История Ирэн. Гнев

Вслух сказал:

— Лиза, я помогу Кириллу, но и ты мне помоги. На майские сезоны в столицу собирается Ирэн Виленская. Ты же понимаешь кто на самом деле виноват в том, что случилось с Кириллом?

Графиня Балашова даже в лице поменялась, когда услышала про Ирэн.

— Снова эта женщина! Что надо сделать? — голос графини был полон злобной решимости

— Ничего особенного, просто всем рассказать, что она такое на самом деле, — князь снизил голос до шёпота, — и пусть почувствует, как в столице «ей все рады». А Кириллу скажи, пусть заканчивает пить, да с распутными девками гулять в офицерском клубе. Через три дня жду его у себя.

Графиня радостно закивала:

— Конечно, Костя, конечно

А про себя подумала:

— Ко всем съезжу, устрою этой Виленской «тёплый» приём. Ишь в столицу она собралась…

* * *

В этот же день. Москов. Покои фрейлины императрицы Елизаветы Тумановой.

В комнаты главной фрейлины императрицы внесли большой ящик. Елизавета, как и все женщины, любила подарки, но даже не представляла, что там может быть внутри. Сначала принесли письмо, отправителем значилась Ирэн Лопатина.

— Надо же, не называет себя Виленской. Интересно, — подумала Елизавета.

Само письмо ей понравилось. Порадовало то, что она не ошиблась в удалённой оценке этой женщины, та сразу поняла то, что было НЕ написано в письме Елизаветы.

Когда открыли ящик, то обнаружилось, что внутри, как в матрёшке, много разного размера шкатулок.

Елизавета начала с самых верхних. И вскоре позабыла обо всём. В каждой шкатулке лежали наборы, так называемых, кримов, и к каждой шкатулке были приложены аккуратно написанные листы с инструкцией. Елизавета открывала баночку за баночкой и не хотела расставаться ни с одной из них. Ну и что, что у неё нет личной жизни, и нет кого-то для кого ей хотелось бы быть красивой. Елизавета отлично понимала и осознавала все свои недостатки, но главное, что она хотела быть красивой для себя. Когда она смотрела в зеркало ей не нравилось то, что она там видела, но каждая женщина верит в чудо и пусть хоть чуть-чуть, но, если кожа станет чуть более нежной, или чуть более гладкой, это уже приятно. Она так увлеклась, что забыла про время. Ей уже полчаса как надо было быть у императрицы.

Дверь распахнулась, и императрица сама вошла к своей подруге.

— Ну и чем ты так занята? — судя по голосу Мария Алексеевна пребывала в прекрасном расположении духа. Увидела открытый короб, его сложно было не заметить, подошла, с любопытством заглянула внутрь:

— А что это у тебя за баночки?

Елизавета поняла, что показать императрице кримы получилось даже лучше, чем она хотела:

— Маша, это называется кримы, и они созданы для женской красоты.

— Да? — немного ревниво переспросила императрица, — и как же?

— Да вот же посмотри.

И Елизавета стала показывать те, с которыми уже разобралась.

— Смотри, вот эти для увлажнения кожи, — взяла Елизавета в руки фарфоровые баночки с видами столицы, закрытые розовыми крышками, — а вот эти с зелёными, от морщин, а вот эти, — Лиза показала баночки с синими крышками, — от родовых пятен и веснушек.

Императрица смотрела на баночки жадными глазами:

— И откуда же эти волшебные кри… как ты говоришь?

— Кримы, — подсказала Елизавета, вздохнула и, очень аккуратно сказала, — они из Никольского уезда, делают на фабрике Лопатиных.

Мария Алексеевна, услышав неприятно знакомую фамилию, поджала губы и положила баночку, которую держала в руках обратно в шкатулку.

— Мари, ну что ты, — Елизавета постаралась вернуть то приятное настроение, в котором императрица пришла.

— Лиза, ты знаешь, я не хочу ничего слышать про эту женщину и про её семью, — императрица «похолодела» лицом.

Елизавета часто видела такое выражение, оно возникало тогда, когда императрица больше не желала о чём-либо разговаривать.

Да, — подумала Лиза, — будет непросто. А вслух сказала:

— Думаю отдать вот этот крим Надежде Столич, а то она уже устала замазывать свои веснушки, а себе оставлю вот эти розовенькие. Мыло раздам каждой по кусочку, может начнут пахнуть приятнее.

Елизавета сморщила нос, императрица не сдержалась и хихикнула, а потом обе женщины рассмеялись. Напряжение спало.

— Ну и отдай, а мы посмотрим, действительно ли эти кримы так чудесны, как написано.

Мария Алексеевна снова сделала серьёзное лицо и сказала:

— Ладно, собирайся и приходи на ужин, я пока пойду к детям.

С этими словами императрица вышла из комнаты, а Елизавета заметила, что одна баночка с голубой крышкой пропала.

Позвала слугу и приказала отнести в покои императрицы и положить на туалетный столик красиво написанные листы с инструкцией.

* * *

А в это же время баронесса Елена Михайловна Виленская входила в приют у церкви Св Елены. Ей было плохо, она чувствовала, что с потерей племянника она в скором времени потеряет и брата, тот тоже бросит её и снова уйдёт к этой ужасной женщине. А ведь он обещал, что разведётся, говорил, что император подписал развод. Куда делся тот доверчивый мальчик, которого она растила после смерти родителей? Почему он стал так жесток к своей сестре?

Прислал законника, тот такие вопросы задавал, как будто она умалишённая… Внезапно баронесса остановилась:

— А вдруг он действительно решил отправить её в дом скорби? О нет! Что же делать?

С этими мыслями баронесса зашла в церковь. Её узнали, и одна из монахинь пригласила её пройти к настоятельнице монастыря, при котором был расположен приют и церковь. Елена Михайловна любила с ней беседовать. После разговоров с этой женщиной разум всегда прояснялся и сразу становилось понятно, что надо делать, а чего не надо. Вот и сейчас она нуждалась в наставлении.

Разговор с настоятельницей начался как обычно, сначала та ласково поинтересовалась, что сегодня тревожит баронессу, речь её была плавной, доброй, спокойной. Но постепенно монахиня стала повышать голос, в нём появились властные интонации, речь стала отрывистой, рваные фразы звучали всё жёстче и жёстче, пока наконец монахиня не нависла над побледневшей женщиной и спросила низким вибрирующим голосом: — Чего у бога просишь?

Баронесса растерялась и слова застряли у неё в горле, а настоятельница ещё громче спросила, почти прорычала: — Чего у бога просишь?

И вдруг изо рта у Елены Михайловны, к её полному ужасу, вылетело: — Хочу, чтобы брат вернулся и жил со мной в доме, уважал меня… и племянник с нами.

Но настоятельница, всё так же нависая над несчастной баронессой, прошипела:

— Так не получится, выбирай!

И Елена выплюнула из себя: — брат…

И разрыдалась, закрыв лицо руками. А настоятельница стала гладить её по голове и снова говорить с ней ласковым тоном:

— Ну всё-всё, вот всё и решилось, теперь всё наладится, сейчас пойдёшь домой и жди. К тебе придут и всё скажут.