История русской торговли и промышленности
Шрифт:
Как видно из этих данных, экспорт важнейших товаров, как железо, пенька, лен, щетина, клей, лес, холст, льняное семя, шел главным образом через руки англичан. Второе место занимали в экспорте некоторых товаров — железа, холста — Соединенные Штаты, канатов они более, чем кто-либо, вывозили. В других случаях большее значение имел экспорт в Любек, Данию или Пруссию. Так, Любек играл первую роль в вывозе сальных свечей, мыла, пенькового масла, воска, поташа, рыбьего клея, парусного холста, вывозил и много хлеба. Канаты направлялись, кроме Америки, также в Португалию, юфть в Италию, холст и конский волос — в Данию.
Главное значение, как мы видим, в экспорте имели, как и в предыдущую эпоху, предметы сырья, произведения скотоводства, рыболовства, охоты, лесоводства. Но к ним присоединяется вывоз холста, канатов, мыла, деревенского сукна, железа. Все эти товары вывозились и в XVII ст., только вывоз холста, в особенности же железа, теперь значительно возрос. Англия в особенности вывозила мешочный холст, фламское полотно, равендук, беленый холст, полотно скатертное; последнее приобретала и Америка. Столь же сильно нуждалась Англия в нашем
То же произошло и с железом. Англия импортировала в 1737 г. железа 200 тыс. тонн, импорт железа во Францию составлял в 1787—1789 гг. в среднем около 6 млн. ливров, из России ввозилось на 420 тыс. ливров {471} . Из материалов Коммерц-коллегии видно, что вывоз железа с 1760 г. до конца столетия непрерывно возрастал: в 1762 г. 1158 тыс. пуд., в 1766 г. 2335 тыс. пуд., в 1773 г. 2744 тыс. пуд., в 1779 г. 3 млн., в 1794 г. 3,9 млн. пуд. Однако, в начале XIX ст. в среднем отпускалось уже всего (за 1800-1814 гг.) 1,8 млн. в год, в 1814-1824 гг. 1,3 млн {472} . Блестящее развитие английской металлургической промышленности, работавшей с конца XVIII ст. на минеральном топливе, сделало и русское железо для Запада излишним {473} .
Большую роль играли в XVIII ст. и русский лес, смола, деготь, пенька в странах с развитым кораблестроением. Франция ввезла этих товаров в 1787—1789 гг. в среднем на 9 млн. ливров, причем 3,5 млн. приходилось на Россию. Англия уже в 1716 г. импортировала их на 197 тыс. ф. ст. из России, но затем в течение XVIII ст. этот импорт еще более повысился {474} . И вывоз леса, достигавший в конце XVIII ст. 1 1/ 2млн. руб., затем стал падать, в особенности вследствие войн, но и после прекращения их лишь медленно увеличивался, не доходя еще до цифры конца XVIII ст. (в 1814 — 1819 гг. в среднем 1,3 млн. руб.) {475} .
Таким образом, развитие экспорта всех этих товаров являлось лишь кратковременным; в особенности же вывоз промышленных изделий, полотна и выделанных кож (юфти) [30] , а также железа, возраставший в течение XVIII ст., вскоре снова упал до незначительных размеров.
Вывоз хлеба, который впоследствии приобрел столь крупное значение, стал расти лишь в XIX ст. В предшествующем веке вывозилось в 1717-1719 гг. в среднем 32 тыс. четвертей, в 1758-1762 гг. 70 тыс., в 1778-1798 гг. 400 тыс., но в 1788-1792 гг. всего 233 тыс. четв. Напротив, в 1801-1806 гг. вывоз хлеба равнялся 2,2 млн. четв., а в 1816 — 20 гг., после временного сокращения вследствие войн, 3,2 млн {476} .
30
Вывоз юфти, которая также играла важную роль в нашем экспорте, притом уже с XVI ст., начал падать уже во второй половине XVIII ст. — с 204 тыс. пуд. в 1749 г. до 140 тыс. пуд. в 1778— 1780 гг. и до 112 тыс. в 1790—1792 гг. (Сборник сведений по истории и статистике внешней торговли России. Т. 1. С. 183).
Семенов приводит следующие цифры нашего привоза во второй половине XVIII ст. по главнейшим товарам (в тыс. руб.):
Как мы видим, на первом плане стоят предметы роскоши (свыше 11 млн. в 1790—1792 гг.): вина и водки (о значении вывоза вин к нам можно усмотреть из того, что во всех торговых договорах, заключенных нами в конце XVIII ст. {477} , выговорено понижение пошлин в России именно на вина), сахар (тростниковый, безусловно предмет роскоши в то время), чай и кофе (доступные и значительно позже только высшим классам, потребление их, как показывают приведенные цифры, развивалось лишь очень медленно), ткани шелковые и бумажные — и последние составляли предмет роскоши, будучи еще изготовляемыми ручным способом. К предметам роскоши следует отнести и южные плоды — из Турции, Италии, Франции, Испании. Шерстяные ткани, среди них главным образом сукно (в 1790— 1792 гг. на 3,3 млн.), предназначались частью для армии, потребность которой не могла еще удовлетворяться собственным производством, частью состояли из высших сортов сукна, привозимых для богатых слоев населения. На третьем плане стояло сырье и вспомогательные материалы (2,5 млн.) — шелк-сырец и краски (индиго, сандал, кошениль).
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ.
Меры торговой похитили при Пempe I и Екатерине II [31]
«Торговля — мое дитя», — говорила Екатерина II. И она, и Петр Великий исходили из того, что «торговля верховная обладательница судьбины человеческого рода», почему «прилежать к ней»
«есть дело самых высочайших особ достойное». Екатерина сама участвовала в созданной для торговли со Средиземным морем компании Владимирова, «опекунство» над которой было поручено генералу Мордвинову. Желая создать «знатную коммерцию», она учредила «многие регламенты и учреждения, «относящиеся до коммерции», в частности, ею «учинены» с другими державами «купечественные трактаты» «на выгодных кондициях». Словом, они подражали европейским государствам, которые «коммерцию свою весьма распространили и в лучшее привели состояние». В сочинениях того времени об «исправлении купечества и торговли» говорится о необходимости облегчения «судового хода» и «кораблеплавания», об учреждении «особливой страховой компании», о создании «надежного развоза» продуктов, об «устройстве медных банков для транспорту денег билетами» и многом другом, служащем к «великой пользе коммерции» {478} .31
Мы касаемся здесь только торговой политики Петра и Екатерины, не затрагивая мер, принятых в отношении промышленности, как в общего характера их экономической политики, ибо на том и другом (сопоставляя с Западом) останавливаемся подробно в другой книге: Кулишер.Очерк истории русской промышленности. 1922. Гл. VIII. (См. наст, изд.)
Однако авторы их признают, что помимо «невозможности развозу на российских судах товаров», ибо «собственные российские купецкие корабли еще таковы», что вследствие «худого своего строения» и малости их «они для океана вовсе ненадежны», препятствием приведению торга в «цветущее состояние» являлись инертность и невежество русских купцов, а также отсутствие «единодушности» в купечестве и его «бескапитальность». Русские купцы «не весьма тщательны ко внешней торговле», они отличаются «всегдашним несогласием», «разномыслием и великой между собой ненавистью, что всего удобнее видеть можно на ярмонках, где богатые купцы угнетают маломочных, а сии последние понижением цен на свои товары и другими разными злоумышленными обманами делают подрыв богатым». Этим они «приводят себя в оскудение», будучи «подобны птицам, которые, найдя кусок хлеба, до тех пор одна у другой его отнимают, пока, раскроша на самые мелкие крупинки, смешают их с песком или с землею и совсем растеряют». «Весьма мало, да почти и совсем нет, — читаем в одном рассуждении 1762 г., — у нас в купечестве хороших капиталов, которые в состоянии были бы знатные с иностранными государствами торги отправлять». В России считается «не с большим двести тысяч торгующих». «Довольно известно», что «из того великого числа» большинство «купецкое токмо звание на себе несут» и «пропитание себе получают не купечеством, но бурлацкою и протчею черною работою или такими торгами и промыслами, которые и к купечеству причислить стыдно». Помимо них да еще «лавочников и сидельцев, которые, кроме гораздо знатных в иных государствах и в число купцов не ставятся, останется самая малая часть людей, кои по настоящему купеческому званию себя и дела свои ведут». Точно так же «если мы рассмотрим, — говорит князь Щербатов, — капиталы купцов, продающих товары при портах и покупающих оные, то ясно увидим, что у купечества нашего нет довольно капиталов, дабы своими собственными капиталами торг сей производить». Это подтверждали и иностранцы — английский посланник в 1782 г. сообщал своему правительству, что в России нет ни значительных купцов, ни банкиров, ни вообще денежных людей.
Чулков перечисляет 150 московских «капитальных» купеческих домов, которые обанкротились «большею частью от неразумения, от нерадения и от недержания купеческих книг или незнания генеральной купеческой науки». «Вот, — прибавляет он, — следствия пренебрежения необходимых в коммерции правил, которых в иностранном европейском городе последовать столь много и вдруг не может». К этому присоединялись и «бываемые в российских товарах обманы», и «непорядочная торговля», и презрение к русским со стороны иностранцев: «Когда иностранный купец стоит с русским, то кажется, что он стоит со своим слугою, и обращается с ним свысока». «Разве я не грек, что я не могу обманывать», — заявляют, по словам Шерера, писавшего в 1788 г., русские купцы.
Отсюда они не имеют кредита в других государствах, да сомнительно, чтобы они имели его и в своем, а между тем «кредит — душа коммерции». «Купечество наше, — говорит один автор 90-х годов XVIII ст., — чрез свои обманы давно потеряло свой кредит у иностранных, которые их упрекают, что они в канаты вмешивают паклю, в клей загибают сомовину, в паюсную икру закладывают каменья и дресну, в соленое мясо кладут головы с рогами, ноги с копытами и другие подобные сему делают подлоги». По его словам, в одной бочке с икрой, проданной голландцам, оказался даже «целый мертвый калмык» {479} .
По всем этим причинам давнишняя мечта — «вывоз в чужие государства отнять у чужестранных купцов и отдать то своим» — и к концу XVIII ст. не могла быть осуществлена. Еще в первой половине XVIII ст. один из прожекторов тоскливо вопрошал: «Какие способы употребить, чтобы освободить русских купцов от такой зависимости?» Но и в 70-х годах оказывалось, что русские купцы «не имеют никакой охоты, ни склонности» к торгу «без посредства чужестранных здесь купцов» в отдаленные другие государства и нимало о том «не помышляют». И теперь еще раздавались жалобы на то, что иные товары к нам поступают из четвертых рук, и один из авторов того времени говорил о русской торговле как о «гордиинском узле», для разрешения коего необходим «вождь, который бы к тому прямой путь показал», ибо она «поныне производится за море по большей части чрез чужие руки и на чужих судах». По словам Теплова, купцы русские «по сие время ничто иное, как прямые наемщики или, лучше сказать, извощики купцов иностранных».