История Рима от основания Города

46. (1) Все уже было покрыто снегом, и дольше оставаться без крова было невозможно, поэтому консул вывел войско из Самния. (2) По прибытии в Рим ему единодушно предоставили триумф. Он отпраздновал его, еще оставаясь в должности, с обычной в ту пору пышностью. (3) Пешие шли, а конные ехали сквозь толпу в пожалованных им уборах, видно было множество венков за спасение граждан, за захват лагеря134 или городских стен. (4) Народ глядел на доспехи самнитов и сравнивал их с красотой и пышностью тех доспехов, которые добыл отец консула135, – их все знали, так как ими часто украшались общественные места. Вели также некоторых знатных пленников, прославленных своими подвигами и подвигами отцов. (5) Провезли медные монеты старой чеканки136 – два миллиона пятьсот тридцать три тысячи фунтов, – говорили, что эта медь была выручена от продажи пленных; серебра, захваченного в городах, было весом тысяча восемьсот тридцать фунтов. Всю медь и все серебро положили в казну, а воинам из этой добычи ничего не досталось. (6) Еще больше возмутило простой народ, что при этом даже на жалованье воинам взимался налог, тогда как, откажись консул от славы внести в казну деньги, вырученные за пленных, он мог бы и одарить воинов из добычи, и за военную службу выдать им жалованье. (7) Еще Папирий освятил храм Квирину. Ни у кого из древних писателей я не читал, чтобы он давал о том обет в разгар битвы, да и, право же, он не мог бы, возвести его за столь короткое время. Это был храм, о котором обет дал его отец в бытность свою диктатором137, сын же, будучи консулом, освятил его и украсил вражескими доспехами, (8) которых было столько, что не только убрали ими храм и форум, но даже уделили часть их союзникам и соседним поселениям для украшения храмов и общественных мест. (9) После триумфа консул повел свое войско зимовать в весцийские земли, так как эта область была под ударом самнитов.

(10) Тем временем в Этрурии консул Карвилий, задумав напасть прежде всего на Троил, договорился с четырьмястами семьюдесятью богатейшими его жителями, что за огромный выкуп им позволят уйти оттуда, (11) а отпустив их, силой захватил остальное население и саму крепость. Потом он завоевал еще пять укреплений, защищенных труднодоступной местностью. (12) Там было уничтожено две тысячи четыреста неприятелей и взято в плен менее двух тысяч. А фалискам на их просьбы о мире консул дал лишь перемирие на год при условии уплаты ему ста тысяч медью старой чеканки и годового жалованья войску. (13) Покончив с этим, он ушел, чтобы справить триумф; над самнитами триумф его был не столь славен, как у товарища, однако сравнялся с ним, когда добавились победы в Этрурии. (14) Карвилий внес в казну триста восемьдесят тысяч медных монет старой чеканки, а оставшиеся деньги из своей доли добычи вложил в возведение храма Счастливого Случая138 рядом с храмом этой богини, освященным царем Туллием. (15) Воинам из добычи он раздал по сто два медных асса и по столько же центурионам и всадникам, и эта щедрость при скупости его товарища принята была с тем большей благодарностью. (16) Покровительство консула защитило от народа консульского легата Луция Постумия: народный трибун Марк Скаптий привлек было его к суду, но от суда он ушел, как говорит молва, сделавшись легатом; так что грозить ему было легче, чем довести дело до конца.

47. (1) По прошествии года [292 г.] новые народные трибуны вступили в должность; но из-за ошибки, допущенной при их избрании, через пять дней пришлось заменить их другими. (2) В тот год цензоры Публий Корнелий Арвина и Гай Марций Рутул совершили ценз и очистительное жертвоприношение; в списки были занесены двести шестьдесят две тысячи триста двадцать один человек. Цензоры эти были двадцать шестыми после первой пары, а очищение – девятнадцатым. (3) В этом же году те, кто получил венки за подвиги на войне, впервые смотрели Римские игры, сидя в этих венках, и тогда же впервые переняли греческий обычай вручать победителям пальмовую ветвь139. (4) В том же году курульные эдилы, устроившие эти игры, на деньги, полученные с нескольких осужденных скотовладельцев140, вымостили дорогу от Марсова камня до города Бовиллы.

(5) Консульские выборы вел Луций Папирий; он провозгласил консулом Квинта Фабия Гургита, сына Максима, и Деция Юния Брута Сцеву. Сам Папирий стал претором.

(6) Сколько бы радостей ни принес тот год, едва ли ее достало для утешения во время мора, косившего и горожан и сельских жителей; несчастье походило уже на небесную кару, и тогда обратились к книгам141 – узнать, какой исход и какое избавление от этой напасти посылают боги. (7) В книгах открыли, что из Эпидавра нужно доставить в Рим Эскулапа142. Однако в тот год консулы были заняты войною и потому ничего не могли для этого сделать, кроме как устроить однодневное молебствие Эскулапу.

КНИГА XXI

1. (1) Нижеследующую часть моего труда я могу начать теми же словами, которые многие писатели предпосылали целым сочинениям: я приступаю к описанию самой замечательной из войн всех времен1 – войны карфагенян под начальством Ганнибала с римским народом2. (2) Никогда еще не сражались между собою более могущественные государства и народы, никогда сражающиеся не стояли на более высокой ступени развития своих сил и своего могущества. Не могли они пускать в ход неведомые противникам приемы военного искусства, так как обе стороны познакомились одна с другой в Первую Пуническую войну3; а до какой степени было изменчиво счастье войны и непостоянен исход сражений, видно уже из того, что гибель была наиболее близка именно к тем, которые вышли победителями4. (3) Но ненависть, с которой они сражались, была едва ли не выше самих сил: римляне были возмущены дерзостью побежденных, по собственному почину подымавших оружие против победителей; пунийцы – надменностью и жадностью, с которой победители, по их мнению, злоупотребляли свой властью над побежденными, (4) Рассказывают даже, что когда Гамилькар5, окончив Африканскую войну6, собирался переправить войско в Испанию7 и приносил по этому случаю жертву богам, то его девятилетний сын Ганнибал, по-детски ласкаясь, стал просить отца взять его с собой; тогда, говорят, Гамилькар велел ему подойти к жертвеннику и, коснувшись его рукой, произнести клятву, что он будет врагом римского народа, как только это ему дозволит возраст8.

(5) Гордую душу Газдрубала терзала мысль о потере Сицилии и Сардинии: карфагеняне, полагал он, уж слишком поторопились в припадке малодушия отдать врагу Сицилию9; что же касается Сардинии, то римляне захватили ее обманом, благодаря африканским смутам, наложив сверх того еще дань на побежденных.

2. (1) Под гнетом этих тяжелых дум он в пять лет10 окончил Африканскую войну, разразившуюся вслед за заключением мира с римлянами, а затем в течение девяти лет11 расширял пределы пунийского владычества в Испании; (2) ясно было, что он задумал войну гораздо значительнее той, которую вел, и что, если бы он прожил дольше, пунийцы еще под знаменами Гамилькара совершили бы то нашествие на Италию, которое им суждено было осуществить при Ганнибале. (3) К счастью, смерть Гамилькара и юный возраст Ганнибала12 принудили карфагенян отложить войну.

Промежуток между отцом и сыном занял Газдрубал, в течение приблизительно восьми лет13 пользовавшийся верховной властью. Сначала, говорят, он понравился Гамилькару своей красотой14, (4) но позже сделался его зятем15, конечно, уже за другие, душевные свои свойства; располагая же в качестве его зятя влиянием Баркидов16, очень внушительным среди воинов и простого народа, он был утвержден в верховной власти вопреки желанию первых людей государства. (5) Действуя чаще умом, чем силой, он заключал союзы гостеприимства с царьками и, пользуясь дружбой вождей, привлекал новые племена на свою сторону; такими-то средствами, а не войной и набегами, умножал он могущество Карфагена. (6) Но его миролюбие нимало не способствовало его личной безопасности. Кто-то из варваров, озлобленный казнью своего господина, убил Газдрубала на глазах у всех, а затем дал схватить себя окружающим с таким радостным лицом, как будто избежал опасности; даже когда на пытке разрывали его тело, радость превозмогала в нем боль и он сохранял такое выражение лица, что казалось, будто он смеется. (7) Вот с этим-то Газдрубалом, видя его замечательные способности возмущать племена и приводить их под свою власть, римский народ возобновил союз17 под условием, чтобы река Ибер служила границей между областями, подвластными тому и другому народу, сагунтийцы18 же, обитавшие посредине, сохраняли полную независимость.

3. (1) Относительно преемника Газдрубала никаких сомнений быть не могло. Тотчас после его смерти воины по собственному почину понесли молодого Ганнибала в палатку главнокомандующего и провозгласили полководцем; этот выбор был встречен громкими сочувственными возгласами всех присутствующих, и народ впоследствии одобрил его.

(2) Газдрубал пригласил Ганнибала к себе в Испанию письмом19, когда он едва достиг зрелого возраста, и об этом был возбужден вопрос даже в сенате20. Баркиды домогались утвердительного его решения, желая, чтобы Ганнибал привык к военному делу и со временем унаследовал отцовское могущество; (3) но Ганнон, глава противного стана21, сказал: «Требование Газдрубала, на мой взгляд, справедливо; однако я полагаю, что исполнять его не следует». (4) Когда же эти странные слова возбудили всеобщее удивление и все устремили свои взоры на него, он продолжал: «Газдрубал, который некогда сам предоставил отцу Ганнибала наслаждаться цветом его нежного возраста, считает себя вправе требовать той же услуги от его сына. Но нам нисколько не подобает посылать нашу молодежь, чтобы она, под видом приготовления к военному делу, служила похоти военачальников. (5) Или, быть может, мы боимся, как бы сын Гамилькара не познакомился слишком поздно с соблазном неограниченной власти, с блеском отцовского царства22? Боимся, как бы мы не сделались слишком поздно рабами сына того царя, который оставил наши войска в наследство своему зятю? (6) Я требую, чтобы мы удержали этого юношу здесь, чтобы он, подчиняясь законам, повинуясь должностным лицам, учился жить на разных правах с прочими; в противном случае это небольшое пламя может зажечь огромный пожар».

4. (1) Меньшинство, то есть почти вся знать, согласилось с ним; но, как это обыкновенно бывает, большая часть восторжествовала над лучшей. Итак, Ганнибал был послан в Испанию. Одним своим появлением он обратил на себя взоры всего войска. (2) Старым воинам показалось, что к ним вернулся Гамилькар, каким он был в лучшие свои годы: то же мощное слово, тот же повелительный взгляд, то же выражение, те же черты лица! Но Ганнибал вскоре достиг того, что его сходство с отцом сделалось наименее значительным из качеств, которые располагали к нему воинов. (3) Никогда еще душа одного и того же человека не была так равномерно приспособлена к обеим, столь разнородным обязанностям – повелению и повиновению; и поэтому трудно было различить, кто им более дорожил – полководец или войско. (4) Никого Газдрубал не назначал охотнее начальником отряда, которому поручалось дело, требующее отваги и стойкости; но и воины ни под чьим начальством не были более уверены в себе и более храбры. (5) Насколько он был смел, бросаясь в опасность, настолько же бывал осмотрителен в самой опасности. Не было такого труда, от которого бы он уставал телом или падал духом. (6) И зной, и мороз он переносил с равным терпением; ел и пил ровно столько, сколько требовала природа, а не ради удовольствия; выбирал время для бодрствования и сна, не обращая внимания на день и ночь – (7) покою уделял лишь те часы, которые у него оставались свободными от трудов; при том он не пользовался мягкой постелью и не требовал тишины, чтобы легче заснуть; часто видели, как он, завернувшись в военный плащ, спит на голой земле среди караульных или часовых. (8) Одеждой он ничуть не отличался от ровесников; только по вооружению да по коню его можно было узнать. Как в коннице, так и в пехоте он далеко оставлял за собою прочих; первым устремлялся в бой, последним оставлял поле сражения. (9) Но в одинаковой мере с этими высокими достоинствами обладал он и ужасными пороками. Его жестокость доходила до бесчеловечности, его вероломство превосходило даже пресловутое пунийское вероломство23. Он не знал ни правды, ни добродетели, не боялся богов, не соблюдал клятвы, не уважал святынь. Будучи одарен этими хорошими и дурными качествами, он в течение своей трехлетней службы под начальством Газдрубала с величайшим рвением исполнял все, присматривался ко всему, что могло развить в нем свойства великого полководца.

5. (1) Но вернемся к начатому рассказу. Со дня своего избрания полководцем Ганнибал действовал так, как будто ему назначили провинцией24 Италию и поручили вести войну с Римом. Не желая откладывать свое предприятие, – (2) он боялся, что и сам, если будет медлить, может пасть жертвой какого-нибудь несчастного случая, подобно своему отцу, Гамилькару, и затем Газдрубалу, – он решился пойти войной на Сагунт. (3) Зная, однако, что нападением на этот город он неминуемо вызовет войну с Римом, он повел сначала свое войско в землю олькадов25, которые жили по ту сторону Ибера, но, хоть и находились в пределах владычества карфагенян, власти их не признавали: он хотел, чтобы создалось впечатление, будто он и не думал о захвате Сагунта, но самый ход событий и вызванная покорением соседних народов необходимость объединить свои владения втянули его в войну. (4) Взяв приступом богатую Карталу, столицу олькадов, и разграбив ее, он нагнал такой страх на более мелкие племена, что они согласились платить дань и приняли карфагенское подданство. После этого он отвел свое победоносное войско с богатой добычей в Новый Карфаген26 на зимние квартиры. (5) Там он щедро разделил между воинами добычу и заплатил им честно все жалованье за истекший год. Укрепив этим образом действий расположение к себе всего войска, как карфагенских граждан, так и союзников27, он с наступлением весны двинулся еще дальше, в страну вакцеев28. Их главными городами, Германдикой и Арбокалой, он завладел силой, причем, однако, (6) Арбокала долго защищалась благодаря и мужеству и численности горожан. (7) Между тем спасшиеся бегством жители Германдики, соединившись с изгнанниками из олькадов, покоренного предыдущим летом племени, (8) побудили к восстанию карпетанов29, и когда Ганнибал возвращался из страны вакцеев, то они напали на него недалеко от реки Тага и привели в замешательство его войско, отягченное добычей. (9) Но Ганнибал уклонился от боя, разбивши лагерь на самом берегу; когда же наступила ночь и па стоянке врага водворилась тишина, он переправился через реку вброд и вновь укрепился – таким образом, чтобы враги, в свою очередь, свободно могли пройти на левый берег: Ганнибал решил напасть на них во время переправы. (10) Всадникам своим он приказал, лишь только они завидят полчища неприятелей в воде, броситься на них, пользуясь их затруднительным положением; на берегу он расположил своих слонов, числом сорок. (11) Карпетанов со вспомогательными отрядами олькадов и вакцеев было сто тысяч – сила непобедимая, если сразиться с ней в открытом поле. (12) Они были по природе смелы, а сознание численного превосходства еще увеличивало их самоуверенность; полагая поэтому, что враг отступил пред ними из страха и что только река, разделяющая противников, замедляет победу, они подняли крик и вразброд, где кому было ближе, кинулись в быстрину, не слушаясь ничьих приказаний. (13) Вдруг с противного берега устремилась в реку несметная конная рать, и на самой середине русла произошла стычка при далеко не равных условиях: (14) пехотинец и без того едва мог стоять и даже на мелком месте насилу перебирал ногами, так что и безоружный всадник нечаянным толчком лошади мог сбить его с ног; всадник, напротив, свободно располагал и оружием, и собственным телом, сидя на коне, уверенно двигавшемся даже среди пучины, и мог поэтому поражать и далеких, и близких. (15) Многих поглотила река; других течение занесло к неприятелю, где их раздавили слоны. (16) Тем, которые вошли в воду последними, легче было вернуться к своему берегу; по, пока они из разных мест, куда занес их страх, собирались в одну кучу, Ганнибал, не дав им опомниться, выстроил свою пехоту, повел ее через реку и прогнал их с берега. Затем он пошел опустошать их поля и в течение немногих дней заставил и карпетанов подчиниться. (17) И вот уже вся земля по ту сторону Ибера была во власти карфагенян за исключением одного только Сагунта.

6. (1) С Сагунтом войны еще не было, но Ганнибал, желая создать предлог для вооруженного вмешательства, уже сеял раздоры между горожанами и соседними племенами, главным образом турдетанами30. (2) А так как виновник ссоры предлагал свои услуги и в качестве третейского судьи и было ясно, что ищет он не правосудия, а насилия, то сагунтийцы отправили послов в Рим просить помощи для неизбежной уже войны. (3) Консулами были тогда в Риме Публий Корнелий Сципион и Тиберий Семпроний Лонг [218 г.]31. Они представили послов сенату и сделали доклад о положении государства; решено было направить посольство в Испанию для рассмотрения дел союзников, (4) представив послам, если они сочтут это уместным, объявить Ганнибалу, чтобы он воздерживался от нападения на Сагунт, как союзный с римским народом город, а затем переправиться в Африку, в Карфаген, и доложить там о жалобах союзников римского народа. (5) Не успели еще послы оставить Рим, как уже прибыло известие – раньше, чем кто-либо мог ожидать, – что осада Сагунта началась. (6) Тогда дело было доложено сенату вторично. Одни требовали, чтобы Испания и Африка были назначены провинциями консулам и чтобы Рим начал войну и на суше, и на море; другие – чтобы вся война была обращена против Испании и Ганнибала. (7) Но раздались и голоса, что подобное дело нельзя затевать так опрометчиво, что следует обождать, какой ответ принесут послы из Испании. (8) Это мнение показалось самым благоразумным и одержало верх; тем скорее послы Публий Валерий Флакк и Квинт Бебий Тамфил были отправлены в Сагунт к Ганнибалу. В случае, если бы Ганнибал не прекратил военных действий, они должны были оттуда проследовать в Карфаген в потребовать выдачи самого полководца для наказания за нарушение договора.