История русской торговли и промышленности

В отличие от этих статей, касающихся отношений немцев между собой, два постановления той же второй скра относятся к отношениям между немцами и русскими и запрещают немцам занимать что-либо у русских под угрозой пени в 10 марок серебра с каждой занятой сотни (ст. 28), а равно устраивать товарищество с русскими или перевозить имущество русского (ст. 20). Последнее распространяется и на других иностранцев — итальянцев, фламандцев, англичан. Немец не может ни вступать в компанию с ними, ни перевозить их товары (ст. 31). Под перевозкой товаров здесь разумелось нечто вроде комиссионной операции, т.е. принятие товаров, принадлежащих итальянцам, англичанам, фламандцам, для продажи их в Новгороде или новгородских товаров для сбыта их в немецких городах или других странах. Ганза такого рода операции, как можно усмотреть из неоднократных постановлений съездов ганзейских городов, решительно запрещала и столь же усердно боролась с образованием торговых товариществ, в которых принимали бы участие иностранцы. И то и другое противоречило ее монопольным стремлениям, которые не могли примириться с торговлей иностранцев в странах, рассматриваемых немецкими городами в качестве своих рынков. Иностранцы не могли допускаться сюда ни в каком виде, будь то непосредственно в качестве торговцев или же косвенно в виде участников компаний немецких купцов или поручающих последним свои товары для продажи. Две последние формы являлись удобным способом обойти монополию Ганзы, ибо сбыт производился и в том, и в другом случае немцем, а иностранец участвовал лишь своими капиталами или товарами. Эти формы участия были поэтому особенно опасны, и союзу городов приходилось вести с ними решительную борьбу.

Многократно повторяется в новгородских скра и запрещение брать или давать взаймы русским или иным иностранцам, в то время как в отношении немцев, как мы видели выше, это, по-видимому, широко практиковалось. Третья скра, например, требует, чтобы в торговле с русскими уплата производилась наличными, в четвертой запрещено брать в кредит или давать кредит итальянским, фламандским, английским или русским купцам под угрозой потери всего имущества. Причина запрещения заключалась, по-видимому, в том, что немец, который брал деньги или товары в долг у русского, оказываясь несостоятельным должником, попадал, как мы видели из договоров, в кабалу к русскому; являясь же его кредитором, он нередко лишь с большим трудом мог добиться удовлетворения своей претензии. И в том, и в другом случае получались неудобства, повод для недоразумений, столкновения, приобретавшие легко национальный характер — кредитные операции евреев и ломбардов являлись ведь вообще в те времена одним из поводов насилий над этими иноплеменниками и неоднократного изгнания из различных стран и городов и тех и других.

В четвертой скра находим и два других весьма важных постановления. Одно из них устанавливает временный характер пребывания немецких купцов в Новгороде: «Никто не должен оставаться постоянно во дворе для купли и продажи, но лишь только распродаст привезенные им товары, тотчас же должен ехать со двора». Впрочем, никакого срока не устанавливается, и если он, участвуя в летнем караване, не успел распродать товара, то может оставаться и на зимний сезон. Или же он может оставить слугу (приказчика) для продажи оставшихся товаров. Однако такое пребывание в Новгороде более полугода, по-видимому, являлось исключением, тем более что, согласно другой статье, никто не должен привозить товаров на сумму свыше тысячи марок серебра; в противном случае весь излишек привезенных или посланных свыше этого им товаров идет в пользу св. Петра. Таким образом, и самый размер оборотов ограничивается. Аналогично постановлениям средневековых ремесленных статутов, определяющих максимум товара, который может изготовлять каждый мастер, чтобы не лишать заработка других ремесленников, и здесь каждому положен предел в интересах других купцов. Обороты по необходимости должны были оставаться в узких границах, значительного развития они достигать не могли.

Последнему препятствовала и постоянно происходившая и с той и с другой стороны фальсификация товаров. Жалобы на плохой воск и испорченные меха, доставляемые русскими, на кожи и сукно, привозимые немцами, — это были важнейшие предметы вывоза и привоза — раздаются постоянно. Специальными соглашениями (например 1342 г.) между обеими сторонами пытаются бороться с этим злом, но безуспешно. В скра немцы и сами признают правильность жалоб новгородцев, с своей стороны требуя, чтобы немцы действительно привозили надлежащий товар, а не кожу, сшитую из кусков разного сорта, или сукно и холст, иначе сложенные, чем это полагается (вторая скра, ст. 84, третья скра, ст. 55). Особенно много таких постановлений содержится в четвертой скра, но едва ли они помогали, и даже запрещение продавать неосмотренный в подворье товар, которое имеется уже в первой скра, как показывают вечные жалобы, не могло ничего изменить в те времена, когда господствовал принцип «не обманешь — не продашь».

ГЛАВА ШЕСТАЯ. Торговля Северо-Западной Руси с немцами в XIII-XV cm. на основании договоров

Торговля Руси с немцами в период XIII-XV ст. не ограничивается одними сношениями Ганзы с Новгородом и Псковом. Немцы торговали и с другими областями — и не только проезжая из Новгорода дальше в глубь Руси, но и непосредственно отправляясь по Западной Двине в различные северо-западные области и устраивая там торговые фактории. Особенно существенными являлись их торговые сношения со Смоленском, Полоцком и Витебском. Подобно торговле их с Новгородом и Псковом, и товарообмен с северо-западными областями может быть выяснен на основании тех соглашений, которые совершались между немцами и соответствующими русскими княжествами и городами. В договорах с Новгородом и Псковом в качестве представителей немцев, как мы видим, выступает Готланд, затем немецкая Ганза с Любеком во главе, а еще позже ливонские города Дерпт, Ревель и Рига (хотя Любек не исчезает). Напротив, в договорах с северо-западными областями с самого начала выдвигаются на первый план ливонские города, а один из них, именно Рига, вследствие своего особенно выгодного географического положения приобретает господствующее значение в торговле и регулировании ее, постепенно отстраняя все прочие. Судя по происходившим при этом переговорам, вся власть находилась в руках Риги, Ганза же совершенно не вмешивалась в эти дела, по-видимому, по той причине, что и самое участие ее в торговле здесь все более сокращалось. Дело дошло до того, что в 1478 г. Рига прямо заявила Девентеру и другим приморским городам, что никто не может торговать с русскими в Полоцке, кроме Риги и ее округа.

Из русских областей в договорах участвуют Смоленск, Полоцк и Витебск, причем в одних случаях договоры распространяются в равной мере на все три области, в других же Смоленск заключает их отдельно от Витебска и Полоцка, которые оказываются под властью Литвы, вступающей самостоятельно в соглашения с Ригой.

Однако основной и наиболее важный договор 1229 г., который «докончал» князь Смоленский Александр «с немци», «как то до кончали отци наши, деди наши», распространяется, как видно из заключения его, и на Витебск и Полоцк: «Тая Правда латинескомоу взяти оу Роуской земли оу волости князя Смольнеского и оу Полотьского князя волости и оу Витебьского князя волости». В нем установлены, в сущности, все основные положения, которыми должен регулироваться товарообмен между немцами и северо-западными областями России. Последующие договоры и дополнительные соглашения, вызванные, как и в новгородской торговле, столкновениями между обеими сторонами, дают еще меньше нового, чем это можно наблюдать в новгородских соглашениях, обычно повторяя лишь каждый раз, что путь должен быть «чист», «без рубежа» и гости должны пользоваться защитой «как братья». Исключения в этом отношении не составляет даже подробный договор около 1250-1260 гг., который хотя и содержит множество постановлений, но, если не считать незначительных отклонений, является лишь копией договора 1229 г. Значительно изменяются условия лишь в договоре 1406 г. и дополнении к нему 1498 г., обозначающих новую страницу в истории торговли между ливонскими городами и северо-западными русскими областями, точнее, между Ригой и Полоцком.

Наша задача, таким образом, сводится к рассмотрению договора 1229 г. с указанием тех немногих частичных отклонений от него, которые впоследствии имели место, а затем к анализу соглашений 1406 и 1498 гг. При этом, как и следовало ожидать, в договоре 1229 г. мы находим много таких постановлений, которые являются выражением принципов, однородных с высказанными в соглашениях между Новгородом и Ганзой в ту же эпоху. Изложение их являлось бы повторением правил, которые мы уже успели рассмотреть. Совпадение их, конечно, не может никого удивлять. Немцы предъявляли в обоих случаях однородные требования, вытекавшие из характера их торговли и вошедшие в обиход Ганзы вообще, требования, которые они старались осуществить во всех странах, с которыми Ганза вела торговлю. Русские в свою очередь руководствовались своими обычаями, своим правом, установившимся со времени «Русской Правды», своими выгодами и интересами в области торговли, которые являлись однородными в различных местностях России. Но, с другой стороны, полного совпадения этих интересов в сфере товарообмена все же ожидать нельзя было; условия в этом отношении Новгорода и Смоленска или Полоцка были неодинаковы. В частности, политическое положение северорусских народоправств, как их назвал Костомаров, с одной стороны, и подвластных смоленскому князю или Литве областей различалось во многих направлениях. Наконец, Рига далеко не полностью осуществляла принципы, принятые Ганзейским союзом как целым, в его торговле с различными странами. На этих-то отклонениях в договорах 1229 и 1406 гг. по сравнению с соглашением Новгорода с Ганзой мы и остановимся по преимуществу, лишь вкратце касаясь тех вопросов, которые и тут и там разрешены на одинаковых основаниях.

К числу тех постановлений договора 1229 г. ^{196} , которые мало отличаются от содержащихся в новгородских договорах, относятся прежде всего статьи, трактующие о наказуемости различных преступлений — убийства, нанесения увечий, ран и побоев, прелюбодеяния, насилия над свободной женщиной или рабой, самоуправства (ст. 1-7, 17-20). Во всех этих случаях устанавливается, в соответствии с русским правом, денежная вира. Дополнением, не встречающимся в новгородских договорах, но имеющимся и в ст. 11-12 договора со Смоленском 1250 г., является (договор 1229 г., ст. 14-15) запрещение принуждать гостя к решению спора, в случае подозрения, железом «вести ко железу горячемоу») или поединком «на поле биться»). В первом случае имеется отступление от русского права. Устанавливающего решение железом при подозрении в краже — институт, против применения к ним которого ганзеицы возражали и в Швеции; второе являлось, напротив, германским обычаем, но купечество как на севере, так и на юге Европы восставало против него, и в частности ганзеицы повсюду (во Фландрии, Голландии) настаивали на том, чтобы их нельзя было принуждать (в уголовных делах) к поединку.

Из области частноправовых институтов существенное значение для торговли имеют те, которые предоставляют иностранному кредитору особые преимущества. Мы находим здесь постановление, которое уже встречали, что при наличности нескольких кредиторов первым удовлетворяется гость, который дал товар в долг русскому (ст. 10 — «аже латинин насть роусиноу товар свои оу долго оу Смольнске, заплатити немчиноу пьрвие, хотя бы иному комоу виноват был русиноу»). Но к нему присоединяются и новые правила. Так, и в случае конфискации имущества «поток») должника князем (и обращения его в холопы) предварительно уплачивается из его имущества долг немецкому купцу (ст. 11 — «Аже разгневаиеться князе на своего члвка, а будете виноват немчицю роусин, а отимьть князе все, женоу и дети оу холопство, первоие платити емоу латинину, а потомь князю как любо с своим члвкмь»). Равным образом в случае смерти должника наследник должен прежде всего удовлетворить иностранного кредитора (ст. 12 — «Аже латинин дасть княжю холопоу в заием или иному доброму члвкоу, а оумрете не заплатив, а кто иемльть него остатьк, томоу платити немчиноу»). По поводу взыскания самого долга новгородские договоры 1195 и 1269 гг. устанавливают лишь, что должника (иностранца) нельзя заключать в тюрьму. То же говорится в смоленском договоре 1229 г. (как и в смоленском договоре 1250 г., ст. 6) — немцы придавали этому большое значение, но здесь присоединяются и новые указания (ст. 8-9, 21-22). Если русский не заплатит «латинескоу», то последний обращается к тиуну, который поручает «детскому» взыскать долг за товар. Если, однако, в течение 8 дней долг не будет уплачен, то «дати немоу на сьбе пороука». Но поручителя может не оказаться, тогда, очевидно, наступает предусмотренная ст. 4 выдача с головой кредитору или заключение должника в оковы (в железо). «Не мьтати него оу погреб, аже не боудете пороукы, то оу жельза оусадить» (то же в договоре Смоленска 1250 г., ст. б). Таким образом, заключение в оковы признается более легким наказанием, чем бросание в темницу, причем, судя по другим источникам, имеется в виду помещение его у кредитора, ибо он отдавался последнему. В 1436 г. упоминается о таком случае, когда русский держал немца у себя под арестом за долги, в другом случае выговаривается (в соглашении с Новгородом) право взять такого должника на поруки (в 1423 г.) ^{197} . Но смоленские жители могут силой воспрепятствовать немцу заковать должника-русского; в этом случае они сами отвечают за долг (ст. 22 — «аже смольняне не дадоуть немоу воль, смольняном платити самым, долг платити»; то же в ст. 15 договора 1250 г.).

Подобно Новгороду, и в Смоленске мы находим немецкую факторию — гостиный двор и ольдермана, как и церковь: в договоре 1229 г. упоминается о весах, находящихся в «немецьскои божници», в ст. 41 о весах, которые хранятся «оу латинеской цркви», в ст. 29 говорится о третейском разбирательстве ольдермана: «Роусиноу не ставити на латинеского детьского, не явивше старость латинескомоу; аже не слоушаиеть старосты, тот может на него детского приставити». Русский обязан предварительно обратиться со своей жалобой на немца к немецкому ольдерману, и только в том случае, если немец не подчинится решению последнего, он может обратиться к смоленскому суду. В этом постановлении не только выражена наличность организованной немецкой фактории, но и существенное право, признанное за ней. Ганзейцы добивались его, как мы видели выше, и в Новгороде, но, по-видимому, тщетно, тогда как, например в Линне, согласно английской привилегии 1310 г., в случае столкновения между ганзейцем и англичанином ольдерман немецкий назначал двух немецких купцов, которые совместно с двумя избранными мэром города жителями должны были стараться по возможности примирить стороны ^{198} .

Не менее важное право в этом направлении предоставлено немецкой купеческой общине и по ст. 16: «Аже латинескии гость бииеться мьжю собою оу роускои земли любо мьчемь, а любо деревом, князю то не надобе, мьжю собою соудити». Большинство авторов (Владимирский-Буданов, Филиппов, Напиерский, Бережков) толкуют эту статью в смысле поединка, происходящего мечом или копьем между немцами, в который смоленский князь не вмешивается, т.е. не получает с него никаких пошлин ^{199} . Более правильно понимает это постановление Гётц, как предоставление немцам собственного суда в случаях столкновений между ними. Что речь идет здесь не о поединке, а о драке, о нанесении ран и увечий можно усмотреть из соответствующей статьи смоленского договора 1250 г., где то же правило повторяется, но в несколько измененном виде. «Оже имоуть ся бити Роусь в Ризе и на Готьском березе мечи или соуличами, или иная тяжа оучинить ся межи самеми, не надобе то влдце, ни иному соудьи немьчьскомоу, ать оуправлять ся сами по своему соудоу; такоже и немьчем Смольньске» (ст. 13). Из этой статьи, где к битью мечами или копьями присоединяется «иная тяжа», т.е. иное столкновение, мы видим, что и в упомянутой выше статье договора 1229 г. речь идет о столкновении, где пускаются в ход мечи и копья ^{200} .