История инквизиции

Таким образом можно с уверенностью сказать, что ни Испания, ни Италия не были ни по темпераменту, ни по расовым свойствам склонны к тому всепоглощающему бездушному католицизму, который привел эти два великие, талантливые народа к умственному оскудению, моральному застою и глубокому упадку, характеризующим их в настоящее время.

Инквизиция была начеку.

Она открыла свои тюрьмы, зажгла свои костры — и все было сказано.

Возрождающаяся человеческая мысль была вновь задавлена и, погрузившись во мрак варварства, умолкла в неподвижности.

II

Главная забота Сант-Оффицио заключалась в том, чтобы воспрепятствовать ввозу в Испанию проклятых листков, распространявших яд ереси по всему полуострову.

По счастливой случайности агенты инквизиции напали на следы этого дела, и в их руки попал один из главных виновных.

Это был бедный крестьянин из окрестностей Севильи, прозванный Джулианило (Юлиан маленький) за свой чрезвычайно малый рост.

Он был корректором типографии в Германии.

Снедаемый страстью к прозелитизму, он, наконец не выдержал и решил вернуться в Испанию, но не один.

В двух бочках с двойным дном, наполненных французским вином, он поместил библии и другие лютеранские богословские книги на испанском языке. Ему удалось обмануть таможню Сант-Оффицио и проникнуть со своим багажом в Севилью.

Это было в 1557 году.

Выданный каким-то кузнецом, которому он дал новый завет, он был схвачен агентами Сант-Оффицио.

Может быть, ему и удалось бы спасти свою жизнь, если бы он выдал своих сообщников и единоверцев, но он был непоколебим.

Тогда между узником и его судьями началась борьба, не имеющая себе равных в анналах инквизиции. В течение трех лет к нему тщетно применялись самые утонченные пытки. Обвиняемому едва давалось время передохнуть между двумя истязаниями. Но, почти не выходя из зала пыток, этот мученик, казалось, в самых страданиях черпал душевную силу. Палачи изощряли над ним свое адское искусство, но Юлиан, перенося муки с полным спокойствием, еще смеялся над бессильною яростью своих истязателей. Когда его после пытки, обессиленного и окровавленного, несли обратно, то, следуя мимо других камер, он с торжеством пел народную песню:

«Vencidos van los frayles, vencides. Corridos van los lobos, corridos» («Побеждена монахов клика злая! Изгнанью предана вся волчья стая!»)

«Высокое мужество, не спасшее, увы, ни одной жертвы».

«Совершенно искалеченный пытками, он шел на казнь с завязанным ртом, ободряя еще своих братьев жестами и взглядом за неимением голоса. Подойдя к костру, он встал на колени, чтобы поцеловать место своего торжества, — место где ему суждено было соединиться с господом» [35] .

35

Не следует забывать, что эти строки пишет протестант — Россёв Сент-Илер. — Прим. автора.

«Когда его привязали к столбу, то сняли повязку со рта, чтобы дать ему возможность отречься от своей веры, но он воспользовался этим именно для того, чтобы громко исповедовать свою религию. Вскоре костер запылал, но твердость мученика не оставила его ни на минуту, так что стражники пришли в ярость, видя, как какой-то карлик бросает вызов инквизиции и закололи его копьями, избавив его тем самым от последнего мучения».

Инквизиторы оказались бессильными вырвать какое бы то ни было разоблачение от Юлиана, — однако они были уверены, что у него есть сообщники, но не знали на кого обрушить свое мщение.

Тем временем папа Павел IV и король Филипп II разжигали остывшее было рвение инквизиторов.

Папская грамота от 1558 года предписывала преследовать еретиков, «кто бы они не были, герцоги, князья, короли или императоры».

Королевским эдиктом от того же года приговаривались к сожжению на костре все, кто будет продавать, покупать или читать запрещенные книги.

Даже сам Карл V, уже ушедший в монастырь, накануне смерти нашел в себе силы прервать молчание с тем, чтобы рекомендовать бдительность и требовать применения самых крутых мер.

Он угрожал встать из своей добровольной преждевременной могилы, чтобы лично принять участие в борьбе со злом.

Инквизиция, наконец, исполнила чаяния верных сынов католической церкви и показала себя достойной своего высокого назначения.

Наступил час действовать. Если рвение инквизиции на минуту и остыло, то вскоре все недочеты были исправлены. До последней минуты ничто не выдавало безмолвной тайной деятельности трибунала; уже давно не было арестов, и протестанты вновь легкомысленно сочли себя в безопасности. Тем временем стражники были расставлены потихоньку по всем дорогам, чтобы задерживать беглецов; похвальное единство замечалось вообще во всех мероприятиях. Наконец, в один и тот же день, в Севилье, в Валладолиде и вообще везде, где проникла ересь, все заподозренные в лютеранстве были захвачены, как рыбы в сеть. В одной Севилье восемьсот человек было арестовано в один день. Помещений в тюрьмах не хватило, арестованных пришлось помещать в монастырях и даже в частных домах. Удар был нанесен в такой тайне, но вместе с тем с такой силой и быстротой, что протестанты были совершенно подавлены. Многие оставшиеся на свободе побежали сами предаться в руки трибунала, в надежде заслужить себе этим снисхождение. После этого удара все вновь погрузилось в молчание. Мрачный ужас висел над всей Испанией, пока длилось следствие в темной глубине тюрем.

Протестантизм в Испании кончился, и дело перешло в руки палача.

Палач будет говорить один и будет говорить так долго, что после него уже никто не скажет ни слова.

В Валладолиде инквизиторы первые закончили свое дело и отпраздновали свое ауто-да-фе в воскресенье 12 мая 1559 г.

На этот раз было только тридцать осужденных, из них четырнадцать — к смертной казни.

Это было, так сказать, прелюдией; так артист берет несколько аккордов и пробует инструмент, прежде чем начать симфонию.

Инквизиция тоже пробовала, она пробовала узнать, что скажет Испания, — но Испания дала в ответ только палачей и мучеников.

Время сопротивления уже прошло.

Невежество, фанатизм и тирания короля и религии уничтожили в этом народе все… даже жалость… даже чувство самосохранения.

Четырнадцать осужденных на сожжение были почти все родственники между собою; исключая двух, трех слуг, все они принадлежали к высшему классу общества. Семья Казалла одна почти заполнила собою весь ауто-да-фе. Прежде всего, старший брат Агостин Казалла, бывший капеллан императора. Пытка в конце концов сломила его мужество: не отрекаясь от своей веры, он заявил, что не проповедовал ее другим; он надеялся этим полуотступничеством спасти свою жизнь, но выиграл только то, что прежде сожжения был задушен. Прежде чем взойти на костер, он имел слабость убеждать других признаться в своих ошибках. Среди осужденных был его брат Франциско, тоже священник; непоколебимая стойкость этого брата заставила судей отправить его на костер с завязанным ртом. Когда он услышал, что брат призывает отступить от веры, которой он сам его научил, Франциско выразил свой протест движением закованных рук, и взгляд отступника опустился под взглядом мученика.

Ян Люкен. Офорт из серии «Испанские ауто-да-фе». 1700 г.

Только один осужденный был сожжен живым вместе с Франциско, — это был адвокат Херецуэло. Слыша, как его хозяин Агостин переходит на сторону монахов, усиленно убеждавших его отказаться от своей веры, он только окинул его взглядом, полным презрения; но вдруг он узнал в группе примиренных с церковью, купивших свою жизнь ценой отступничества, свою любимую жену, Леонор де Сиснерос; он ничего не мог ей сказать, но в его взоре сверкнул упрек, полный любви; затем он твердыми шагами пошел на смерть, как человек потерявший все на земле.

«Я был около него до последнего издыхания», рассказывает папист Иллескас, «и мог видеть малейший его жест. Рот у него был завязан, и он не мог говорить, но вся его фигура дышала решимостью самого упорного грешника, и мне не удалось подметить в нем ни малейшего признака страха или даже страдания; его лицо выражало такую сосредоточенную серьезность, какой я никогда не видел на земле. Я содрогался при виде этого лица, думая, что через минуту он будет в аду вместе со своим учителем Лютером. Наконец, спокойный и радостный взгляд, устремленный на судей, вывел из себя одного из стражников, и тот поразил его копьем, сократив, таким образом, его мучения.