История с продолжением

– Статус? – спросило это нечто, и вопрос, заданный даже не мысленно, отдался, словно эхом, во всём существе Пятого, который мог лишь догадываться, что и он сам сейчас являет собой что-то подобное.

– Серый воин, – ответ пришёл сам, словно бы услужливо подсказанный кем-то невидимым.

– Статус? – в свою очередь спросил Пятый.

– Серый воин, – откликнулась фигура.

Слов больше не потребовалось. Пятый вдруг ощутил, что в нём просыпается нечто, до удивления знакомое, и что он, вероятно, знал это всё раньше, но почему-то совершенно забыл. Он и его спутник одновременно совершили одно и то же движение-действие-состояние и перед ними возник полёт форм, цветов, времени… и появилась цепь. То, что это цепь, Пятый понял сразу. Ни чем иным, кроме как цепью, это и быть не могло. Серо светящаяся, огромная, нейтральная по виду, но чёрная по сути, она закрывала собой половину видимого, создаваемого ими самими, пространства-времени. Теперь предстояло сделать то, ради чего они пришли. Неспешно вращая цепь перед собой, они искали брешь, разрыв, любое место, в котором эта форма хоть немного была бы изменена. Цепь казалась бесконечной, но Пятый знал, что она просто-напросто закольцована, как и любая другая энергетическая структура, злая ли, добрая ли… Бреши не было. Придётся внедряться в цепь. Как только они начали, они сразу же почувствовали противодействие, причём столь сильное, что их чуть не отнесло от мыслеформы в сторону. Не сговариваясь, они отодвинулись, предоставляя цепи время на то, чтобы привести себя в порядок – разогнать собранный для отпора потенциал равномерно по всей поверхности. Придётся действовать немного по другому. Они снова подступили к цепи, и стали убеждать её в том, что они вовсе не хотят нарушать имеющийся порядок, просто им необходимо слиться с ней, стать частью её структуры… И цепь начала поддаваться. Медленно, неохотно, но она всё же уступала свои позиции, принимая назойливых гостей, входя с ними в резонанс. Сосредоточие двух воинов достигло предела, напряжение было настолько сильным, что пространство вокруг стало расползаться – невозможно было одновременно бороться с сопротивлением цепи и поддерживать окружающий мир в порядке. Для этого надо быть по крайней мере белым воином, а то и ещё кем похлеще. Наконец цепь разомкнулась, они нечувствительно влились в неё и потянулись вниз – всё ниже и ниже, ближе к реальности, унося в себе часть этой цепи, и одновременно уже являясь её неотделимой частью… Таяли формы, истончался и рассыпался эфемерный мир… только новая, незнакомая вибрация, поселившаяся в их существах, показывала, что им удалось осуществить задуманное…

Лин сидел, странно скособочась, неуклюже вытянув правую ногу. Он только-только начал приходить в себя, тело затекло и плохо слушалось. Рядом с ним зашевелился Пятый.

– Эй! – окликнул его Лин. – Как дела?

– У нас получилось, – Пятый сел, поправил расстегнувшуюся куртку, потянулся, зевнул… – Не чувствуешь, что ли?

– Слушай, а ты помнишь…? Серый воин… обалдеть! Я-то думал, что мы как были на уровне быка, так и остались…

– Я тоже. Понять не могу, почему? Но всё остальное – просто здорово. Хотя, что я несу? Чего уж тут здорового, – Пятый поморщился, – столько сил потратили… Рыжий, болит чего-нибудь?

Лин прислушался к своим ощущениям, а затем сказал:

– Лучше бы ты спросил, где у меня не болит. А не болят у меня разве что большие пальцы на ногах. Но пока мы будем идти в каптёрку, ты конечно, это исправишь…

– Это как это? – вяло поинтересовался Пятый.

– Ты завёл в последнее время дурную привычку наступать мне на ноги, – Лин тяжело поднялся и поковылял к двери. – Помочь тебе встать?

– Да нет уж, благодарю покорно, – отмахнулся от Лина Пятый, – раз ты решил, что я хожу тебе по ногам…

– Слушай, а ты-то сам как? – с тревогой спросил Лин.

– Не лучше и не хуже тебя, – Пятый так же неуверенно, словно пьяный, пошёл вслед за Лином. – Плечи, спина, и всё остальное… словно каток проехал.

– Да уж, – Лин вздохнул, – попадёт нам от Валентины, как пить дать попадёт… Пятый, а Пятый, почему нам на жизненном пути постоянно встречаются такие злобные женщины?…

– Карма, наверное.

– Сам ты – карма. Просто мы их притягиваем, как магнит – железную стружку. – Лин открыл тяжелую дверь и немного задержался на пороге, пропуская Пятого перед собой. – Карма, – тихо прошептал он, – да нет никакой кармы! И нет злобных женщин. А есть два дурака и один принцип – честность…

– Слушай, рыжий! – Пятый остановился, как вкопанный, посреди коридора. – Нужно будет Валентину предупредить. Надсмотрщики ещё… ну, хрен бы с ними… А Валентина? Нельзя же позволить… – он не договорил.

– Нельзя, – согласился Лин, – скажем. Только то, что сами решим сказать, и не более того. Незачем ей знать про то, что тут на самом деле твориться. А уж про сегодняшнее…

– Лин, у меня что-то… голова, что ли, кружиться… Я тут немножко посижу, и приду. Всё нормально, я просто устал. Ты иди… я скоро…

– Хорошо, – согласился Лин, – одеяло тебе оставить?

– Оставь, – Пятый сел, прислонился к стене спиной и прикрыл глаза. – Ты-то сам хоть понял, что мы сегодня сделали?

– Понял, – тихо ответил Лин. – Но хотел бы услышать твоё мнение.

– Мы же наглухо перекрыли этой нечисти дорогу. Теперь от нас почти ничего не зависит, даже если мы и погибнем.

– Ну вот ещё, – отмахнулся Лин. Он тоже присел возле стены и, вымученно улыбнувшись, добавил, – погоди ты говорить о смерти. Может, всё ещё и измениться. Может…

* * *

– Не смей, слышишь! Не подходи к нему! – Валентина, видимо, находилась в коридоре, прямо напротив двери в его комнату, потому что её голос был совсем близко. Она старалась говорить потише, но Пятый, помимо своей воли всё равно слышал каждое произнесённое ею слово.

– Я не смогу так, понимаете?! Не смогу! Жить и врать! – Лена рыдала. – Отойдите от меня!

– Лена, – вкрадчивый и тихий, но преисполненный еле сдерживаемой злобой голос Валентины, – ты его этим убьёшь в одночасье, понимаешь? Он этого не выдержит.

– Он всё поймёт! Уж лучше сказать ему сразу, чем он всё поймёт по нашим опухшим рожам! И поймёт, что ему лгали! – дверь дёрнулась, словно её попытались открыть, но почему-то так и осталась притворённой, будто кто-то держал её, не давая распахнуть.

– Валентина Николаевна, – Юра осторожно подбирает слова, – мы и вправду долго врать не сможем… Вы тут решайте, а я всё-таки съезжу туда ещё раз, – в голосе Юры зазвучали нотки отчаяния, – может, нам отдадут… ну…

– Договаривай, Юра, договаривай! – взъярилась Валентина. – Тело тебе отдадут, как же! Жди! Эти сволочи… О, Господи… ну не смогу я ему сказать, понимаешь, не смогу…

В комнату к Пятому влетела Лена, подскочила к кровати и остановилась, словно наткнулась с размаху на стену. Пятый смотрел на неё неподвижно и пристально.

– Пятый… – начал Лена, и осеклась. Пятый ждал, уже зная то, что она сейчас скажет, и всё ещё не веря. – Пятый… они… Лина… он…

– Лина больше нет? – сам поражаясь своему спокойствию, тихо спросил Пятый. До последней секунды он ещё надеялся, что всё происходящее – ошибка, что… Лена кивнула и пулей, опрометью, бросилась вон из комнаты. На пороге она столкнулась с Валентиной, отшвырнула ту прочь и скрылась в коридоре. Валентина подошла к кровати, присела на краешек и тихо сказала:

– Понимаешь, Пятый… тут уж ничего не поделаешь… Прости.

– Как это случилось? – Пятый вдруг почувствовал, что губы немеют, словно от новокаина.

– Лина убили… расстреляли. Несколько дней назад.

– Вы уверенны? – вдруг спросил Пятый. Всё ещё продолжала теплиться надежда на невесть что.

– Фотографии привезли… нам… и свидетельство о вскрытии… Там – всё. Прости, Пятый… Тело они отдать отказались. Юра уже третий раз поехал просить… Только смотреть тебе на это не нужно… на фотографии… и нам всем тоже не нужно было… но мы все уже…

– Валентина Николаевна, – онемение уже разлилось по всему телу и он вдруг понял, что смерть, когда придёт за ним, будет выглядеть очень похоже, – позовите Лену… и… плохо до меня доходит… успокойте её хоть немножко… А я постараюсь справиться… Лин… рыжий… я понял… всё понял… мы с тобой тогда всё сделали мало того, что правильно, да ещё и вовремя…

Валентина вышла, едва не держась за стену, а Пятый остался наедине с морозным солнечным ноябрьским утром, в котором, как не странно, всё ещё оставалось для него место. Солнцу, как и всегда, было всё равно. Он и вправду ещё не совсем понял, что произошло, то есть умом понял, а сердцем понимать не хотел, не мог. Не было ничего – ни слёз, ни боли, ни страха. Была невероятно сильная отчужденность. Отчужденность и пустота. И тишина. Все ушли. Это – даже не горе. Это что-то большее. Пока он так и не понял – что.