История всемирной литературы Т.4

На этом, собственно, и заканчивает Симплициссимус свое пространное жизнеописание, обращенное к благосклонному читателю. Но у романа, впервые увидевшего свет в 1669 г., по воле Гриммельсгаузена появилось три продолжения, из которых мы узнаем, как Симплиций покинул необитаемый остров, вернулся на родину и стал продавцом календарей, а также сочинителем и исполнителем злободневных стихотворных ведомостей. Продолжения эти не были, конечно, чем-то случайным, как представляется некоторым исследователям. Ведь идеал отшельничества не мог стать для такого жизнелюбивого и социального писателя, каким, несомненно, был Гриммельсгаузен, конечной истиной земной. Симплиций должен был вернуться к людям, и он к ним вернулся, чтобы в качестве автора «Вечного календаря» и других сочинений доставлять им радость и пробуждать их мысль.

Действительно, роман Гриммельсгаузена по своей интеллектуальной насыщенности заметно превосходит обычные плутовские романы, ограниченные задачами бытописания. Автор все время касается различных вопросов, совлекая привычные покровы с тривиальных истин, обнаруживая их крайнюю относительность и зыбкость. Зачастую та или иная ситуация возникает лишь затем, чтобы можно было развернуть острые дискурсы. Да и герой произведения, по меткому замечанию А. А. Морозова, «не только личность», наделенная рядом индивидуальных черт, но и «точка зрения на мир», не связанная подчас непосредственно с этими чертами. Несколько отличен «Симплициссимус» от плутовских романов и по художественному составу. В очень трезвый рассказ о повседневной жизни неожиданно врывается народная сказка или прихотливый аллегорический образ. Так, Симплиций попадает на дно чудесного Муммель-озера, в царство безгрешных сильфов. В другом месте он вступает в беседу с изваянием древнего бога Бальдандерса (Напеременускор), олицетворяющего мирское непостоянство. Симплиций узнает, что именно Бальдандерс все время вел и продолжает вести его по извилистому жизненному пути и что в мире все изменчиво и непостоянно.

Но самыми сильными страницами романа являются все-таки страницы, посвященные правдивому изображению трагических будней Германии, охваченной «пламенем войны, голодом и мором». Рейнскому трактирщику Гриммельсгаузену самому пришлось побывать на войне, и он хорошо знал, что представляли собой алчные, разнузданные орды ландскнехтов, опустошавшие немецкую землю, и как на протяжении ряда десятилетий невыносимо страдал немецкий народ. При этом с особой симпатией писал Гриммельсгаузен о крестьянах, столь презираемых привилегированными кругами. Даже малолетний Симплиций поет песенку, прославляющую крестьянство. По словам автора, это наиболее древнее и наиболее полезное сословие. Разве не был простым землепашцем Адам и разве могла бы существовать империя, если бы крестьяне в поте лица своего не возделывали землю? Между тем положение крестьянства повсюду самое жалкое. Им помыкают большие господа. Прошли времена, когда землепашцы и пастухи, подобно библейскому Давиду, достигали высоких почестей. Теперь трудовой люд согнут в бараний рог. Над ним измываются власть имущие. О социальных воззрениях Гриммельсгаузена, подходившего к окружающему миру с широких народных позиций, дает также представление и аллегорический сон Симплициссимуса о диковинных деревьях, рисующий тяжелую долю крестьянина в феодальной Германии. Не раз возвращался Гриммельсгаузен в романе к вопросу о сословной иерархии, покоящейся на социальной несправедливости.

Не раз представлял он возможность Симплицию развенчивать феодальный миф о врожденном благородстве дворянина. По мнению простодушного Симплиция, сословная иерархия нелепа уже потому, что все люди произошли от Адама, созданного богом из праха. В другом месте вслед за гуманистами эпохи Возрождения он заявляет, что подлинно благородным может считаться не тот, у кого есть знаменитые предки, а тот, кто сам себя делает таковым «благородными и достойными своими делами». Но дела немецкого дворянства в романе Гриммельсгаузена вовсе не соответствуют тем высоким требованиям, о которых говорит Симплиций. Подчас между высокородным кавалером и самым заурядным грабителем стираются всякие грани.

Естественно, что писатель, столь близко принимавший к сердцу страдания отчизны и хорошо знавший, что такое социальная несправедливость, не мог не задумываться над грядущим своей страны, тем более что этого вопроса в XVII в. касались многие. Бесчисленные пророчества относительно будущего Германии исходили главным образом из еретических кругов. Не замолкали эти пророчества до конца XVII в., как об этом свидетельствуют «иезуэлитские» прозрения Квирина Кульмана. Есть и в романе Гриммельсгаузена эпизод, тесно связанный с утопическими исканиями той эпохи. Однажды Симплиций встретился с одним странным человеком, не то шутом, не то безумцем, вообразившим себя отцом богов Юпитером. Он обещал Симплицию пробудить ото сна Немецкого Героя, который без помощи ландскнехтов, только силой своего волшебного меча утвердит на земле справедливые порядки. Могущественные монархи должны будут признать его власть. В обновленной Римской империи возникнет парламент, состоящий из самых мудрых и нелицеприятных граждан. Воедино будут собраны все немецкие земли. Исчезнет крепостное право. Люди забудут о барщине, о всякого рода тяжелых и разорительных повинностях, о ростовщичестве и самоуправстве больших господ. Музы изберут Германию своим пристанищем. И каждый немец будет любить свою отчизну, станет образцом честности и добродетели, наподобие римлянина Фабриция. И на всем земном шаре утвердится всеобщий мир, не омрачаемый кровопролитными войнами и религиозной рознью, ибо Немецкий Герой из всех враждующих между собой вероисповеданий создаст единую христианскую веру, основанную на заветах древнего христианства.

Конечно, не все в этом эпизоде, вызывавшем разноречивые суждения исследователей, следует принимать за чистую монету. Есть здесь, вероятно, и пародийная тенденция. Ведь пророческую тираду произносит вшивый безумец. Никто из здравомыслящих людей в то время не мог утверждать, что Германия вплотную подошла к царству справедливости. Только экзальтированные маньяки вроде Квирина Кульмана твердили об этом. Вместе с тем сама мечта о справедливом мире, освободившемся от феодального и церковного фанатизма, не содержала в себе ничего несообразного. С давних пор жила она в немецком народе. Функция мнимого Юпитера в романе — это функция шута, который говорит о важных вещах, вызывая смех или недоумение окружающих. Шутовские личины то и дело мелькают в «Симплициссимусе». Одна из таких личин — крайнее простодушие юного Симплиция, вступающее в противоречие с жизненной практикой запутанного жестокого мира. Гриммельсгаузен склонен к шутке, к балагурству, но как часто в основе этого балагурства — едкая горечь! И вместе с тем неистребимое жизнелюбие, что сближает Гриммельсгаузена с писателями Возрождения, с создателями народных книг и шванков. Несмотря на то что автор «Симплициссимуса» ясно видел темные стороны земного бытия, он в отличие от некоторых идеологов барокко не отрекся от здешней жизни ради вечного загробного покоя. Его персонажи стойко борются за место под солнцем. Находчивость, изобретательность, отвага, жажда свободы и плодотворной деятельности, умение преодолевать препятствия — их характерные черты.

В ряде новых «симплицианских» романов появляются новые герои, так или иначе связанные с «Симплициссимусом». Каждому из них приходится идти по трудному жизненному пути. Все шире разрастается под пером Гриммельсгаузена эпос больших дорог, превращаясь в многоцветную эпопею человеческих и народных судеб, развертывающихся на фоне немецкой жизни военного и послевоенного времени. Ее участниками становятся как мужчины, так и женщины. Об одной такой женской судьбе повествует, например, роман «На зло Симплицию, или Обстоятельное и диковинное жизнеописание великой обманщицы и побродяжки Кураж» (1670). Мы узнаем, как потрясения военного времени превратили благонравную и скромную чешскую девочку в ловкую и смелую авантюристку, каких немало было в то мрачное время. Она кружила головы офицерам и солдатам, но война неотступно преследовала ее по пятам, все вновь и вновь делая ее одинокой вдовой. Со временем военная кутерьма и разгульная жизнь солдат стала для нее привычной стихией. В мужской одежде верхом на коне она охотно принимала участие в стычках и сражениях, особенно когда эти стычки сулили ей богатую добычу. В качестве полковой маркитантки Кураж умело выколачивала деньги из солдатских кошельков. Многочисленные любовные похождения, а также различные плутовские проделки заполняли ее жизнь. Одно время она была любовницей Симплициссимуса. Но исчезла ее былая красота, загубленная дурной болезнью, пропало достояние, нажитое среди военных потрясений, и Кураж связала свою судьбу с цыганским табором. Привыкнув к вольной жизни, она продолжала бродяжничать и плутовать. По словам Кураж, цыганская жизнь как нельзя лучше соответствовала ее нраву, и она не променяла бы эту жизнь даже на звание полковницы.

Героем третьего «симплицианского» романа Гриммельсгаузена, «Удивительный Шпрингинсфельд» (1670), выступает ближайший соратник Симплиция и верный любовник Кураж, бравый солдат Шпрингинсфельд. Как и других героев Гриммельсгаузена, его основательно трепали вихри войны. Он участвовал в различных походах, был барабанщиком, мушкетером, драгуном, попадал в плен, обогащался и все терял, болел чумой, страдал от раны, чуть не был съеден волками, бродившими по обезлюдевшим немецким деревням, а по окончании войны, побыв некоторое время трактирщиком, а затем скоморохом, вновь вернулся к военной профессии, но в сражении с турками на острове Крит лишился ноги. И вот Шпрингинсфельд опять в Германии. Постукивая деревянной ногой, бродит он по деревням и селам. Играя на скрипке, поддерживает свое существование. Его привлекает свободная независимая жизнь. Люди радуются приходу веселого музыканта. И Шпрингинсфельду даже кажется, что нет у него оснований мечтать об иной, «более блаженной жизни».

Своего рода продолжением «Удивительного Шпрингинсфельда» является нравоописательный роман «Волшебное птичье гнездо» (1672), рисующий жизнь послевоенной Германии. Молодой солдат становится владельцем волшебного гнезда, делающего его невидимым, которое до того принадлежало пронырливой жене Шпрингинсфельда. С помощью названного талисмана герой романа получает возможность проникать в различные социальные сферы Германии и наблюдать обычаи и нравы многих людей. Окончилась война, однако страну продолжают обременять нравственные и социальные недуги. Лицемерие и обман стали самым обычным делом в среде дворян, клириков и бюргеров, не говоря уже о бродягах и искателях легкого заработка. Страсть к наживе, обуявшая многих в послевоенный период, губительно отзывается на общественной нравственности, разрушая семейные устои, морально калеча людей, доводя их подчас до преступления и гибели. По-прежнему монахи и городские богачи утопают в роскоши, в то время как задавленные нуждой крестьяне обречены на голод и страдания. Их горькую судьбину Гриммельсгаузен рисует с исключительной силой.

Вопрос о бедности и богатстве, затронутый в «Волшебном птичьем гнезде», вырастает в центральную проблему в книге «Судейская камера Плутона, или Искусство стать богатым» (1672). О том, как избежать бедности и разбогатеть, беседуют разные люди, встретившиеся на минеральных водах в Бадене, в том числе Симплиций, его престарелые отчим и мачеха, побродяжка Кураж и потрепанный жизнью Шпрингинсфельд. Из разговоров выясняется, что, только махнув рукой на совесть, можно приобрести богатство. К нему быстрее всего ведут ложь, обман и бессердечие. Этой проповеди откровенного стяжательства противостоят в книге заветы привыкшей к скудости патриархальной деревни, утверждающие трудолюбие и крайнюю бережливость. Автор не подводит никаких итогов, он только ухмыляется, предоставляя читателю самому делать необходимые выводы. Зато уже без всякой ухмылки речь идет о тяжелой доле земледельца. Отчиму Симплиция хорошо известно, что дворяне, купцы, трактирщики, солдаты, ремесленники и прочие доброхоты «ощипывают мужиков, желая обогатиться за их счет, и что живодерству и обиранию нет конца и края».

Гриммельсгаузен был, несомненно, самым большим народным немецким писателем XVII в. Его заботили трудные судьбы простых людей, которых старались просто не замечать представители аристократической элиты. От народной культуры прошлого унаследовал он обличительный и в то же время жизнеутверждающий «шутовской» смех, почти совсем заглохший в литературе немецкого барокко. Земное, человеческое, конкретное всегда у него одерживает верх над метафизическим и абстрактным. Живая жизнь торжествует в его романах, обращенных к широкому читателю, с которым Гриммельсгаузен говорит на понятном ему живом и выразительном языке (временами подхватывая отдельные барочные стилевые и идейные элементы и подчиняя их общему замыслу своего произведения).