История одного гоблина: Символ веры
Шрифт:
– Пошли святошу выручать, – подобрав оружие, мрачно изрек орк.
– И курицу вернуть надо, – в тон ему добавил Антонио.
***
Деревня встретила отряд «карателей» настороженной тишиной. Обрывок рукава монашьей робы печально болтался на изгороди возле ближайшего к лесу дома, навевая мысли о жестокой расправе над служителем культа. Ставни в хатах были наглухо закрыты, собаки прятались по будкам, и только одна отважная шавка сделала попытку залаять на минотавра. Каввель топнул копытом, и маленькая мерзавка скрылась в своем дворе, обрушив из-за забора на незваных гостей потоки звонкой собачьей
Каввель дошел до частокола, вернулся назад и легонько постучал рукоятью секиры в дверь одного из домов.
– Есть кто? – спросил он.
– Никога нема, пан деман! – послышался из-за двери испуганный женский голос.
– Ага, – прищурился минотавр. – А где же тогда все?
– Хаваюцца па хатах! – чуть смелее ответила женщина, сообразив, что дверь ломать пока не собираются.
– Логично, – сказал Гарб. – А монаха у вас случайно нет?
За дверью раздался громкий испуганный мужской шепот. Женский что-то ему ответил, а затем хозяйка дома снова заговорила громко.
– Такога маладога, симпатичнага, цемнаволосага, з родинкай на правай брави и кучай шрамав на целе? Не, николи не было такога.
Каввель озадаченно почесал нос.
– А кого же вы сейчас описывали? – задал вопрос Антонио.
– Манаха! – ответила женщина. – Тольки он не у нас, а у старасты в падвале сядить. Самая вялизная хата, пятая ад варот.
– Забавный у вас говорок, – хмыкнул Гарб. – Спасибо.
– Та нема за шо! Хадите ужо адселе хутчэйшэ, мой мужик ад вас перапужаны пад лавай хаваецца, зусим с глузду зъехау!
Дом старосты в плане тишины от прочих строений не отличался. В остальном из ряда деревянных лачуг он выделялся только размерами и качеством ограды. Каввель бесцеремонно вышиб копытом дверь и вошел внутрь. Староста – видный мужик средних лет с окладистой седеющей бородой и чуть оттопыренными остроконечными ушами – привстал из-за стола, чтобы убедиться, что ему ничего не мерещится. Потом со вздохом отставил от себя пузатую бутыль с самогоном подальше и спросил:
– За своим пришли? Можете забирать, он в подвале. Но предупреждаю, что за разгром, выбитую дверь, сломанную изгородь, увечья, воровство и моральный ущерб придется заплатить.
– А то что? – поинтересовался минотавр.
– А то вашей бандой сильно заинтересуются лесные стражи. Наша деревня располагается в Льонасском автономном округе и подчиняется непосредственно главе Академии. Если я сообщу, куда следует, вас поймают и повесят. Или сразу стрелами нашпигуют.
– О, я же говорил, до Льонаса недалеко! – обрадовался Аггрх.
– Тогда какого ляда мы четвертый день ходим кругами? – спросил Каввель.
Староста глубокомысленно почесал мясистый нос.
– Я знаю, – сказал он.
– Говори! – хором выпалили все.
– В городе сейчас небольшая заварушка, и академики включили какое-то защитное магическое устройство. Подробностей не расскажу, но оно заставляет чужаков плутать на подступах к городу. Вы, кстати, не первые. Тут уже неделю где-то ходит отряд гномов. Если будете упорствовать, как они, то проведете в лесу не меньше времени, рискуя встретиться с разъяренными коротышками.
– Сколько ты хочешь? – спросил Каввель.
– Деловой разговор значительно приятнее для моих ушей, – улыбнулся староста и принялся
загибать пальцы. – Пять золотых штрафа за браконьерство в нашем лесу. Да-да, не смотрите на меня так – я все знаю. Один золотой за выбитую дверь, за украденную курицу…Гарб открыл было рот, чтобы высказаться, но вмешался Бурбалка.
– Курицу мы вернем! – сквозь зубы сказал он.
– За факт кражи курицы один золотой и скидка за возврат украденного при согласии обворованного четыре серебряных монеты, за порчу общественного и частного имущества пять серебряных монет и за моральный ущерб десять золотых. Итого…
– Давайте его просто убьем, а деревню разграбим, – простодушно предложил Аггрх.
– А что, это мысль! – поддержал его Каввель.
Пирата тоже возмутила жадность сельского бюрократа.
– Еще пять золотых за угрозы в адрес официального лица, – спокойно произнес староста. – И пять за угрозу причинения насилия в отношении жителей деревни. А если попытаетесь не заплатить или убьете меня, то Льонаса вам не видать, как своих ушей.
Дело принимало скверный оборот. Каждый из компаньонов пытался придумать, как не расстаться с деньгами, и в то же время получить нужную информацию.
– Говорят, жареные уши полуэльфов очень неплохо идут под самогон, – задумчиво, глядя прямо в глаза старосте, изрек орк, как бы невзначай обнажив меч и проверив заточку лезвия пальцем. Еще он демонстративно облизнулся для пущего эффекта.
Староста поменялся в лице, обнаружив свое слабое место, чем тут же воспользовался Гарб.
– Уважаемый, простите моих друзей. Мы больше не будем безобразничать, и никто не тронет ваши уши, а вы нам сделаете хорошую скидку как, э-э-м, оптовым покупателям. Штрафов же много, правда? И дадите проводника в Льонас, за что мы заплатим отдельно. Так никому не будет обидно, а в городе сами разберутся, что с нами делать.
Деревенский голова почесал затылок, пытаясь принять правильное решение. С одной стороны эти верзилы навели шороху в деревне, с другой – они согласились разойтись миром и существенно пополнить вместительные сундуки, которые староста прятал в укромном месте на своем огороде.
– Ладно, уговорили, – сказал он. – Но я делаю это исключительно из любви ко всему светлому. Даю вам пяти…
Полуэльф посмотрел на плотоядно скалящегося орка и нервно потрогал руками уши, словно проверяя, на месте ли они.
– …семидесятипроцентную скидку на все штрафы, только с Рохликом вам все равно придется договориться. Он очень расстроен потерей любимой несушки.
– Рохлик, это такой резвый дедок в рваном кафтане? – уточнил Аггрх, подавив в зародыше желание ляпнуть что-нибудь язвительное по поводу связи между «любовью к светлому» и бутылкой на столе.
– Он самый, – сказал староста. – Теперь идите к нему, а когда договоритесь, несите гроши, тогда получите проводника и своего друга назад.
***
Указанная старостой хата выглядела самой убогой из всех стоящих рядом развалюх. На их фоне дома в родной деревне Гарба смотрелись хоромами. Из-за ветхой покосившейся двери доносились старческие оханья и аханья. Стучаться отправили Антонио, чтобы Рохлик от ужаса не отдал концы, не успев засвидетельствовать старосте, что прощает своим обидчикам кражу и моральный ущерб. Стук убил в хате все звуки. Даже птичий гомон под стрехой стих, уступив место гнетущему безмолвию.