История нравов России

В таких условиях в высшем свете сложилось два прелюбопытных типа, блиставших в царствование Елизаветы: «петиметр» — великосветский кавалер, воспитанный по–французски (русское для него почти не существовало, в крайнем случае оно заслуживало презрения), и «кокетка», родная сестра петиметра, нередко вступавшая с ним в любовные отношения. Не случайно, в конце 1752 — начале 1753 г. широкое хождение в столице получила сатира И. П.Елагина «На петиметра и кокетку», поразившее всех своей злободневностью:

«Увижу я его, седяща без убора, Увижу, как рука проворна жоликера (парикмахера — В. П.) Разженной стадию главу с висками сжет, И смрадный от него в палате дым встает; Как он пред зеркалом, сердяся, воздыхает И солнечны лучи безумно проклинает, Мня, что от жару их в лице он черен стал, Хотя но от роду белее не бывал. Тут истощает он все благовонны воды, Которыми должат нас разные народы, И, зная к новостям весьма наш склонный нрав, Смеется, ни за что с нас втрое деньги взяв. Когда б не привезли из Франции помады, Пропал бы петиметр, как Троя без Паллады. Потом, взяв ленточку, кокетка что дала, Стократно он кричал: «Уж радость, как мила Меж пудренными тут лента волосами!» К эфесу шпажному фигурными узлами В знак милости ея он тщился прицепить И мыслил час о том, где мушку налепить. Одевшись совсем, полдня он размышляет: «По вкусу ли одет?» — еще того не знает, Понравится ль убор его таким, как сам, Не смею я сказать — таким же дуракам» (12, 452).

Таким образом, главная забота в елизаветинское время состояла в том, что высшее, светское общество занималось украшением жизни, заполнением досуга изящными развлечениями и вкушением плодов иноземной культуры, и все это оставило «осадок», выражаясь словами В. Ключевского, в русских понятиях и нравах (светские приличия, доминирование эстетических развлечений и развитие сентиментальности). Согласно А. Болотову, середина столетия — это именно то время, когда «светская жизнь получила свое основание» (мы это повторяем, чтобы подчеркнуть произошедший перелом в эволюции нравов высшего света).

В екатерининскую эпоху стремление украшать жизнь дополняется желанием усваивать чужие идеи, украшать ум, чему способствовали хорошее знакомство с французским языком, наклонность к изящному чтению и поощрение двором изучения французской просветительской литературы (вспомним, что сама Екатерина была «философом на троне» и вела переписку с Вольтером, Дидро и Даламбером). Результатом всего этого в умственной и нравственной жизни русского общества остался «осадок», выразившийся в двух особенностях: 1) потеря привычки к размышлению и 2) утрата способности понимать окружающую действительность. Это проявляется и в появлении новых типов в высшем обществе; достаточно в качестве примера привести княгиню Е. Дашкову и губернатора во Владимире Н. Струйского. Первая занимала ведущее место среди просвещенных знатных дам своего времени (она занимала пост президента русской Академии наук), в молодости зачитывалась до нервного расстройства трудами Вольтера, Руссо и др. После конца своей блестящей карьеры она уединилась в московской усадьбе, где никого не принимала, за некоторым исключением; была безразлична к судьбам своих детей, постоянно дралась со своей прислугой и все внимание сосредоточила на прирученных ею крысах. Несчастье, постигшее ее крысу, растрогало ее весьма сильно, тогда как смерть сына ничуть не затронула ее сердца. Второй после отставки поселился в пензенской усадьбе, где тратил огромные суммы на печатание своих стихов; помимо увлечения музами, он был еще и страстным юристом и все дела в деревне решал по всем правилам европейской правовой науки. Но самое ужасное состояло в том, что цивилизованная судебная процедура сочеталась с варварским средством — пыткой: в подвалах его дома находились орудия пытки. Такого рода нравы являются итогом влияния французской просветительской литературы и иноземной моды.

В целом, к эволюции нравов высшего света можно применить блестящую характеристику В. Ключевского: «… петровский артиллерист и навигатор через несколько времени превратился в елизаветинского петиметра, а петиметр при Екатерине II превратился в свою очередь в Ьотте йе 1е&ге 5 (литератора), который к концу века сделался вольнодумцем, масоном либо вольтерьянцем; и тот высший слой дворянства, прошедший указанные моменты развития в течение XVIII в., и должен был после Екатерины руководить обществом… Положение этого класса в обществе покоилось на политической несправедливости и венчалось общественным бездельем; с рук дьячка–учителя человек этого класса переходил на руки к французу–гувернеру, довершал свое образование в итальянском театре или французском ресторане, применял приобретенные понятия в столичных гостиных и доканчивал свои дни в московском или деревенском своем кабинете с Вольтером в руках… На Западе, за границей, в нем видели переодетого татарина, а в России на него смотрели, как на случайно родившегося в России француза» (121, т. V, 167).

Примечательно то, что В. Ключевский отмечает «общественное безделье» высшего света, или «праздность» господствующего слоя, по терминологии Т. Веблена. В свое время немецкий мыслитель А. Шопенгауэр в своей книге афоризмов заметил в связи с этим, что жизнь в суете и суматохе высшего света «имеет целью и ревратить наше жалкое существование в непрерывный ряд радостей, утех, наслаждений» (229а, 118). Однако «суета» или «праздность» в истории нравов Российской империи не были бесплодными — в результате вырабатываются хорошие манеры, облагораживаются нравы, происходит усиление цивилизованного фактора, повышение уровня культуры, развитие гуманизирующего начала.

В высшем свете требуется, чтобы знатный человек умел разбираться до тонкостей в качестве еды, питья, костюма и пр.; это, в свою очередь, оказывает влияние на образ жизни, воспитание, духовное развитие праздного индивида. Чтобы не подвергнуться насмешкам, ему приходится воспитывать свой вкус, становиться знатоком в яствах, напитках, безделушках, в приличествующем облачении и в архитектуре, в оружии, играх и танцах. Для такого эстетического развития способностей нужно время, силы и требования, предъявляемые к благородному господину. Все вместе взятое ведет к превращению его праздной жизни в усердное занятие освоением секретов приличного образа жизни. «Существует требование, тесно связанное с необходимым условием потребления тех, а не иных товаров, — благородный господин должен уметь потреблять их подобающим образом. Он учится вести свою праздную жизнь по должной форме. Отсюда и возникают хорошие манеры… Благовоспитанное поведение и высокородный образ жизни — это следование нормам демонстративной праздности и демонстративного поведения» (40, 113). Отсюда и устройство дорогих увеселений, пиров и балов, раздаваемые подарки. Понятно, что здесь присутствует целый ряд мотивов — обычай праздничных сборищ своими корнями уходит в религиозные мотивы и пиршества, другими мотивами являются потребности в развлечении и веселом общении; здесь осуществляется и «завистническая» — цель. Однако одним из основных мотивов является доказательство всемогущества данного лица, что требует приглашения друзей и соперников. [6]

6

Развлечение, по мнению М. Вебера, а именно: встреча на балу или игра в карты на праздничном вечере являются для индивида единственным фактом, подтверждающим его сословные привилегии, а состав партнеров по развлечению свидетельствует о соблюдении кодекса приличий (352, 186). К тому же бал дает забвение действительности, что и объясняет многие нравы высшего света.

В качестве примера достаточно привести фрагменты из жизни князя Г. Потемкина, фаворита Екатерины II, точнее: из приватной, частной, жизни. В тех же Яссах его пребывание было окружено огромной пышностью и великолепием, громадные суммы тратились на удовлетворение прихотей светлейшего и окружавших его женщин. У него была группа музыкантов, им выписывались танцовщики из Франции, его развлекал собственный театр, следующий за ним повсюду; он содержал за дорогую цену различного рода виртуозов, певиц, плясунов, забавных дураков, а также хор раскольников, услаждавших слух старинным пением. Для его стола из разных российских городов доставлялись кислая капуста, соленые огурцы, стерляжья уха; галантерейные вещи ему привозили из Парижа (одна разовая пошлина обошлась ему в 12 000 руб.), за столом у светлейшего всегда находились гости, званые и незваные, потребляющие изящнейшего вкуса и разного рода драгоценные вина. Иными словами, приватная жизнь Г. Потемкина фактически ничем не отличалась от королевской, что свидетельствовало о его высоком престиже и положении в высшем свете (190).

В Петербурге князь Г. Потемкин проводил время в увеселениях, причем в его честь дворяне давали балы и пиршества, на которых старались сами ему прислуживать. Однако он всех затмил данным им в честь Екатерины II празднеством, устроенным в Таврическом дворце. Во время празднества оркестр из 300 музыкантов исполнял роговую музыку, дворец освещали 140 тысяч лампад и 20 тысяч восковых свечей. После просмотра двух французских комедий и двух балетов императрицею и частью гостей начался бал, затем был подан ужин на 42 стола, уставленных посудой из серебра и фарфора с отличнейшими яствами, и опять до утра бал. Весь праздник обошелся по самым скромным подсчетам в 200 000 рублей (190, 28). Вся жизнь князя Таврического в последнее пребывание его в Петербурге превосходит все, что можно представить, в роскоши, излишестве и праздности, характерных для высшего русского света.

То, что российские нравы претерпели эволюцию на протяжении XVIII столетия в сторону их улучшения, можно увидеть весьма наглядно в следующем. Известно, что Петр Великий прибегал к самым жестоким мерам, чтобы заставить служить отечеству дворян. В случае уличения кого–либо из них в уклонении от службы его имущество объявлялось конфискованным. Как подчеркивает князь П. Долгоруков, «донос был возведен в обязанность» (104, 18); доносчиков поощряли обещанием имущества, конфискованного у обвиненных; крепостной же, донесший на своего господина, сразу получал вольную. Понятно, что такого рода бесчестные нравы, возведенные в долг верноподданного, нанесли большой ущерб нравственности нашего народа (достаточно вспомнить доносительство в недавнем прошлом, приведшее к многочисленным жертвам и искореженным судьбам). Служилые дворяне стремились попасть в гвардию или ко двору, хотя бы на самую скромную службу в одной из столиц. Из них и формировался высший свет с его первоначально грубыми нравами на немецкий лад в смеси со старорусскими обычаями. Затем началась шлифовка нравов в созданных Минихом кадетских корпусах, при елизаветинском дворе и в петербургском высшем свете.

И только в 1762 году российское дворянство получило свободу в соответствии со знаменитым «Указом о вольности дворянства». Только с этих пор личные воззрения, вкусы, нравы и пристрастия дворянина стали определять сферу его интересов: служить в гвардии, в канцелярии, жить в Петербурге, в Москве или деревенской усадьбе. «И чрезвычайно быстро выработался новый стиль жизни, который вознес уже не императора, а помещика… Еще недавно в центре интересов дворянина был император, а значит его барочный дворец, который поражал экстазом световых, водных и огненных извержений, вихрем архитектурных форм, роскошью и блеском убранства» (222, 49). Все большее значение приобретает теперь дворянская усадьба, возникает усадебная культура, культивируются определенные нравы. Самое интересное, что старая Москва приобрела новое значение, стала хлебосольным домом всего русского дворянства — его Карамзин назвал дворянской Республикой.