История всемирной литературы Т.5

Воздействие Альфьери, этого «нового человека в классических одеждах» (Ф. Де Санктис), на судьбы итальянской литературы и эпохи романтизма было огромным. Романтики Италии назвали Альфьери своим учителем. Они высоко оценили и творчески восприняли не только то, что в его произведениях было ближе всего новациям романтической эстетики; еще более углубленно ими был усвоен тот урок героического, гражданственного, политически тенденциозного искусства, который содержало в себе творчество Альфьери — последователя и продолжателя просветителей в осуществлении реформы национального искусства. В годы Рисорджименто театр Альфьери стал художественным ориентиром для многих поколений итальянских романтиков. Но к именам итальянцев Фосколо, Никколини, Мадзини, сформировавшихся под более или менее продолжительным влиянием Альфьери, должны быть присоединены и имена Байрона и Стендаля, чьи творческие судьбы, столь несхожие между собою, лежат на магистральных путях всей мировой литературы XIX в. Знакомство с эстетикой трагического театра Альфьери, с его философией свободы и героизма стало важной вехой в становлении и этих художественных индивидуальностей.

ИТАЛЬЯНСКАЯ ЛИТЕРАТУРА И ВЕЛИКАЯ ФРАНЦУЗСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ(Хлодовский Р.И.)

Итальянская литература последнего десятилетия XVIII в., и прежде всего «якобинская» литература революционного трехлетия (1796—1799), изучена пока явно недостаточно. Тем не менее, опираясь на последние работы итальянских историков и литературоведов-марксистов, можно утверждать, что революция во Франции оказала решающее воздействие на формирование национального сознания итальянских революционеров и демократов конца века, вызвав к жизни ряд совершенно новых явлений в публицистике, поэзии, театре. Именно они — вместе с творчеством М. Пагано и В. Альфьери — стали соединительным звеном между зрелым Просвещением и литературой следующей исторической эпохи, литературой Рисорджименто.

В 1789—1790 гг. большинство итальянских писателей были склонны воспринимать революцию во Франции с восторгом и энтузиазмом. Они увидели в ней лучезарный пролог к эре Свободы, Разума и Справедливости. Витторио Альфьери посвятил революции оду «Обезбастиленный Париж», Ипполито Пиндемонте — поэму «Франция», а Пьетро Верри выразил надежду, что революционное движение во Франции всколыхнет всю Италию и окажет оздоровляющее действие «на павшие духом массы талантливой нации, бывшей когда-то воплощением добродетели». «Возможно, — мечтал Верри, — Французская революция распространится на Швейцарию, и у нас по соседству будет пример, который откроет глаза нашим сыновьям» («Мысли о политическом положении Миланской области в 1790 г.»). На это надеялись тогда многие. Почти во всей Италии — от Пьемонта до Неаполитанского королевства — прокатилась волна студенческих беспорядков, особенно острую форму они приняли в Турине, и антифеодальных крестьянских восстаний, проходивших под стихийным лозунгом: «Сделаем, как французы!» Правда, развитие революционных событий во Франции — процесс над Людовиком XVI, террор, создание революционных армий, объявивших, что они принесут «мир хижинам, войну дворцам», — напугало не только реакционные правительства Италии, которые в 1792 г. включились в антифранцузскую коалицию, но и некоторых итальянских просветителей, превратившихся, подобно Альфьери, из приверженцев Французской революции в ее врагов — в неистовых «мизогаллов», противников всего французского, и прежде всего, конечно, идей предшественников Робеспьера. Однако ни полицейские репрессии, ни едкие насмешки, которыми в середине 90-х годов осыпали Французскую революцию такие писатели, как Винченцо Монти и Витторио Барцони, не могли ни приостановить проникновение в Италию новых революционных идей, ни даже нейтрализовать их будоражащее влияние на умы молодежи Турина, Милана, Венеции, Неаполя. На смену поколению просветителей, выдвинувшему таких писателей, как Гольдони, Парини, Альфьери, в 90-е годы XVIII в. пришло поколение «якобинцев» — итальянской революционно-демократической интеллигенции, которая ставила своей задачей не только распространение новых идей и не просто критику «неразумных» сторон феодального строя, а насильственное преобразование всех устаревших экономических, социальных и политических структур, освобождение Ломбардии от австрийского господства, уничтожение политической раздробленности Италии и превращение ее в единую демократическую республику. Итальянские «якобинцы» 1790—1799 гг. были просветителями, претворяющими слова философов в дела конкретной национально-освободительной борьбы и политики. Вот почему А. Грамши и другие историки-марксисты, придавая большое значение «якобинству» как определенному общественному движению, связывают его как с идеологией итальянского Просвещения, так и с идеями Рисорджименто, питавшими впоследствии итальянский романтизм. Отмечая, что на протяжении всего XVIII в. в Италии складываются объективные условия, «которые придают задаче создания национального единства исторически конкретный характер, то есть делают его не только возможным, но и необходимым», Грамши вместе с тем специально подчеркивал: «Но, конечно, только после 1789 г. эту задачу начинают осознавать группы граждан, готовых на борьбу и на жертвы».

В 1790—1796 гг. Италия покрылась сетью тайных или полутайных патриотических обществ и клубов, идейно связанных с наиболее радикальными клубами Парижа и в некоторых случаях оказывавших на них обратное влияние. В отошедшей в 1792 г. к Франции Ницце в январе — июле 1793 г. печаталась одна из первых итальянских «якобинских» газет — «Мониторе итальяно политике э леттерарио», издателем и редактором которой был Джованни Антонио Ранца, именовавший себя, подобно Марату, «другом народа». Отсюда же слал в Италию свои пламенные призывы к единению и равенству радикальный руссоист Л’Аурора. Но самой значительной фигурой итальянского «якобинства» на его первом этапе стал, несомненно, Филиппо Буонарроти (1761—1837), утопический социалист, будущий соратник Гракха Бабефа и историк «Заговора равных». В 1790 г., бежав из Тосканы, где его преследовала полиция за распространение революционных сочинений, Филиппо Буонарроти издавал на Корсике «Патриотическую газету». Потом, в 1793 г., он перебрался во Францию и стал там одним из убежденнейших последователей Робеспьера. В 1794 г. Буонарроти был послан комиссаром в Итальянскую армию и прилагал все усилия, чтобы превратить ее в орудие освобождения своей родины. «Я призываю французское правительство, — писал он, — поддержать всеми средствами революцию в Италии, где имеется множество предпосылок к свободе». Он утверждал, что, сбросив с себя цепи деспотизма, республиканская Италия сделается самой надежной союзницей революционной Франции. Кроме того, одним из важнейших последствий свержения итальянских самодержавных режимов стало бы, по мнению Буонарроти, «уничтожение папства, в силу которого все проявления фанатизма, царящие еще в Европе, потеряли бы руководящий центр, и католическая религия, лишенная честолюбия своих главных служителей, быстро свелась бы к простой христианской морали» («Вечный мир с королями»).

Особенно широкие размеры «якобинское» движение приобрело в 1796—1799 гг., когда победы французских армий над Австрией, а затем над войсками папы Пия VI и неаполитанского короля Фердинанда IV привели к образованию на территории Италии целого ряда формально независимых, «братских» по отношению к Франции республик. В это время во всех уголках Италии возникает множество массовых демократических изданий — брошюр, газет, листовок, — авторы которых высмеивали аристократов, издевались над духовенством, призывали к установлению социального и политического равенства. В это же самое время широкое распространение получает «якобинская» поэзия и рождается «якобинский» театр. В поэзии преобладал жанр оды. Оды произносились во время политических манифестаций, печатались в виде листовок и афиш, издавались отдельными сборниками («Демократические любови», 1797; «Сборник республиканских стихотворений самых знаменитых из ныне живущих авторов», 1799; «Демократический Парнас», 1801, и др.). Из крупных поэтов, писавших в революционный период, можно отметить Джованни Пиндемонте (1751—1812), посвятившего трагедии неаполитанской революции 1799 г. поэму «Неаполитанские тени», и Джованни Фантони (1755—1807), самого крупного и талантливого поэта-«якобинца». От утонченной сентиментальной лирики в манере поздней Аркадии он пришел к гражданской патетике од «К Италии», «К Верховному существу» и т. д. Подобно М.-Ж. Шенье, Фантони облекал новые идеи в классические строгие формы.

В революционное трехлетие 1796—1799 гг. на сценах итальянских театров шли главным образом трагедии свободы Альфьери («Виргиния», оба «Брута», «Заговор Пацци») и пьесы французских классицистов («Смерть Цезаря» Вольтера, «Карл IX» М.-Ж. Шенье). Однако наряду с ними ставились также и оригинальные современные пьесы. Особый успех у итальянского демократического зрителя имели драмы Джованни Пиндемонте «Аделина и Роберто», «Орсо Ипато», «Елена и Джерардо», «Цинцинат», трагедии Франческо Сальфи «Виргиния из Брешии» и «Вильгельм Телль», написанная неизвестным автором комедия «Революция», а также комедия Камилло Федеричи «Дочь кузнеца» и комедия Симеоне Антонио Сографи «Демократический брак, или Бич феодалов».

Несомненно, на литературе «якобинской» Италии сильно сказалось влияние революционной Франции, ее народных празднеств и ее демократической фразеологии. Однако сводить все только к этому влиянию было бы очень неправильно. Итальянское «якобинство» выросло на почве наиболее передовых идей итальянского Просвещения и формировалось в борьбе не только с итальянской реакцией, но и с французской Директорией, которая с самого начала была враждебна как демократическим (а иногда и коммунистическим) воззрениям наиболее радикальных «якобинцев» вроде Винченцо Руссо, Энрико Микеле, Л’Аурора, Марио Пагано и др., так и центральной идее итальянского «якобинства» — идее политического объединения Италии. Именно поэтому наиболее последовательным «якобинцам» вроде поэта Дж. Фантони даже в 1796—1799 гг. пришлось уйти в подполье и создать тайное «Общество лучей», поставившее своей целью изгнание французов из Италии.

В 1799 г. деятельность «якобинцев» трагически оборвалась. Она была прервана временным торжеством феодальной реакции, вернувшейся в обозе русско-австрийских армий. Затем началось господство Наполеона. Последующие писатели стояли уже на других позициях, но многие из них усвоили уроки «якобинцев». В самом начале XIX в., в 1801 г., был издан «Исторический очерк неаполитанской революции 1799 г.», написанный Винченцо Куоко. В нем были проанализированы причины трагедии неаполитанских «якобинцев», раздавленных крестьянскими отрядами кардинала Руффо и бандами лаццарони. Куоко писал: «Идеи неаполитанской революции могли бы стать народными, если бы исходили из самого народа... Но взгляды патриотов не совпадали со взглядами народа. У тех и других были разные идеи, разные обычаи и даже разный язык... Итак, культура немногих принесла мало пользы всему народу, а народ, в свою очередь, презирал культуру, которую он не понимал».

Романтики Рисорджименто восприняли национальную идею «якобинцев», но они искали новые пути к народу, пытаясь глубже понять его представления, его язык, его верования.

*ГЛАВА 5.*

НЕМЕЦКАЯ ЛИТЕРАТУРА. (Тураев С.В.)

РАННЕЕ ПРОСВЕЩЕНИЕ В ГЕРМАНИИ

«Священная Римская Империя германской нации» в XVIII в. медленно изживала тяжкие последствия Тридцатилетней войны: политическую раздробленность, экономическую отсталость, упадок культурных центров. В начале века во многих сферах жизни Германии царили еще средневековая косность, суеверия, церковные догмы. В новый век страна вступала на таком уровне общественного сознания, которое И. Кант позднее охарактеризовал как «несовершеннолетие по собственной вине, т. е. такое, причины которого заключаются не в недостатке рассудка, а в недостатке решимости и мужества пользоваться им без руководства со стороны кого-то другого». В сфере просветительской мысли действовали немногие одиночки. И даже такая реформа, как перевод университетского преподавания с латинского на немецкий язык, стоила ученому Томазиусу (1655—1728) огромных усилий.

В отличие от Франции, Англии и ряда других стран Германия не имела единого общественного культурного центра. Отдельными очагами художественного развития долгое время оставались резиденции князей, курфюрстов, герцогов и некоторые «вольные города». Существенно при этом не только множество культурных центров, но и наличие региональных идейных и художественных традиций. Так, силезец Гюнтер связан со всем комплексом религиозно-философских течений, сложившихся в Силезии, где в свое время протекала деятельность Я. Беме.

В ходе просветительского движения эта региональность сохраняется, но выдвигаются новые центры. В первой половине века ими становятся Лейпциг, в известной мере Гамбург. Немаловажное значение приобретает и швейцарский город Цюрих. Однако усилия просветителей были направлены на создание единой национальной культуры и на утверждение языковой нормы.

В отличие от литературы Франции и ряда других стран немецкая литература XVIII в. по мере включения в просветительское движение порывает связь с традицией XVII в. Если в дворцовом и церковном зодчестве, в живописном оформлении резиденций еще продолжал господствовать стиль барокко (в XVIII в. были построены такие шедевры барокко, как Цвингер в Дрездене и Сан-Суси в Потсдаме), то в литературе традиция барокко была оборвана раньше и прежде, чем были найдены самобытные формы. Раннее Просвещение прежде всего обратилось не к национальной традиции XVII в., а к эстетике французского классицизма.