различных действий [30] .

30

Мизес, Теория и история, с. 276, 282–283.

Если в повседневной жизни каждый из нас бессознательно использует тимологию для понимания и планирования многоразличных будущих событий, то историк, нуждающийся в специфическом понимании причин, определяющих ценностные суждения и решения действующих лиц, которых он считает центральными фигурами для подлежащих объяснению определенных событий или эпох, использует тимологический метод сознательно и неукоснительно. Подобно будущим событиям и ситуациям, которые предвидит в своих замыслах каждый из нас, все исторические события и определяемые ими эпохи представляют собой уникальные и сложные события, реализовавшиеся в силу действий и реакций множества людей. Именно таково значение следующего утверждения Мизеса: История – это последовательность изменений. Каждая историческая ситуация обладает своей индивидуальностью, своими собственными характеристиками, отличающими ее от любой другой ситуации. Река истории никогда не возвращается в однажды пройденную точку. История не знает повторений [31] .

31

Там же, с. 196.

Именно в силу неповторимости истории тимологический опыт дает нам совсем иного рода знание о причинах исторических событий, чем экспериментальный метод естественных наук. Именно поэтому историк, подобно действующему лицу, не может обойтись без особого рода понимания, когда он составляет перечень мотивов и действий, имеющих каузальное отношение к изучаемому вопросу, и когда приписывает каждому фактору вес, пропорциональный его влиянию на результат. При решении этой задачи «понимание в мире истории является своего рода эквивалентом количественного анализа и измерений» [32] . Историк использует понимание в попытке измерить каузальную «значимость» каждого фактора для результата. Но такого рода оценки значимости не принимают форму объективных измерений, допускающих последующую статистическую обработку; они принимают форму основанных на тимологии субъективных «оценок значимости» [33] . Деловой успех обычно сопутствует тем, кто, используя тимологию, последовательно проявляет превосходство в понимании вероятности будущих событий.

32

Мизес, Человеческая Деятельность, с. 56.

33

Там же.

Можно на следующем примере проиллюстрировать проблему взвешивания, которую приходится решать как действующим лицам, так и историкам. В ответ на 20 %-ное падение промышленного индекса Доу – Джонса – или, что, пожалуй, актуальнее сегодня, индекса НАСДАК – Федеральный резерв увеличивает денежную массу на 5 %, что порождает страх перед будущей рецессией и ростом спроса на ликвидность со стороны частных лиц и предприятий. Одновременно с этим ОПЕК объявляет об увеличении квот на добычу на 10 %. Для ответа на вопрос, как повлияют все эти события на покупательную способность денег через шесть месяцев, нужно проявить специфическое понимание предпочтений и ожиданий людей, чтобы оценить относительный вес и время воздействия каждого из этих событий на соотношение между спросом на деньги и объемом денег в обращении. Законы экономической теории, при прочих равных условиях, имеют чисто качественный характер и указывают только направление, в котором каждое из этих событий изменит покупательную способность денег, а также сообщают, что воздействие сказывается постепенно, так что пройдет какое-то время до полного выявления эффекта. В силу этого предпринимателю или экономисту, пытающемуся дать количественный экономический прогноз, непременно приходится дополнять экономическую теорию актом исторического суждения или понимания. Когда историк экономики оценивает значимость факторов, ответственных за наблюдавшееся в период инфляции или дефляции изменение покупательной способности денег, он также использует свою способность к пониманию.

Вклад Ротбарда в разработанный Мизесом метод исторических исследований заключается в создании руководства, до известной степени смягчающего неопределенность, возникающую при оценке важности мотивов. Как пишет сам Ротбард, «историку не избежать необходимости оценивать и выносить суждения о мотивах людей, хотя он не в состоянии обосновать свои суждения с абсолютной и неопровержимой достоверностью» [34] . Но задачу приписывания мотивов и оценки их значимости затрудняет тот факт, что во многих случаях исторические деятели, особенно те, которые в политике искали собственную экономическую выгоду, склонны сознательно затушевывать мотивы своего поведения. Ротбард отмечает, что в общем случае в подобных ситуациях «сам деятель делает все возможное, чтобы скрыть корыстный интерес и раструбить о своих более идейных и отвлеченных заботах» [35] .

34

Murray N. Rothbard, “Economic Determinism, Ideology, and The American Revolution,” The Libertarian Forum 6 (November 1974): 4.

35

Сходное замечание делает и Мизес:

Попытки ввести потомство в заблуждение по поводу произошедшего в действительности и подменить достоверные свидетельства фальшивками часто инициируются теми, кто сам играет активную роль в событиях; попытки предпринимаются в тот самый момент, когда происходит событие, а иногда даже предшествуют ему. Ложь об исторических фактах и уничтожение улик, по мнению многих государственных деятелей, дипломатов, политиков и писателей, является законной частью ведения государственных дел и написания истории.

Мизес заключает, что в силу этого одной из первейших задач историка является «разоблачение подобного обмана» (Мизес, Теория и история, с. 262–263).

Ротбард, однако, утверждает, что подобные попытки затушевать или утаить денежный мотив обращением к более высоким целям легко распознаются историком в тех случаях, «когда причинная цепь экономической заинтересованности проста и обозрима» [36] . Например, когда сталелитейная промышленность лоббирует повышение таможенных пошлин или сокращение импортных квот, ни один здравомыслящий человек, а уж тем более ни один знающий историк, не поверит заявлениям, что все это делается ради «общественных интересов» или «национальной безопасности». Что бы там ни говорили промышленники, каждый отчетливо понимает, что отрасль стремится ограничить иностранную конкуренцию ради повышения собственной прибыли. Проблема возникает в тех случаях, «когда наличествуют более сложные и длинные причинные цепочки» [37] . Здесь в качестве примера Ротбард указывает на план Маршалла. В этом случае широко разрекламированными мотивами архитекторов плана были предотвращение голода в странах Западной Европы и усиление их сопротивления соблазнам коммунизма. Ни слова не было сказано о другой, столь же реальной цели – продвижение и субсидирование экспортных отраслей США. Понадобилась кропотливая работа историков, чтобы со временем докопаться до действительных экономических мотивов [38] .

36

Rothbard, “Economic Determinism,” p. 4.

37

Ibid.

38

См., напр.: Davids Eakins, “Business Planners and America's Postwar Expansion,” in Corporations and the Cold War, David Horowitz, ed. (New York: Modern Reader, 1969), pp. 143–171.

Учитывая тот факт, что как стремящиеся к субсидиям и привилегиям промышленники, так и раздающие их политики склонны лгать о своих истинных мотивах, Ротбард сформулировал, по его собственным словам, «теоретическое руководство, позволяющее заранее знать, когда движущие исторические силы имеют преимущественно экономический, а когда – идеологический характер» [39] . Это руководство Ротбард, разумеется, составил в соответствии со своим мировоззрением. Однако не следует понимать дело так, что мировоззрение историка является чисто идеологической конструкцией или бессознательным отражением его нормативных предубеждений. На деле каждый историк должен иметь собственное мировоззрение – набор взаимосвязанных представлений об управляющих миром причинных зависимостях, чтобы иметь возможность выделять факты, важные для объяснения конкретного исторического события. Согласно Ротбарду, «факты, разумеется, должны быть отобраны и упорядочены по степени их важности, а оценивает их важность историк в соответствии со своими представлениями о мире» [40] .

39

Rothbard, “Economic Determinism,” p. 4.

40

Murray N. Rothbard, Conceived in Liberty, vol. 1, A New Land, A New People: The American Colonies in the Seventeenth Century, 2nd. ed. (Auburn, Ala.: Mises Institute, 1999), p. 9.

Точнее говоря, в соответствии с подходом Мизеса к истории мировоззрение содержит необходимые представления относительно причинных зависимостей, которые историк извлекает из своих познаний в априористических и естественных науках и использует при оценке данных. Как пишет Мизес:

История – это не мысленное копирование, а концентрированное представление прошлого средствами понятийного аппарата. Историк не просто позволяет событиям говорить самим за себя. Он организует их в соответствии с идеями, лежащими в основе образования общих понятий, которые он использует в своем представлении материала. Источник сообщает нам не все случившиеся факты, а только те, которые имеют отношение к делу. Он не открывает документ без предположений, но подходит к делу во всеоружии научного знания своего времени, т. е. учений современной логики, математики, праксеологии и естественных наук [41] .

41

Мизес, Человеческая Деятельность, с. 48.